Десятый день похода

Петропавловск-Камчатский, Авачинская губа, 14 октября 1942 года

Над Авачинской бухтой нависло серое, без единого просвета небо. Вдоль по горизонту бугрятся разновысокие сопки, оттеняя белоснежные шапки Авачинского и Козельского вулканов.

К плавбазе, в которую превращен списанный по старости пароход, пришвартованы две подводные лодки – С-51 и С-54. На лодках идет обычная, будничная работа – драят, красят, ремонтируют. А из громкоговорителя, укрепленного на мачте плавбазы, раздается голос Левитана:

– Передаём сводку Совинформбюро. В течение ночи наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло.

На палубе плавбазы – командиры лодок Сушкин и Братишко.

– Как хочешь, так и понимай, – говорит Сушкин.

– Что ты имеешь в виду, Лев Михайлович?

– Позавчера, когда пришли сюда, первым делом кинулся просматривать сводки. И поразился: почти месяц утром и вечером одно и то же – «вели бои в районе Сталинграда и Моздока. На других фронтах изменений не произошло». И всё! Представь себе, что думают в эти дни наши жены, матери… Они ведь понимают: каждый день – бои, каждый день стреляют. По всей линии фронта! У кого-то, может быть, уже погиб сын, муж, брат. А им – «никаких изменений не произошло»!..

– А что скажешь, если нет перемен? Люди-то ждут вестей радостных…

– Не знаю… Мне кажется, нельзя так, двумя фразами… Это всё равно, как на вопрос «как дела?» человек отвечает – «нормально». Звучит – как «отстаньте, не ваше дело»… Твои-то как? Успели уехать из Ленинграда?

– Успеть-то успели, да ведь ехали ко мне во Владивосток, а я… Даже сообщить не смог, что ушёл, – на поезда ведь полевая почта ни писем, ни телеграмм не доставляет. Доберётся до Владика моя Надежда Васильевна с детьми, а меня нет. Я, конечно, попросил в штабе, чтобы встретили, с жильем помогли, но… сам знаешь, у них сейчас забот выше клотика…

Из репродуктора доносится:

– На днях гитлеровское командование объявило, якобы немецкие войска окружили и уничтожили южнее Ладожского озера 7 советских дивизий, взяли 12.370 пленных, захватили или уничтожили 244 танка, 307 орудий, 491 миномёт и т. д. Это сообщение немецкого командования от начала до конца является беспардонным враньём. Ни южнее Ладожского озера, ни в каком-либо другом месте гитлеровцы не окружали не только ни одной дивизии, но даже ни одного советского полка. Южнее Ладожского озера, в районе Синявино, в сентябре месяце советские войска предприняли наступательные бои. Целью этой операции являлось оттянуть часть сил немецкой армии с южного участка фронта. Эта цель была достигнута…

– Ох, побыстрее бы нам добраться туда, на север! – Сушкин сжал кулаки.

– Сегодня уже должны подойти Щедрин с Кучеренко… Чёрт возьми, с этим радиомолчанием мы как глухонемые!

– Не говори… Но самое удивительное, что на берегу все всё знают! Мои вчера возвращаются из увольнения – говорят: «А перед нами две лодки ушли в Америку!» В какую, спрашиваю, Америку, какие лодки, кто говорит? «Девчонки, – отвечают, – на танцах. А лодки – минные заградители Л-15 и Л-16». Ну что тут скажешь?! С такими боевыми подругами никакой разведки не надо.

– Да. А японцам – шпионов… Кстати, мне пора – пойду своих в увольнение отправлять.

На палубе С-54 выстроились моряки, получившие увольнительные на берег. Братишко, осмотрев форму одежды, напутствует их:

– О пьянстве на берегу долго говорить не буду: время военное, и наказание будет по законам военного времени. Пьяный моряк – тот же дезертир. А каждый стакан водки – считай, снаряд по своим.

– А как же боевые сто грамм?

– Во-первых, краснофлотец Плоцкий, разговоры в строю никто не разрешал. Хочется поговорить – оставайтесь на корабле. Во-вторых, давайте помнить, что мы с вами в бою пока не были. Мы, можно сказать, резерв главного командования. А резерв надо беречь. Так что, поберегите себя, ребятки… Между прочим, Петропавловск – город знатный. Здесь неплохой краеведческий музей, куда нас пускают бесплатно. Сходите – узнаете про экспедиции Витуса Беринга, Семёна Дежнева, других славных русских людей… А то вернётесь после войны, спросят земляки: что ты видел на Дальнем Востоке? – и придется отвечать, как по уставу: грудь четвёртого человека, считая себя первым…

Строй хохочет, а мичман Лосев командует:

– Увольняемым на берег – равняйсь! Смирно! Налево! На катер бегом марш!

Вклубе на берегу – танцы. Музыка немудрящая: юный гармонист из местных умеет только польку, да вместо фокстрота – «Ты, моряк, красивый сам собою…». К нему подошёл раздосадованный Сергей Колуканов:

– Ну-ка, дай инструмент… Ты что, воду в нём носишь? Хрипит как чахоточный…

Всё же после нескольких попыток он выжимает из гармони «Амурские волны». Народ в клубе затоптался веселее. Посреди танца дверь открывается, и в клуб входит целая группа новоприбывших.

– Смотри, никак догнали? – говорит Петр Грудин.

– Кто? – не понял Анатолий Стребыкин.

Они стоят у стены и, с наслаждением лузгая семечки, наблюдают за танцующими.

– Да попутчики ваши, с 56-й! – громко отвечает длинноносый солдатик, крутящий в вальсе высокую, тощую девицу. – Сегодня пришли из Владика.

– Ты, румпель! – обрывает его Павел Плоцкий. – Не спеши языком – торопись ногами!

– Чё ты сказал?! – солдат резко остановился, и его девушка, споткнувшись от неожиданности, чуть не упала ему на грудь.

– Да то! Знаешь – помалкивай. Не тебя спрашивают. И вообще… когда старшие говорят, детки слушают.

– О-о-о!.. Стёпка, – окликает солдат кого-то из «своих», – слышь, салаги голос подают!

– Ах ты, кнехт палубный!.. «Муха», ты где?

– Вот он я! – подскочил коренастый Федор Капель-кин. – Что за шум, а драки нет?

– Вы чего, ребята? – подоспели патрульные горкоменда-туры.

– Да так… – разочарованно «объяснил» Нищенко, с прищуром оглядывая стоящих наизготовку оппонентов. – Обменялись гудками и разошлись как в море корабли. У нас бы в Одессе таких фраеров…

– Краснофлотец! – одёргивает его старший патруля.

– А я что?.. Так, память детства…

Колуканов между тем доиграл вальс и, возвращая инструмент хозяину, потрепал мальчишку по вихрам:

– На! Чтоб до конца войны привёл в порядок и выучил «яблочко». Вернусь – проверю!

А на улице, за стеной клуба, круглолицый Николай Фадеев целуется в сумраке с девчонкой.

– Ты ещё приедешь ко мне? – переводя дух, шепчет она.

Николай ласково гладит её и светится доброй улыбкой:

– Не-а!.. – и почувствовав, как отпрянула девушка, возвращает к себе поцелуями: – Я тебя… к себе вызову… на Рязан-щину… телеграммой!

– Луна-а! – окликает его Грудин. – Была команда «отбой»!

– Всё! Будь! – наскоро прощается Фадеев. – Иду-у!

– Меня Леной зовут, – кричит ему вслед девчонка. – Лена… Свиридова… Слышишь?

– Товарищ капитан-лейтенант, матросы подлодки С-54 из увольнения вернулись. Происшествий и опозданий нет! – докладывает вахтенный офицер Донат Нега-шев.

В каюте, кроме Братишко, находится и руководитель похода капитан 1 ранга Трипольский.

– Спасибо, вы свободны, – говорит Братишко, и оба командира склоняются над столом.

– Да, с такими картами далеко не уйдёшь! – вздыхает через минуту Братишко.

– Скорей, наоборот – можно уйти очень далеко! – горько усмехается Трипольский. – В штабе флота говорили: скажи спасибо, что хоть эта нашлась – мелкая, но всё же… Вроде бы, ещё с русско-японской войны осталась.

– Но ведь даже морскому ежу понятно было, что снова нам воевать придется!

– Руки не дошли… Ладно, что есть – то есть… Значит, завтра – курс на Умалашки. Это уже один из Алеутских островов.

– Ясно.

– При подходе… вот в этой точке… вас должны встретить патрульные корабли США и сопроводить на базу Датч-Харбор.

– Понятно.

– Как в экипаже настроение?

– Ребята боевые, рвутся в бой. Только… уж очень молоды!

– Ну, подводники вообще племя молодое. Старики тут не выдержат.

– Это верно. Но есть ребятки по 19, 18 лет… Жалею их – и ничего не могу с собой поделать.

– Жалеешь или щадишь?

– Щадить не получается – служба!

– Я видел: на заведованиях у тебя порядок, на постах стоят отменно. Молодцы!.. А я, как на финской побывал, понял: ты их пощадишь – враг не пощадит.

– Да я больше о себе! Боюсь, приму решение – да вдруг не то?! Они ведь потом со дна морского мне являться станут!

– Ну, знаешь! Ты мерехлюндию не разводи! Так много не навоюешь… На то и права командирские даны, чтобы их жизнями распоряжаться. Жалко, не жалко – с наибольшей пользой для дела. Выбирать не приходится! Или не согласен?

– В общем и целом, конечно…

– Ну и лады… Давай прощаться! Связь та же… И семь футов тебе под килем!

– Спасибо. До свидания.

Они выходят из отсека, наверху тут же раздаётся голос вахтенного:

– Катер командира дивизиона – к трапу!

Третья неделя похода

Берингово море – Алеутские острова

На большом листе – надпись: «Приказ Родины выполним!» Это стенгазета, над которой колдуют Александр Морозов и Анатолий Стребыкин. Рядом с книгой в руках устроился в койке Яков Лемперт. Тут же, за столом собралась «козлино-дробильная» команда – Сергей Жигалов, Иван Грушин, Василий Глушенко и мичман Николай Лосев. Оттуда время от времени взлетают возгласы:

– А мы вам сейчас… второй фронт устроим!

– Ах, вы так? Тогда мы вас… вот так прижмём!

– А торпеду в корму не хотите?

– Зачем же? Лучше бомбочку сверху – вот!

– Братцы, – представляет Морозов на суд товарищей законченный заголовок, – что скажете?

– Высший сорт! – поднимает большой палец Жигалов.

– Ошибка у вас, – морщится Лосев. – Серьёзная политическая ошибка!

– Где? Какая? – всполошились творцы газеты.

– Что это значит – «приказ Родины выполним»? – втолковывает им мичман. – Приказ на то и есть, чтоб его выполнять. Иначе быть не может!

– Ну, а что же… – недоумевает Стребыкин.

– Как выполним – вот в чём главное! – наставительно произносит мичман. – Например: «Приказ Родины выполним с честью!»

– И так понятно, что с честью, – не соглашается Морозов.

– Кому понятно, а политрук, боюсь… того… осудит вашу незрелость!

«Газетчики» озадачены, но ненадолго.

– Большое дело паровоз – кусок железа, шесть колёс! – объявляет Стребыкин, и тут же берётся устранять «незрелость».

– Слышь, ребята, – подаёт голос с койки Яков Лемперт. – Здорово всё-таки – Америку увидим! Дома скажешь – не поверят…

– А ты им с порога: хав, мол, дую – и так далее. Сразу поверят! – отзывается Миша Богачёв.

– Опять ты, Мишаня, хавкаешь! Нас как Нуждин учит? А у тебя всегда жратва на уме – что по-русски, что по-английски, – под общий смех комментирует Коля Семенчинский.

– Ты зато гавкаешь… Тоже мне, американец! – не остаётся в долгу Богачёв.

В отсеке появляется круглая физиономия Николая Фадеева, который, раздвигая всех, пробирается к электромоторам.

– Ой, пустите к моторчику погреться! В рубке, знаете, какой колотун?! Как там наши сигнальщики выдерживают?.. По-моему, даже шторм надвигается.

– От-тубарет ему в печку! – в сердцах возмущается Грушин. – А я думаю: чего у меня вроде как кишки всплывают? А это волна круче стала…

– Морозов, а Морозов! – покрепче привязав себя к койке, снова напоминает о себе Лемперт. – Вот читаю я книжку, что ты дал – «80 тысяч километров под водой»…

– Ну…

– Всё ж какой мужик был этот Жюль Верн! Ста лет не прошло, как придумал он свой «Наутилус», а люди и вправду под водой плавать стали!.. Что б такое самому придумать – людям на память?

– Придумай, чтоб рыбу в море не ловить, а только чтоб сигналы какие-нибудь подавать – и она сама к берегу приплывала, – предложил Богачёв.

– Кому що, а курци просо! – приговаривает Вася Глушенко. – Тоби якбы й галушкы у рот сами стрыбалы. Як у Гоголя…

– Вася, я ж не ради жратвы! Ты представь, сколько рыбаков в море ходит – в любую даль и в любую погоду, и сколько тонут-пропадают… А то бы настроили передатчики на какую-то частоту – и позвали бы рыбку к берегу. Одну подкормить, чтоб росла быстрей, у другой – икру принять, чтоб мальков выращивать, а какую, конечно, и на стол…

– Вроде курочек, да? Цып-цып-цып… – с насмешкой подхватывает Лосев.

– Нет, а всё же… – продолжает Лемперт. – Нашей скорлупке до «Наутилуса» далеко. У капитана Немо один только резервуар для хранения воздуха – семь с половиной метров в длину, каюта – пять метров, зал – 10 в длину и 5 в ширину. А кроме того – музей искусства и даров природы, стены с картинами лучших художников, копии античных скульптур, а посреди салона бьёт фонтан, освещенный снизу электричеством. Кстати, Морозов, библиотека «Наутилуса» тоже занимала пять метров, там – книжные шкафы с бронзовыми инкрустациями и 20 тысяч книг! А ещё – столовая, камбуз, ванная комната, машинное отделение…

– И откуда у этого… – мичман Лосев на секунду запнулся, произнося незнакомое имя.

– Капитана Немо…

– Откуда у этого Нема электричество на всё про всё?

– Пока не дочитал до этого.

– Брехня всё это! – убеждённо сказал Лосев.

– Не брехня, а фантастика! – возразил Морозов.

– Кончится война, – мечтательно говорит Грушин, – учиться пойду. Целые города будут у меня под водой плавать!

– Ну и зачем? – вступает в разговор Стребыкин. – Ты подумай, какая земля красивая… У нас под Москвой берёзы, луга… А когда канал построили, такие зори пошли – задохнёшься от восторга!

– Погоди задыхаться! – почти врывается в отсек Юрий Нуждин.

– Прошу стол освободить – ай вуд лайк ту тич ю инглиш!

– О-о, наш тичер прыйшов! – радостно приветствует его Вася Глушенко и мигом собирает со стола костяшки.

– Вася, ты уж что-нибудь одно, – просит Саша Морозов. – Или по-русски, или по-английски… А то как сказанёшь в Америке на своём англо-русско-украинском – это ж гремучая смесь получится. Индейцы опять за топоры схватятся, решат, что инопланетяне напали!

– Стоп токинг! – решительно пресекает трёп Юра Нуждин. – Лэтс стади инглиш, плиз.

А ночью лодку настигает жестокий шторм. Вахтенный офицер штурман Константин Тихонов и краснофлотец Иван Грушин то и дело попадают под ледяной водопад. В отсеках, как ни закрепляли всё по-штормовому, время от времени что-то падает, с борта на борт проносится с грохотом по железному настилу палубы. Свободные от вахты пытаются спать, привязавшись к койкам, но это удаётся только двоим – Виктору Бурлаченко и Сергею Колуканову.

– Всё же хорошо великанам, – с завистью говорит Федя Капелькин. – Эти туши никакой шторм не раскачает!

– Федя, – не открывая глаз, отзывается Бурлаченко, – а ты ныряй ко мне в койку. Валетиком! Хочешь?

– Нет уж, тогда лодка вообще на борт завалится!

В рубке – новый шквал. Кое-как отряхиваясь от потоков, Грушин предлагает:

– Товарищ лейтенант, а нельзя хоть на часок под воду?

– Комендор, мы с вами не улитки, чтоб на дно прятаться. Да и некогда…

Внезапно корабль резко бросает в сторону и тут же, как пустой орех, – обратно.

– На рулях! В чём дело? Держать курс! – кричит Тихонов в переговорную трубу.

– Вышел из строя мотор вертикального руля! – слышится в ответ.

– Механик!

Через минуту в седьмом отсеке – целая бригада рулевых: Александр Новиков, Василий Глушенко, Сергей Жигалов, Павел Плоцкий.

До боли в руках, то сменяя друг друга, а то и вцепившись вместе, они крутят штурвал, заставляя раненую лодку идти заданным курсом.

Штурман, спустившись в центральный пост, вглядывается в карту. Следом появляется командир.

– Что, Константин Митрофанович? – спрашивает Братишко.

– Товарищ капитан-лейтенант, идём вроде верно… Но с такими картами да в такую погоду и заблудиться недолго!

Нам бы только к месту встречи выйти – оттуда нас американский эсминец должен сопровождать… Где-то вот здесь… К рассвету надо успеть… Пойду наверх!

– Осторожно, мостик обледенел почти.

– Ну, штурман, – смеётся Братишко, – зря я, что ли, морские узлы сутками учился вязать? Лишь бы какая шальная акула не слопала. Так они здесь вроде бы не водятся…

К утру шторм стихает. Матросы в отсеках непробудно спят, а Братишко с новым вахтенным, Донатом Негашевым, тщетно пытаются разглядеть в море встречающий эсминец. Горизонт чист.

– Похоже, свидание срывается? – замечает Негашев.

– М-да… Союзничков бог послал!.. А в приказе главкома всё чётко сказано. Вот: «Подлодки до Датч-Харбора следуют самостоятельно, не вступая в связь с американскими рациями. В 45 милях от Датч-Харбора (широта 54º45’, долгота 167º00’ западная) они будут встречены американскими кораблями для ввода в Датч-Харбор. В случае, если лодки запоздают с подходом в назначенную точку, то, пройдя меридиан 175º западной долготы (т. е. за сутки до подходной точки), они сообщают об этом по радио на английском языке, не указывая своего места и принадлежности к советскому флоту»…

– Кажется, ясно.

– А теперь придётся самим искать этот остров Умалашки. При том, что у нас карты и лоции – ещё 1910-го «года рождения»… Ну да ладно, где наша не пропадала!

– Земля! – прерывает их разговор возглас комендора Петра Иванова, который несёт вахту в рубке.

Убедившись, что матрос доложил верно, Братишко облегчённо вздыхает:

– Кажется, Иванов открыл Америку…

Негашев смеётся:

– Надо ребятам сказать, пусть в «боевом листке» так и напишут: «Иванов открыл Америку!»

И спустя время записывает в вахтенный журнал: «20 октября 1942 года в 12.20 ошвартовались в военно-морской базе США – в порту Датч-Харбор. От Владивостока пройдено 3500 миль».

Во втором отсеке Шаповалов, собрав экипаж, читает очередную сводку Совинформбюро: