Ещё немного о «местном своеобразии»

Среди этого людского месива Александру надо было найти тех, хоть что-то мог рассказать о его деде. На первый взгляд в этом не было ничего сложного. Надо было для начала просто найти тех, кто перед самой Войной жил в Городе. И, очевидно, таких должно было быть не слишком много. От силы два-три десятка тысяч. Но в этом, как оказалось, и была главная проблема. Все, кто сейчас жил в Городе, самые ранние Идентификаторы и Модули Безопасности получили года через два после завершения Войны. И вся их жизнь «как с чистого листа» начиналась с этого периода. В лучшем случае можно было определить, что по возрасту человек мог проживать в Городе в интересующий его период. У очень многих, правда, в Идентификаторах и Модулях Безопасности были указаны коды старых, заменённых Идентификаторов и Модулей Безопасности. Но эти коды вели к ссылкам в разделы архивов Муниципальной полиции или Региональной службы безопасности, а те в свою очередь в законсервированные массивы, многие из которых из-за не востребованности были отключены от удалённого доступа, а, может быть, вообще от питания. Чтобы зря не засирали и так не слишком мощные электронные мозги местной полиции и службы безопасности. Прошлая жизнь подавляющего большинства современных жителей Города, многими годами уныло законопослушной жизни доказавших свою полную лояльность, эти уважаемые ведомства не интересовала. Им вполне хватало того, что они знали об их нынешней жизни.

Были ещё материалы следствий и судов по делу о «Клубах спасения». Но материалы по довоенным следствию и суду здесь просто не удалось обнаружить. Наверняка, ссылка на них должна была храниться в материалах по начавшемуся было послевоенному расследованию. Соответствующее дело он без особого труда нашёл в базе Регионального суда. Но оно состояло фактически из одной фразы, что дело № такой-то передано в Международный комитет безопасности, а его копия в Совет Безопасности Корпорации. Без каких-либо ссылок на соответствующие разделы баз этих организаций. Самому попытаться что-то найти в базах этих уважаемых организаций, было делом безнадёжным. Обращаться к друзьям «программёрам» по такому сугубо личному, но явно не самому простому, делу, он считал не удобным. И тем более обращаться куда-либо с официальным запросом. К тому же он почему-то был уверен, что, если бы была какая-то реальная возможность найти такую информацию, ею давно воспользовался бы отец. Но сам он его об этом не спросил. Наверное, опять же из-за уверенности, что отец этой информацией с ним сам обязательно поделился бы.

Мало что удалось найти и в архивах информационных каналов, действовавших в Городе до Войны, и в том или ином виде – сохранивших независимость и старое название, реорганизованных или кем-то присоединённых, куда-то «влившихся», – продолжавших сейчас здесь работать. Он нашёл немало похожих один на другой официозных репортажей сначала об охоте спецслужб за «опасными преступниками», затем с начавшегося было судебного процесса. Деда в этих репортажах показывали очень часто. Как же – «главный герой». Но ни в одной многочисленных попыток взять у него интервью он не проронил ни слова.

Где-то, конечно, лежали материалы к репортажам и целые репортажи, которые «не пустили в эфир». Много чего тогда выкладывали в ещё достаточно популярных разных «соцсетях». И в «облачных сообществах» персональных криптоканалов, которые тогда быстро завоёвывали «информационное пространство». Но с тех пор и «железо», и «софт» этого самого «информационного пространства» самым кардинальным образом менялись не меньше пяти раз. Всякий раз при таком обновлении, вся информация, которую пользователи не пожелали переносить в новые информационные системы, конечно же, не уничтожалась, а как-то там «упаковывалась» и где-то там «откладывалась». И многое в принципе можно было бы найти. Вопрос, какими усилиями и «время затратами». Александр, конечно, попросил Эда в свободное время поискать «концы» этой информации, но на быстрые результаты не рассчитывал.

Было ещё море всевозможных старых носителей, собранных в разное время в Городе и хранящихся сейчас в Библиотеке. Но почти все они лежали пока «не обработанные». Александр и тут попросил Эда по мере возможности подключаться к обработке этих носителей. Но, зная «личные слабости» Эда, здесь вообще особых успехов не ожидал. «В свободную минутку» он сам брал что-то наугад из этого массива на просмотр. Но это была попытка вычерпать море чайной ложкой. И делал он это чисто для самоуспокоения.

В такой ситуации полной неопределённости он счёл самой разумной тактику «случайного знакомства».

Но добиться успеха в применении этой тактики тоже оказалось не так уж просто. Хотя бы потому, что «просто познакомится» с кем-то в Городе было крайне сложно. В Городе свято блюли права и свободы политики лояльной мультикультурности.

Множеством правовых актов было детально расписано, как ты мог внешне – в одежде, причёске, макияже, манере поведения и пр., – проявлять свою приверженность той или иной религии, принадлежность к тому или иному полу, возрастной или социальной группе, свои сексуальные или как-либо иные предпочтения. Так же дотошно были расписаны действия, слова и выражения, которые могли бы оскорбить чьи-то там чувства, убеждения и верования, или просто кем-то расценены, как такое оскорбление или просто «не уважение».

Проблема начиналась уже при попытках просто к кому-то обратиться. Ещё в те уже достаточно далёкие годы, когда здесь нарастал хаос, затем шла Война, в европейских странах уже тогда была выявлена фундаментальная проблема, над которой стали биться все правоведческие умы: как незнакомый человек должен обращаться к незнакомому человеку? Традиционные обращения, в течение веков и, даже, тысячелетий верой и правдой служившие многим народам, были однозначно всеми отвергнуты. В каждом из них более или мене явно читались половая, возрастная принадлежность, социальный и образовательный статус, принадлежность к какому-то народу или какой-то религии… Первое, сразу пришедшее многим в голову решение – обращаться просто «человек», – тоже скоро пришлось отвергнуть. То, что на одном языке звучало очень даже гордо, для носителя другого языка могло звучать, в лучшем случае, не совсем благозвучно. А заставить обращаться к чужестранцу не на своём родном языке, а на языке этого иностранца тоже было нельзя. Это могло унизить национальное самосознание. А скоро стали поступать многочисленные протесты из всевозможных обществ потомков инопланетян, эльфов, гоблинов, дельфинов, медведей и, даже, динозавров. А таких оказалось достаточно много. И иные грозили страшными карами, вплоть до инопланетного вторжения.

Вскоре пришлось отвергнуть и другое предложение: называть всех универсальным «индивид» или «личность». Не сняв проблему «много звучания» этих понятий на разных языках, это предложение вывело обсуждение на высокий уровень философских споров – что такое личность и что такое индивид, как они соотносятся, и использование которого из них более правомерно. А ту ещё скоро выяснилось, что особую популярность стала завоёвывать англоязычная форма одного из этих понятий – person. Но в сокращённом его варианте – «перс». Это обращение было привычно и удобно многомиллиардной армии любителей сначала компьютерных игр, а затем гэмблов. Но не успели вздохнуть с облегчением: нашли общепризнанное универсальное обращение, – как взвилась волна протестов борцов против игровой зависимости, электронных наркотиков. Тут уж нашла коса на камень. Огромная и при необходимости очень сплочённая международная армия геймеров подняла свою волну протестов в защиту своих «прав и свобод». Все страны накрыла череда политических кризисов. Едва парламент где-то принимал закон, запрещающий обращение «перс», как массовые протесты заставляли этот парламент распустить и назначить новые выборы. Новый состав парламента отменял запрет на использование обращение «перс». Но ту выходили на улицы защитники этого запрета…

Наконец Международная конференция ведущих юристов мира порекомендовала «временное решение» этой правовой проблемы. Было признано допустимым любое из трёх «универсальных обращений»: человек, индивид, личность, – и на любом языке. Но рекомендовано было по возможности стараться обходиться вообще без обращений и использовать фразы вроде: «Извините за беспокойство, а не подскажете ли…» Допускалось также любое (из предложенных трёх) первое обращение, после которого Ваш собеседник мог Вас поправить, указав, как он хочет, чтобы Вы к нему обращались. Со своей стороны, Вы так же могли его проинформировать о предпочтительном для Вас обращении. И если Вы оба в предложенных вариантах не видели для себя ничего оскорбительного, ущемляющего Ваши «права и свободы», Вы могли продолжить беседу. Вы могли ещё три раза оговориться, обратившись к Вашему собеседнику, не так, как он пожелал. Он мог Вас ещё раз поправить, а мог и нет, но после Вашей четвёртой оговорки Ваш собеседник вполне мог привлечь Вас за оскорбление, нарушение его прав и прочее.

За прошедшие четверть с лишним века ничего кроме этого соломонова решения предложено не было. И Мировым правительством, и Евросоюзом оно было признано правовой нормой. И эта норма неукоснительно соблюдалась в Городе

Но ещё нельзя было и спросить абы о чём, чтобы не нарваться на обвинение во вмешательстве в личную жизнь и, опять же, в покушении на «права и свободы». Под запретом, например, оказались привычные англоязычное «how do you do» – за откровенное и беспардонное вмешательство в личную жизнь, – и русское «здравствуйте», как прозрачный намёк на плохое состояние здоровья или, по крайней мере, не очень свежий вид.

В общем, здесь нельзя было подойти и привычно сказать: «Привет! Как дела? Девушка, а как Вас зовут?» Тут же мог быть вызван адвокат, чтобы зафиксировать Ваше вмешательство в личную жизнь, оскорбление или ущемление в правах, путём причисления к некой возрастной и половой группе. Этих адвокатов, нотариусов на Главной улице было, даже, больше, чем всяких экстрасенсов, колдунов, магов, шаманов и целителей. Просто они не так бросались в глаза. Только самые известные и уважаемые вывешивали у входов в дома, сделанные «под бронзу» таблички. Это следование давним традициям считалось признаком солидности и респектабельности. Большинство этих адвокатов просто снимали небольшие комнатушки с окнами на Главную улицу или Бульвар. Их электронные помощники нещадно пытались спамить информеры всех, проходящих в радиусе двухсот-трёхсот метров. И это почему-то не считалось ни вмешательством в личную жизнь, ни нарушением прав и свобод. Как и откровенное шпионство за всеми, проходящими мимо, с помощью не меньше десятка камер и направленных микрофонов, установленных под окнами адвокатских комнатушек. С их помощью эти защитники прав и свобод пытались зафиксировать хоть какие-то конфликты, хоть малый намёк на их возможность и тут же стремглав неслись на улицу, пытаясь обогнать конкурентов, чтобы предложить свои услуги. Обвинить их в незаконной слежке было практически невозможно. Они, если что, уверяли, конечно, что оказались рядом с конфликтующими совершенно случайно, просто «проходя мимо к себе в офис». А если им приходилось прибегать в качестве доказательств к своим аудио-видео записям, заявляли, что их совершенно случайно сделала система безопасности их офиса….

Конечно, пока даже здесь, в Городе, подавляющее большинство было вполне нормальными людьми, не страдающими правозащитной паранойей. Но немало было и тех, кто в той или иной степени был ей подвержен. Но, главное, с каждым годом всё больше становилось людей просто нервных и быстро возбудимых. Их могла вывести из себя любая мелочь. А устаревшие Системы Контроля Эмоционального Состояния Модулей Безопасности не всегда своевременно срабатывали. И тогда, под горячую руку, в чём тебя только не могли обвинить. И даже если в суде выяснялось, что все эти обвинения были необоснованными, ты всё равно убивал уйму времени на судебные заседания. Но зато адвокаты, которые успевали подсуетиться, неплохо зарабатывали…

В общем, всё зависело от того, «на кого нарвёшься». Почти стопроцентные неприятности тебе были гарантированы, если ты «нарывался» на кого-нибудь из муниципальных служащих. А их, как оказалось, на Главной улице было подавляющее большинство, чуть ли не две трети. Александр, даже, поначалу не поверил в это, когда, пытаясь найти жертву для первого знакомства, начал сканить Идентификаторы всех встречных.

«В бо^’льшем приближении» в этом, оказалось, не было ничего удивительного. Мало того, что все эти чиновники ежедневно заполняли центральные улицы Города, так сказать, по долгу службы, потому что здесь были сосредоточены уважаемые учреждения, в которых они работали, так ещё больше половинных из них здесь и жили, как в самом безопасном и «престижном» районе».

Александра очень удивило другое, когда он решил «копнуть чуть поглубже». Оказалось, что все те, кто работал в мэрии Города, его многочисленных департаментах и конторах, составляли больше четверти населения Города. Ещё более заинтересовавшись проблемой, он выяснил, что в первый десяток послевоенных лет, когда Город переживал свой расцвет, городских чиновников было меньше трёх процентов. Причём тогда к муниципальным служащим относили и технических специалистов, и членов экспертных советов, которых вместе было почти половина этих служащих.

Когда Александр поделился этими своими статистическими наблюдениями с Владимиром, тот поначалу жёлчно сыронизировал: «Что делать, тут, видимо, воздух и почва такие – способствуют размножению чиновников». Затем уже серьёзно сказал: «Вообще-то, это хорошо известная закономерность: любая предоставленная самой себе административная система, без каких-либо реально ограничивающих её факторов, начинает бесконтрольно саморазмножаться, пожирая все доступные ей ресурсы. Да, собственно, это, наверное, закон для любой системы. Вот и в твоей биологии как? Запусти какой-нибудь грибок в приятную для него питательную среду, без каких-то там враждебных для него бактерий или микроорганизмов. Он быстренько начнёт разрастаться, пока всю эту питательную среду не сожрёт. Или, скажем, опухоль в организме с ослабленным иммунитетом. Тоже ж пока этот организм не сожрёт и вместе с ним не помрёт – не успокоится… А здесь, в Городе, всё на самом деле очень даже тривиально было… и есть.

Когда все эти евроэксперты проектировали послевоенное развитие Города, они, конечно, были себя на уме. Всю его жизнь программировали на десятилетия вперёд исходя из давно определённой модели развития Евросоюза. В этой модели место Города было самое периферийное – торгово-сервисный центр в геополитически важном транспортном узле. Но проектировали всё очень добросовестно, хотя и руководствовались уже тогда явно устаревшими идеями «постиндустриального общества». Но эти идеи кое-где ещё локально работали. В Городе, в тех условиях тоже. Здесь тогда были созданы тысячи ремонтных и сервисных предприятий и мастерских, магазинов, кафе, гостиниц, оздоровительных центров… Конечно, всё это питалось прежде всего товарными и финансовыми потоками, которые перекачивались через Трубу и ЕТМ. Но всё равно Город сам «зарабатывал на свою жизнь». А потому умел считать деньги и зря их не тратил. Само восстановление Города проектировалось в соответствии с давно отработанными в европейских странах высокими стандартами экологичности, энергосбережения и эффективности. Работу всей городской инфраструктуры, напичканной всевозможными сенсорами и датчиками, контролировал «электронный мозг города», вполне современный для того времени и с большим запасом мощности на будущее. Всё – вплоть до «капающего крана» на кухне в какой-то квартире, или слегка поднявшейся температуры на каком-то контакте в электросети в той же квартире или любом другом месте, слишком слабое или, наоборот, через чур яркое освещение какого-то участка самой окраиной улицы, проседание на любой городской улице дорожного полотна хотя бы на пару миллиметров…, – всё это тут же фиксировалось и в течении часа-двух устранялось или автоматикой, или ремонтными ботами, или, в особо сложных случаях, мастерами техслужбы Города. О финансовых расчётах и говорить нечего. Ещё за несколько лет до Войны во всех цивилизованных странах «электронные мозги» сводили дебет с кредитом и быстрее, и надёжнее, и точнее, чем любые самые маститые финансисты и самые поднаторевшие бухгалтера. И давно уже любая попытка человека вмешаться в работы «финансовых электронных мозгов» рассматривалась как попытка осуществления незаконных операций и очень тщательно расследовалась службами безопасности.

Электронный Мозг Города, его региональные и функциональные сегменты и системы сенсоров и датчиков обслуживали две-три тысячи специалистов, которые и считались тогда основными муниципальными служащими. И ещё пара сотен экспертов, которые анализировали данные работы Мозга Города и предлагали свои рекомендации, как жизнь города сделать ещё удобнее и при этом эффективнее. Собственно чиновники занимались небольшим кругом проблем, которые возникали в межличностных, человеческих, социальных взаимоотношениях: проводили контрольные собеседования с желающими поселиться в Городе, улаживали трудовые и бизнес-конфликты, которые даже при самой идеальной организации всё равно возникают, люди есть люди, – и «решали социальные проблемы»: регулировали социальные пособия для временно безработных, некоторое количество которых, не больше двух-трёх процентов населения, в Городе поддерживалось как необходимый «резерв рынка труда», который по тогдашним представлениям был необходим, – решали вопросы с их трудоустройством…