4

Утром сумочка, жаль, пришлось ее порезать, днем бумажник, а вечером кошелек. А на ночь – мохнатая копилка. Паша и не ожидал такого фарта. Двести сорок шесть рублей за день – это, конечно, удача, но реально повезло ему в другом. Сава организовал ему встречу с самой Мальвиной. И тут уж все как положено, сначала кабак, потом номер в гостинице, с этим вопросом также все решено, только плати.

– Да был я с Мальвиной, ничего такого, – кривился Рудик, делая вид, что ничего особенного не произошло.

– Все были, – хмыкнул Паша.

Все знают, кто такая Мальвина, но никто ее в глаза не видел. Рудик имел ее только в своих фантазиях, как и все остальные. Мальвина уже превратилась в миф Казанского вокзала, как призрак монаха, которому когда-то отказали в ночлеге.

– Не, ну нехилая телочка, все при себе… – из последних сил пыжился Рудик, стараясь казаться бывалым ловеласом.

В принципе, Рудик мог бы и сам договориться насчет Мальвины, если бы очень захотел, но его гложет другое. Сам Сава подогнал Паше центровую телку в то время, как с Рудиком вор общался не иначе как через Тиху. А Паша говорил с ним напрямую.

В ресторан Паша шел как к себе домой, вернее, пытался придать себе вид завсегдатая, но швейцар встал на пути. Сдвинуть с места его смогла только заветная фраза: «Я от Владимира Владимировича». В самом ресторане Пашу ждали, метрдотель любезно проводил его к свободному столику, официант подал меню.

Паша не парился, в ожидании дамы заказал осетрину, черную икру, коньяк, шампанское, а чего скупиться? Деньги должны уходить так же легко, как приходят, только в такой формуле жизнь может обрести правильный ритм, а то ведь может затормозиться или даже ускориться. И глазом не успеешь моргнуть, как окажешься за решеткой. Дорофей, кажется, так говорил. Дорофей мог бы рассказать, как правильно вести себя в ресторане, о чем говорить с проституткой, поданной к столу, но нет рядом никого, не к кому обратиться за советом. Придется самому.

Паша расправил плечи, откинул назад голову, ногу отвел в сторону, в общем, принял позу хозяина жизни. Мальвина должна почувствовать в нем господина, иначе встреча пройдет под диктовку хоть и дорогой, но проститутки. А Паша фартовый пацан, Мальвина для него даже не человек, и совсем не обязательно с ней церемониться.

Он ждал размалеванную красотку в кофточке с декольте и короткой юбке, но к нему подошла девушка в шикарном, но довольно длинном сарафане, обнажены только плечи, грудь закрыта. Светлые волосы распущены, глаза, губы накрашены, но это вовсе не проститутка. Перед Пашей стояла Зоя. Он и сам не понял, как поднялся в полный рост.

А Зоя стоит, улыбается, смущения в ней не больше, чем в девушке, которая опоздала на свидание. Как будто именно ее и ждал Паша.

– Это ты у нас молодой фартовый жиган? – спросила она, снимая с плеча сумочку.

– Вы же не Мальвина?

Паша уже знал, каким будет ответ. И не знал, радоваться своему открытию или нет. С одной стороны, это даже хорошо, что Зоя и есть та самая легендарная Мальвина. Если да, проблем с ней не будет, накормил, заплатил и делай с ней, что хошь. Но, с другой стороны, он не хотел, чтобы милая его сердцу медсестричка Зоя оказалась проституткой, с которой может переспать любой.

– Нет, конечно! Я Зоя!..

Она сама отставила стул, села за стол, ногу за ногу забрасывать не стала, но сигареты из сумочки на стол выложила. Моre у нее, а что еще может курить центровая проститутка?

К столику подошел официант, подал шампанское в ведерке, коньяк, поставил вазочку с черной икрой, корзинку с хлебом.

– Ух ты! – заученно выразила восхищение Зоя.

– Ты не поверишь, а я знал, что Мальвина – это вы!

– Кто-то подсказал?

– Да нет, просто, думая о Мальвине, я видел тебя.

Последние иллюзии разрушены, перед ним действительно Мальвина. Смешно обращаться к проститутке на «вы», тем более молодому фартовому вору.

– Я даже знаю почему.

– В ресторан тебя приглашал… Как порядочную.

В Паше говорила обида, и он это понимал, и Зоя. Она покачала головой в надежде остановить его. Да, она проститутка, ее может отыметь любой, можно говорить все что угодно, но эту данность ничем не отменишь. Так что лучше не говорить. Посидеть, выпить, потом в номер, там она сделает все как надо. И ей все равно, кого он будет представлять в своих объятиях, проститутку Мальвину или медсестру Зою…

Паша выбрал последнее. Посидели, выпили, номер заказывать не пришлось, у Зои с этим вопросом все решено, а деньги на оплату целой ночи у него есть. Дорого, но за одну ночь с Зоей Паша готов отдать все, что у него есть. Так он думал, когда переступал порог номера.

– Будем торопиться не спеша, – с улыбкой записной очаровательницы сказала Зоя.

…Они еще немного посидели в номере и выпили шампанского, прихваченного из ресторана. Паша никуда не спешил, впереди целая ночь. Самая волшебная… Единственная волшебная ночь в его никчемной жизни.

– Ты ведь тоже плохо себя ведешь, – будто в оправдание сказала Зоя. – Не только я.

– Плохо, – согласился Паша.

Он действительно занимается нехорошими делами, обворовывает людей. И теперь он точно не хочет останавливаться. Завтра снова пойдет на дело и сделает все, чтобы выловить крупную рыбу. Зоя – дорогое удовольствие, и ему нужны деньги, много денег.

– Такой молодой и так плохо себя ведешь… – игриво улыбнулась она. – Что мама об этом думает?

– Тетка думает. Что так и надо. Чем больше принесу, тем лучше. А мама умерла.

– Мама ангел, а тетка сука.

– Мама ангел, – кивнул Паша.

– Извини, что спросила.

Он благодарно глянул на Зою. За то, что извинилась, хотя он и не обижался. За то, что пожалела, хотя он и не напрашивался. Пожалела, как родная душа, в которой он так отчаянно нуждался. Тетка совсем не то, что ему нужно. Тетка – всего лишь возможность избежать детдома. Да и нет в ней больше нужды. Какой может быть детдом, когда он уже самостоятельный человек? И когда впереди маячит колония для несовершеннолетних? Может, и пронесет нелегкая, но к тюрьме Паша морально готов.

– А ты решил провести со мной всю ночь? – уточнила Зоя.

– Всю ночь.

Паша мог бы провести с ней хоть всю жизнь, но вслух об этом он никогда не скажет. Потому что Зоя проститутка, любовь, душевные терзания из-за нее – западло.

– Крутой малый! – улыбнулась она.

– А потом еще как-нибудь… – соглашаясь с ней, кивнул Паша.

Крутой он или нет, но понятия имеет и жизнь знает. Нельзя разводить с проституткой телячьи нежности, грубо с ней нужно обращаться, дерзко, только тогда она будет уважать. И крепче любить.

– Если заслужишь! – Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Даже так? – Зоя вскинула брови удивленно и даже обиженно.

Она, конечно, готова на все, но зачем же унижать?

– Даже так. – Паша не отвел взгляд.

Зоя проститутка, услаждать клиента – ее работа, вот пусть и крутится. Или она думала, что фартовый вор дифирамбы ей будет петь?

– Ну, хорошо…

Вскоре из кресел, в которых они сидели, Паша и Зоя перекочевали на кровать.

…Утром он проснулся и спросил у Зойки:

– А если меня завтра примут?

– Могут и принять, – кивнула она.

– И как я тогда без тебя?

– Запомни меня такой. – Зойка смотрела ему в глаза, мягко, нежно.

И он смотрел на нее, запоминая красоту ее лица, глаз, губ. Он унесет ее образ с собой в тюрьму и будет вспоминать его до окончания срока.

– Запомнил, – кивнул Паша.

– И зря. Ничего с тобой не случится.

Она сама смотрела на него, как будто хотела навеки запомнить. Вдруг влюбилась, вдруг переживает за него?

Паша усмехнулся, глядя на нее. Ну какая может быть любовь у проститутки? Даже надеяться на это смешно…

5

Воздушной легкости, зефирного цвета сарафан, пышные волосы, роскошная фигура, красивая походка от бедра. И лицо у девушки хорошенькое, Паша успел это заметить. Зойка лучше, но все же он вступит в отношения и с этой красоткой. Войдет в ее открытую сумочку, в глубине которой виднеется кошелек. Что-то не везет ему в последнее время, никак не удается превзойти самого себя. Июнь оказался лучше мая, а июль грозит спадом в работе. И Сава это заметит. И Зойка узнает. А Паша фартовый вор, его знают, ценят, уважают. К тому же сегодня ему предстоит провести ночь с Зойкой, она ведь спросит, как дела, и что он ей скажет? Что за день даже мотылька поймать не мог.

А «мотылек» вот он, в сумочке, только руку протяни. И Паша не устоял перед соблазном, пальцы впорхнули в сумочку, подцепили кошелек, даже вытащили его. Но рука вдруг оказалась в жестком захвате, Паша даже не смог разжать пальцы, чтобы сбросить улов.

Перед глазами почему-то мелькнула дамочка в приталенном пальто, сумочка терлась о бедро, звала, манила, обещая удачу, весной это было, но Паша тогда не купился. Понял, что замануха ментовская, а сегодня поспешил, потерял осторожность. Тогда он ушел, чтобы продолжить охоту, а сейчас его скрутили, заломили руки за спину.

– Пойдем, красавец, пойдем!

Пропахший потом мужик в мешковатом сером пиджаке действительно восхищался им, называя красавцем. Так рыбак восторгается пойманной им щукой. Добро пожаловать в садок, красавец!

Пашу доставили в отделение, сначала посадили в клетку, а затем повели на допрос к следователю. В присутствии инспектора по делам несовершеннолетних, все как положено.

А по делам несовершеннолетних расклады не очень, на школу Паша забил, по повесткам в милицию не являлся, в общем, о хорошей характеристике можно и не мечтать. Неблагонадежный он тип, асоциальный элемент, толстая тетка с химической завивкой уже успела навести о нем справки, на Пашу она смотрела как Ленин на буржуазию.

– Ну что, Страхов, допрыгался? – спросил следователь, маленький сухенький мужичок с нездоровым цветом лица и желтушными глазами.

Младший советник юстиции Красников Борис Владиславович. Любить и жаловать он себя не просил, но представился по всей форме.

– А я прыгал? – буркнул Паша.

Его взяли с поличным, отпираться бесполезно, он это прекрасно понимал.

– Прыгал!.. Давно за тобой бегаем, Страхов!

– И что это, хорошо или плохо?

Паша и сам все прекрасно понимал. С одной стороны, хорошо, что менты охотились на него. Значит, признали его криминальный талант, пацаны оценят это по достоинству. А с другой – не будет ему снисхождения на суде.

– Плохо. Профессиональный вор ты, Страхов, будем изолировать тебя от общества.

– Зачем изолировать? Я за здоровое общество! Смотрю, проститутка идет, задницей виляет, а в сумочке презервативы. Ну, думаю, мало того что телом своим торгует, так еще и рожать не хочет! А стране солдаты нужны! И доярки! Сметаны вот недавно хотел купить, а пусто на прилавках, нет ничего. Где, спрашивается, доярки? А по презервативам попрятались!..

– В солдаты тебя отправить не обещаю, в доярки тоже, а трусы шить будешь. Для доярок! – довольный своей шуткой, усмехнулся следователь.

– За что? Я же презервативы хотел вытащить, – глянув на инспектора, сказал Паша. – Промахнулся. Кошелек под руку попал. Не хотел я.

– Хотел не хотел – с этим делом суд разберется. А ты мне давай-ка расскажи, как жертву выслеживал, как руку в сумочку совал.

Красников составил протокол, Паша ознакомился и подписал. На том, что за презервативами за сумкой лез, настаивать не стал. Как бы не восприняли это дополнение как издевательство над судом. Тогда полной ложкой отмерят, на все три года в лагеря зашлют. А так, может, одним годом отделается. Он же раньше никогда не попадался.

Дело ясное, тянуть с ним не собирались, на следующий день Паше предъявили обвинение и отправили в Бутырку. Этап в душном «воронке», ну очень вежливый конвой, шмон, типа медицинский осмотр, баня с прожаркой, на складе выдали выщипанный матрас с куцым одеялом.

В камеру Паша входил с одной только скаткой под мышкой. Зашел, поздоровался, глядя на пацана в блатном углу. Лет семнадцати, рослый, не хлюпик какой-то, видно, что сильный, вломить может крепко. Майка-безрукавка на нем, на одном плече паутина с двумя кольцами, паук в ней. Татуировка вора, два года отмотавшего на зоне. Серьезный пацан, не зря его назначили смотрящим.

Там же у окна за дубком^[2] возились двое, один стоял на полу, другой, тощий, на табуретке, тянул свою костлявую руку сквозь решетку, видно, маляву на нитку насаживал. Паша не знал, только слышал, как в камерах гонят коней^[3], наконец-то представилась возможность увидеть все своими глазами. И он должен был радоваться такой возможности. Потому что тюрьма – его дом, а воровской ход – его выбор. Сознательный выбор. И тюрьма не только дом, но и школа, учиться, учиться и учиться…

У самых дверей стоял какой-то лопоухий дрыщ с затравленным взглядом. Паша для него новичок, темная лошадка, но даже на него он смотрел с тревогой, вдруг пнет ненароком. Уши у паренька большие, оттопыренные, уж не для того ли его у дверей поставили, чтобы слушать продол^[4]. Кажется, таких броневыми называют. Главное, ничего не забыть, не запутаться в названиях.

Хата не очень большая, тяжелый сводчатый потолок, бетонный пол, шконки в два яруса, с одной стороны четыре места, с другой шесть, дальняк за перегородкой, все как положено. И блатные все на местах. Смотрящий, а с ним еще, как минимум, двое. Один так и остался у окна, а другой по знаку старшего соскочил с верхнего яруса над шконкой смотрящего. Соскочил бодро, легко, как заправский гимнаст с турника. Но вида пацан явно не спортивного. Тяжеловесный, не толстый, но бесформенный, брюшко жирком подернулось, лицо рыхлое, как будто оспой изрытое. Ни майки, ни футболки, чисто голый торс. Глаза под ключицами выколоты.

– Брат, ничего не говори! – Паша осадил его уверенным движением руки. – Глаза твои все говорят! Но я не сука!

– А кто ты? – слегка опешил рыхлый.

Глаза под ключицами не просто должны смотреть, а выискивать сук, для этого их и накалывают. И судя по реакции, Паша не ошибся. Прописка еще только началась, а он уже на первый вопрос ответил.

– Пацан я по жизни.

– Рисковый?

– Рисковый.

– С верхней шконки вниз головой прыгнешь!

– С третьего яруса, – кивнул Паша. – Со второго не предлагать. Со второго для лохов.

Третьего яруса в камере нет и взяться неоткуда, так что бояться нечего.

– А ты только с третьего?

К рыхлому подходил смотрящий, тот заметил его, сдал в сторону.

– И только сейчас. Смертельный номер! Через минуту билеты будут проданы. Кто не купил, тот опоздал!

Паша много, очень много слышал о тюремной прописке, знал, как отвечать на многие вопросы. Но знал он еще и то, что нужно отвечать с юмором, с иронией, а главное, с чувством уверенности в себе.

– Как зовут? – добродушно, хотя и с хитрецой спросил смотрящий.

– Паша.

– И все?

– Сава меня так зовет, Саша. С Плёшки я, там щипаем.

– Сава? С Плёшки? – нахмурился пацан.

Знал он, о ком и о чем речь, заява серьезная, с кондачка ее не рассмотришь. Коней нужно гнать или ждать, когда Сава сам зашлет постановочную маляву.

– А пустой почему?

Не мог Паша заехать в хату без хабара, если за ним серьезные люди. Воры своих людей без грева не оставляют, а если да, значит, человек ни о чем. Или на общак не отстегивал. А значит, и не свой.

– В одиночку работаю, без подхвата. Мотылька из ридика дернул, а тут мусора. Вчера приняли, дороги не было, пацаны не знают, сегодня уже на этап. Сразу к вам, даже сборки не было.

– А без подхвата почему?

– В толпе работаю, шум, толкотня, вдвоем тесно, а особняком нормально.

– Туляка знаешь? – спросил вдруг рыхлый.

– Вадика? Из Сокольников?

Рыхлый глянул на смотрящего, кивнул. Свой человек Паша, в теме, и уже неважно, по первому ходу он заехал или по второму.

От прописки Пашу избавили, гонять по камере не стали, даже шконку поближе к блатному углу освободили. Но за стол не позвали. А вдруг Паша сука на самом деле, может, кентов своих на допросе сдал? Или он просто складно врал, хотя на самом деле никаких кошельков из дамских сумочек не таскал. А может, его за лохматый сейф приняли? А если он еще и пидор, так это позор для всех сидельцев в камере. Проверять нужно, а это время, впрочем, Паша все понимал. И не обижался. Да и с какого? Шконку ему нормальную дали, по минному полю как простачков ходить не заставляли, вилкой в глаз не предлагали. А завтра все прояснится. У Савы связи в ментовке, узнает он, что Пашу приняли. Рано или поздно узнает. А если поздно?

Волнения оказались напрасными, на следующий день пришла малява от смотрящего за тюрьмой. Сава сказал слово за Пашу, теперь все зависело от него самого, как он себя поставит, по какому пути пойдет. Может, воровской ход уже не для него?

В тот же день Паша получил сразу три дачки, от пацанов, от Дорофея и от Зои. Третья дачка его просто убила, в хорошем, разумеется, смысле. Может, Зоя и проститутка и спала с ним за деньги, но только она догадалась прислать ему хлопчатобумажный спортивный костюм, трусы, майки, носки, тапочки. И мыльно-рыльные принадлежности. Но и Дорофей не подвел, чаю грузинского несколько пачек подогнал, апельсинов, заряженных водкой. Как-то умудрился это через «таможню» прогнать. Не зря, оказывается, Паша ему отстегивал. Тиха тоже не слабо подогрел: чай, сахар, сало, сырокопченка, карамелек целый пакет, грохотульки куда лучше варенья в целлофане. И чашку из крепкого фарфора в посылку вложил, чтобы Паша чай с шиком пил.

– Не хило тебя братва греет, – разглядывая богатства, кивнул Грот, как звали смотрящего за хатой.

– Гуляем? – спросил Паша, выразительно и в упор глянув на него.

Он правильный пацан, за ним воровской ход, но Грот его в свою малину не звал. Паша не гордый, воспримет отлуп без обид, но тогда у него будет своя банда. Сам под себя правильных пацанов подобьет и очень скоро бросит вызов Гроту. Никто не может безнаказанно чморить Пашу Страхова.

Но Паша зря накручивал себя, Грот позвал его в свою семью. Не мог не позвать, и признание за Пашей, и с гревом все проблемы решены. Тем более что в апельсинах оказалась водка.

Паша выложил на общак все, оставил себе только запас чая, шмотье и, конечно же, чашку. Ощущение такое, как будто в новый дом въехал, а друзья целый сервант сервиза подарили. Но так это и есть его сервиз, который он должен пронести через все годы тюремной жизни.

Наливая чифирь в свою кружку, он держал ее бережно, даже по сторонам глянул, вдруг кто-нибудь выбить из руки хочет. Любого уроет!

– Паша, ты за свой кружаль, как за сиську бабскую, держишься! – гыкнул рыхлый Швеллер.

– Моей бабы сиська! – косо глянул на него Паша. – Тронешь – убью!

Он как бы и шутил, на самом деле за такую мелочь не убивают. Но слово прозвучало, и Швеллер правильно все понял. Теперь Паша на самом деле готов был убить за эту чашку, так что пусть никто на нее даже не мылится. Он, конечно, не Геракл, с тем же Швеллером раз на раз может огрести по полной. Но тогда Швеллер пусть убьет его в этой драке, потому что Паша пойдет на все, чтобы продолжить начатое. Нож в спину вонзит, но слово свое сдержит.