Даже не отставка. Позорное изгнание. Увольнение с «волчьим билетом». С телевидением Дёмин теперь может распрощаться навсегда. Он осознал, наконец, какой катастрофой завершается его карьера на телевидении.

– Да вы что! – пробормотал он растерянно. – Я всё верну!

– В этом – никаких сомнений! – зло сказал я. – До копеечки!

– Обещаю!

– Причём немедленно!

– В самое ближайшее время, – вильнул Дёмин.

– Немедленно! Все тридцать тысяч!

– У меня пока нет …

– Это твои проблемы!

– Хорошо! – поспешно ответил Дёмин. – Но только давайте не будем ссориться!

Подразумевалось, что он останется в команде. Как будто это было возможно. Лично я такой возможности не видел. Светлана – тоже.

– Нет! – сказала она твёрдо. – Ты уйдёшь! Это решено!

Дёмин совершенно обездвижел. Случалось, что я с ним ссорился, иногда по делу, иногда – нет, но всегда, в любых ситуациях, когда ему приходилось совсем уж туго, Светлана неизменно вставала на его защиту. Она видела все Дёминские недостатки, иногда и сама сердилась на него, иногда посмеивалась и беззлобно над ним подтрунивала, но всё же она была ему защитницей. Как мать, которая – что бы там ни было! – непременно возьмёт под защиту своего непутёвого сына. Он не сын ей был, конечно, хорош сынуля, который старше матери, а всё-таки что-то материнское в Светлане угадывалось. И вот она от него отрекалась. И он больше не мог рассчитывать на её поддержку. Кажется, это сделанное им открытие потрясло его больше, чем даже учинённая мною расправа. Ему не на кого было больше рассчитывать. Это был полный крах. Конец всему. Изгнание из рая.

– Да вы что! – пробормотал Дёмин. – Что же вы делаете!

У него даже губы дрожали, как мне показалось.

– Хорошо! – закивал он головой часто-часто. – Я вам предъявлю все эти деньги! Прямо сейчас! Немедленно!

Он будто решился и отступать уже был не намерен. Да и некуда ему было отступать, честно говоря.

– Едем! – сказал он.

– Куда? – спросил я.

– Туда, где деньги!

– Я с вами! – быстро сказала Светлана.

То ли она думала, что я где-нибудь по дороге Дёмина прибью, то ли подозревала, что он со мной где-то в безлюдном переулке расправится, но наедине она не оставила бы нас ни за какие коврижки.

– Хорошо, – кивнул я. – Поедешь с нами.

Мы втроём спустились вниз. В лифте люди без стеснения таращились на потрёпанного и окровавленного Дёмина.

– Это грим, – сообщил я. – Готовимся к съёмке очередного сюжета.

– Ну, надо же, как похоже! От настоящей крови не отличишь!

Дёмин слушал всю эту ахинею и зло сопел.

Ехать решили на его машине. Дёмин сел за руль.

– Это далеко? – осведомился я.

– За кудыкиной горой, – огрызнулся Дёмин.

Я почему-то думал, что это всё в городе. Но на подъезде к Кольцевой автодороге засомневался.

– За городом, что ли? – спросил я.

– Ага. На даче.

Мы выехали из Москвы. Светлана бросала на меня красноречивые вопросительные взгляды. Я их демонстративно не замечал, поскольку и сам не знал, куда мы направляемся. Километров через пятьдесят Светлана наконец дозрела.

– Хватит! – сказала она. – Возвращаемся!

– Впереди дороги осталось меньше, чем позади, – невозмутимо отозвался Дёмин. – Потерпи еще немного.

Вскоре мы свернули с шоссе на неширокую асфальтированную дорогу. Указатель извещал о том, что где-то близко находится деревня. Очень скоро она и обнаружилась. Сосновый бор, через который мы ехали, вдруг закончился, и перед нами предстала небольшая, в одну-единственную улицу, деревушка. Получалось, что мы приехали. В этих краях я никогда прежде не был. И от Дёмина упоминаний об этой деревне не слышал.

Наша машина проехала по улице через всю деревню и остановилась на самой окраине, у новенького, с иголочки, брусового дома – двухэтажного и довольно большого.

– Приехали, – сказал Дёмин и первым вышел из машины.

Дом был огорожен добротным деревянным забором – досочка к досочке, ни единой щели, запах свежей краски ещё витал в воздухе. Дёмин по-хозяйски, уверенным жестом, распахнул калитку, и мы увидели, наконец, обширный двор с пёстрыми вкраплениями детских аттракционов, всех этих качелей-горок-каруселей, что придуманы на радость детворе.

– Вот! – объявил Дёмин. – Тридцать тысяч, копеечка к копеечке. Ну, и своих я ещё денег добавил, естественно.

Вы Ильфа и Петрова помните?

«Так вот оно где, сокровище мадам Петуховой! Вот оно! Всё тут! Все сто пятьдесят тысяч рублей ноль-ноль копеек, как любил говорить Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер … Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям».

Эти самые «другие люди» появились очень скоро. Какая-то малышня, в количестве пяти-шести-семи душ, сразу и не сосчитаешь, писклявой стайкой выпорхнула из дверей дома, ссыпалась горохом по деревянному крыльцу и устремилась нам навстречу с истошными воплями:

– Дядя Илья приехал! Дядя Илья приехал!

Так радуются прибытию людей родных по крови либо очень близких.

Следом за ребятней из дома вышла женщина. В домашнем халате, в старомодных очках и с руками, перепачканными мукой. У неё было округлое доброе лицо, такие обычно бывают у нянечек в детских садах и у многодетных матерей, легко и без сомнений рожающих одного ребенка за другим.

– Знакомьтесь, – неуверенно произнёс Дёмин. – Это Мария.

Это и была его пассия, оказывается! Женщина его мечты! Та, из-за которой всё последнее время он отфутболивал всех прочих прелестниц! Его просто Мария!

Женщина увидела несколько подпорченную физиономию нашего Ильи, ахнула, прижала руки к груди:

– Илья!

– Ничего страшного, – буркнул Дёмин. – Это я с одним идиотом сцепился.

Он даже не глянул в мою сторону. А я его слова про идиота попросту пропустил мимо ушей. Потому что из дома один за другим продолжали выскакивать разновозрастные мальчишки и девчонки, и я уже не понимал, все ли они приходятся просто Марии родными детьми или это местные жители сдали своих чад под присмотр Марии на время.

– Добро пожаловать к нашему шалашу, – сказал нам Дёмин. – Чувствуйте себя как дома.

* * *

– А вы, наверное, тоже на телевидении работаете, как и Илья? – осведомилась Мария.

Она замешивала тесто, вся была в заботах-хлопотах, и ей даже некогда было отвлечься на разговор. Без особого любопытства спросила, как бы между прочим. Я даже не сразу нашёлся, как ответить. Потому что встречи с людьми, которым незнакома моя физиономия, крайне редки. Попадаются, конечно, люди, которым ничего не говорит имя диктора Игоря Кириллова или которые слыхом не слыхивали о Леониде Якубовиче – вот эта история из того же ряда.

– Да, – ответил я односложно. – На телевидении.

– Вы его друг?

– В общем, да, – согласился я не без внутренней борьбы.

За окном, во дворе, ребятня играла с Дёминым в прятки. Вы видели когда-нибудь совершенно трезвого великовозрастного дядю, которого малышня как равного с удовольствием принимает в свою компанию, а сам дядя этой компании нисколько не чурается?

– Здесь так много детей, – сказал я. – Кто они?

– Это все мои, – засмеялась Мария.

У неё был добрый смех. Как песня ручейка в жаркую пору.

– Ваши? – не посмел поверить я.

– Когда-то были не мои, конечно. Но их бросили. И если я о них теперь забочусь, то чьи они?

Только теперь ситуация понемногу прояснялась.

– Это у вас что-то вроде семейного детского дома, – подсказал я.

– По сути – да. Но мы так не говорим. Детский дом – это всегда нечто казённое. А у нас не детский дом, а семья. Просто очень большая.

– И сколько же у вас этих детишек?

– Шестнадцать.

– О-о-о! – оценил я героизм собеседницы.

– Ну, что вы! – засмеялась она своим добрым смехом. – Это только начало.

– Неужели ещё возьмёте?

– Раньше мы жили в стеснённых условиях, – сказала Мария. – Не развернёшься. И принимать под своё крыло новеньких было бы неправильно. Теперь вот этот дом у нас появился. Я уже всё подсчитала. Теперь мы можем вдвое расшириться. Здесь запросто могут разместиться тридцать ребятишек.

– И вы одна будете с ними управляться? – почти ужаснулся я.

– Почему же одна? Во-первых, старшие будут помогать воспитывать младших. А те работы, которые детям не под силу, могут выполнять женщины из местных. Я уже договорилась. Приходят, помогают. За небольшие совсем деньги. Тут другой-то работы не сыщешь. Так что и им выгодно, и нам облегчение.

Прежде я слышал о подобных подвижниках. А лично встретиться довелось впервые. И мне нестерпимо захотелось узнать – чего ради это всё? Вот подвернулась возможность, и теперь можно спросить. Непосредственно, так сказать, поинтересоваться.

– Они были вроде бы как ничейные, – сказал я. – И вы взяли их к себе. А почему не в детский дом? Ведь там уход, питание и налаженная система …

На самом деле я хотел спросить, зачем ей лично все эти проблемы? Не знаю, поняла ли она меня.

– Именно что система, – произнесла Мария. – Ребёнок не в системе должен расти, а в семье.

– Но детский дом …

– Вы статистику знаете?

– Какую статистику?

– По которой более половины выпускников детских домов рано или поздно попадают в тюрьму. Из моих, – она показала белой от рассыпчатой муки рукой за окно, где резвилась ребятня, – ни один в тюрьму не попадёт. Это я вам обещаю!

И я поверил, что так и будет, как она сказала. Даже не поверил, а уже твёрдо знал. Потому что у таких матерей, как Мария, дети всегда вырастают славные. И если половина из них, из тех, что за окном, как минимум восемь человек из шестнадцати должны бы были в конце концов попасть в тюрьму, или спиться, или умереть согласно бездушной и оттого ещё более ужасной и неотвратимой статистике, но не попадут в тюрьму и не пропадут, а будут жить, как все нормальные люди, потому что им повезло, их спасла, именно спасла, и никак иначе, Мария – вот в этом и был смысл того, что она делала.