Цитаты из книги «Четыре предела свободы. На подступах к Иному. Стратегия и тактика становления личности»

● Размыкание себя. Молясь, не следует сосредотачивать внимание на самом себе, не следует создавать себя как центр молитвы. Специфическое рефлексивное «смотрение» на себя, на молитву или на воображаемый «объект молитвы» замыкает нас и наше действие в собственном сознании и делает молитву неискренней. Вместо этого необходимо позволить Богу «смотреть» на нас, то есть стать полностью открытым Ему. Через это достигается готовность к Встрече с Иным и переживание молитвенного предстояния, которое не следует путать с воображением такого предстояния. Протопресвитер Александр Шмеман в своих «Дневниках» пишет, что молитва есть «ощущение присутствия Бога».

● Молитвенное трезвение. Из приведенных выше цитат также следует недопустимость искусственного стремления во время молитвы к «высоким» состояниям и воображению. Возникающие образы, состояния и эмоции следует расценивать как нежелательные, поскольку они не только отвлекают внимание от молитвы, но и могут привести к тому, что в аскетике именуется «прелестью».

Именно отсюда берет свое начало сознательное противление свету, который вызывает у индивида сильнейший дискомфорт: свет буквально жжет его и не дает возможности спрятаться от невыносимости себя57. От этого света очень легко закрыться: для этого достаточно занять инфантильную позицию жертвы происходящих с нами процессов. Это не самый короткий, но уж точно чрезвычайно легкий путь длиной в «семь шагов вниз». Тьма неведения спасает нас от свободы и связанной с ней ответственности, позволяет скрыть истинные причины наших поступков, момент и причину рождения помыслов, саму нашу сущность. И напротив, аскеза не сглаживает, а предельно обостряет конфликт со злом в собственной душе. Подобно тому, как стоматолог посредством препарирования больного зуба стремится сохранить его целостность, так и покаяние, выраженное в словах молитвы «Боже, буди милостив мне грешному», удаляет все гниющее и мертвое в человеческой душе.

Покаяние есть деятельное ужасание себе. Оно становится возможным благодаря свету благодати, который освещает все темные «закоулки» ума и души. Само это видение уже есть метанойя: нельзя не ужаснуться, увидев себя «как есть», а увидев себя «как есть», нельзя не отречься от всего того, что составляет столь бережно хранимую нами «индивидуальность».

Поэтому никакого разового или частичного акта преодоления себя как индивида недостаточно: необходимо создавать перманентное «избыточное давление» произвольности и условия для стяжания благодати. (В аскетике это «пространство» принято заполнять молитвой, покаянием и трезвением.) При наличии даже незначительной области пустоты, туда, в полном соответствии с притчей «О нечистом духе и семи духах» (Мф. 12:43-45), хлынут несанкционированные активности в виде помыслов и чуждой человеку воли. Попробуем подробней раскрыть данную проблематику на примере тщеславных помыслов. Эта проблема была весьма точно сформулирована преподобным Иоанном Лествичником: «Тщеславлюсь, когда пощусь, и когда перестаю поститься чтобы скрыть от других свое воздержание, снова тщеславлюсь, считая себя мудрым»

Можно сказать, что заповеди Нагорной проповеди в своей бескомпромиссности не оставляют персонообразующим структурам никакой возможности для дальнейшей маскировки.

Аскеза действий Православная аскетическая традиция очень тщательно подошла к вопросу деятельной борьбы со страстями: она выработала целую линейку приемов «невидимой брани». Наиболее известный из них – принцип «поединка». Он заключается в том, что для борьбы с конкретной страстью должна быть выдвинута противоположная ей добродетель. Так, например, чтобы победить скупость, нужно упражняться в щедрости, против малодушия и мелочности – совершать великодушные поступки, в случае осуждения ближнего или обиды на него – от всего сердца помолиться за причинившего тебе огорчение и т. п. Если в сердце обнаруживается греховная страсть, недостаточно просто подавить ее, но необходимо совершить деятельный акт, прямо ей противоположный. То есть на страстный помысл ответить сокрушающим его действием, в котором личность «не ищет своего».

Порабощенность той или иной страсти может оправдываться характером, особенностями воспитания, условиями жизни: «не я такой – жизнь такая». Это как бы снимает с человека ответственность за его поступки, поведение и мысли. Чем выше степень такой подчиненности, тем менее страсть различима с персоной, становясь второй натурой человека. В качестве серьезной патологии страсти начинают опознаваться только после того, как личность вступает с ними в духовную брань. Наиболее эффективным лекарством от этого недуга души является аскетическое делание, которое можно свести к трем основным методам: – поступки по заповедям, – борьба с помыслами, – покаяние.

Такая «анестезия» в конечном итоге приводит к тому, что человек вообще перестает что-либо чувствовать, а спектр его душевной жизни теперь ограничивается только эмоциональной сферой. Аскетика особо выделяет три корневые страсти, из которых произрастают все остальные: славолюбие (самовозношение), сребролюбие (жажда наживы) и сластолюбие (привязанность с чувственным наслаждениям). В этих страстях индивид находит для себя особое услаждение, которое при определенном навыке бодрствования идентифицируется как патологическое. Оно направлено исключительно на индивида, а потому довершает его самозамыкание. Понять, о каком типе удовольствия идет речь, можно, вспомнив свои переживания от похвалы и лести (тщеславие), от обладания вещами, от власти, гнева, блудных помыслов и многого другого. Человек служит страстям, чтобы не утратить это болезненную сладость [см. прим.3]. В конечном итоге страсть не просто обусловливает, но тотально порабощает себе индивида.

Одним из ключевых понятий, используемых аскетическим богословием, является понятие «страсть». Оно происходит от слова «страдание» и указывает на страстный или страдательный способ жизни индивида. В самом общем смысле страсть следует понимать как хроническую болезнь души. Этот недуг, в отличие от болезней тела, как правило, не явен для его носителя. Характерная особенность страстей заключается в том, что они обычно воспринимаются как нормальное и даже естественное состояние. Человек страдает от этой болезни, но в силу того, что в аскетике именуется «окамененным нечувствием», не замечает страдания, свыкшись с ним.