Часть 3

Так прошло четыре дня, Эльза очень виновато смотрела на Ингрид, которой делали больно каждый день и непонятно за что, а потом все вдруг прекратилось. К девочкам перестали придираться и даже по лицу не били. Герр Вольф улыбался, глядя на девочек, но его улыбка была фальшивой, Ингрид это очень хорошо чувствовала. Вскоре начались уроки, но были они какими-то странными, хотя создать огонек в кристалле у нее получилось.

– История ариев, что это? – удивилась, прочитав название учебника, девочка и открыла книгу.

– Что там? – поинтересовалась Эльза, заглядывая подруге через плечо.

– Странное что-то, – поделилась с ней Ингрид. – Все люди произошли от каких-то ариев, если коротко. Нас совсем иначе в школе учили…

– Лучше молчать и делать, что они говорят, – заметила подруга, у которой при виде герра Вольфа приключалась неприятность. – А то сделают больно.

– Страшная школа… – вздохнула Ингрид, с трудом унимая дрожь в руках.

Они прилежно учились, отвечая на уроках, и их не трогали. Так прошел месяц, почти стерший в памяти первые дни, когда все опять началось заново, но теперь больно могло стать в любой момент. Оказалось, что тонкие палки, которые девочки видели у кураторов, бьют очень больно, особенно по ногам, а Эльзу однажды ударили этой палкой по лицу, чуть не лишив глаза, по крайней мере, она так думала. Самое главное – непонятно было за что. Впрочем, приглядевшись, Ингрид увидела, что за малейшую провинность или неточность бьют всех.¹⁰ Стало еще страшнее, хотя девочка думала, что страшнее некуда.

Через две недели наступили короткие каникулы – недельные. Эльза оставалась в замке, а вот Ингрид была отправлена к опекунам под предлогом того, что она не оправдывает доверия, что бы это ни значило. Девочку бросили на пороге дома, напоследок ударив чем-то жгучим по ногам, отчего они задрожали так сильно, что Ингрид не могла на них встать и пролежала на крыльце почти всю ночь. Было очень холодно, но в результате девочка смогла подняться и, держась за стенку, войти в дом.

– Почему ты не сдохла?! – поинтересовался едва увидевший Ингрид Фриц. Такое приветствие ударило больнее хлыста куратора. Ответить девочка не успела – появился господин Карл, схвативший ее за шиворот, протащив по ступенькам в мансарду, куда и бросил, как мешок картошки. Ингрид заплакала. Жизнь казалась абсолютно беспросветной, хотелось сбежать и спрятаться.

Через несколько часов девочка сумела тихо выскользнуть из дома, потом представила собаку из школы и побежала. Она бежала на железнодорожную станцию, все быстрее и быстрее, задыхаясь, но, добежав до какого-то поезда, просто упала на пол в тамбуре. Двери медленно закрылись, и спустя минуту поезд отправился в путь. Сил шевелиться не было, поэтому Ингрид только надеялась на то, что ее никто не увидит. Спустя час и несколько станций девочка сумела подняться. Все это время она думала только о том, что никому не нужна, совсем никому. Правда, мысль о смерти в юную головку так и не пришла. Еще через полчаса Ингрид поняла, что должна выйти из поезда и куда-то идти. Девочка выскочила из вагона, пошатнувшись, но потом шагнула туда, куда ее вело какое-то внутреннее чувство.

Она шла долго, по ощущениям – очень долго. Вокруг кипела жизнь, спешили куда-то люди, ездили машины, играли дети. Только Ингрид вело вперед какое-то чувство внутри нее да неясная надежда на лучшее. Полицейский на перекрестке проводил девочку внимательным взглядом, потом она заметила такой же внимательный взгляд какой-то собаки, отчего опять стало страшно, и девочка побежала изо всех сил к какому-то странному зданию, похожему на церковь, которое украшали шестиконечные звезды.¹¹ Что-то в душе Ингрид отзывалось на эти символы и буквы рядом с ними.

Внутри обнаружились фрески, свечи, скамьи, на которых сидели в основном юноши и мужчины в странных черных шапочках. Недалеко от входа стоял мужчина в шляпе, завитые волосы которого спускались по обе стороны лица из-под головного убора, он как раз разговаривал с очень старой, по ощущениям девочки, женщиной. «Что я здесь делаю?» – подумала Ингрид, уже решив уйти, когда старушка почему-то обернулась на нее.

– Да это же вылитая Ида! – воскликнула эта женщина, извинившись перед мужчиной со странным именем Ребе. Она засеменила к девочке, и в этот момент жизнь Ингрид снова переменилась. Ненадолго, но переменилась… – Как зовут тебя?

– Ин-грид… – запнувшись, прошептала девочка, думая о том, что, наверное, нужно убежать, но ей было почему-то все равно.

– Ты знаешь такую фамилию: Пельцер? – поинтересовалась старушка и, увидев отрицательный жест, продолжила спрашивать: – А Мот?

– Это моя фамилия… – проговорила Ингрид, снова испугавшись, но в этот момент перед глазами все закружилось и стало темно. От всего произошедшего ребенок потерял сознание, всполошив всех, кто находился в этот час в синагоге.

* * *

– Как так, пропала? – высокий мужчина, одетый в черную форму, был очень серьезен. А вот женщина, что только что докладывала ему, едва держалась на ногах. Плохих новостей ее начальник явно не любил, поэтому она уже почувствовала на себе его неудовольствие.

– Как было установлено… – женщина переждала приступ дурноты. – Она покинула дом Бауэров утром, затем отправилась на вокзал и исчезла. Мы даже не смогли установить, куда она отправилась.

– Вы бесполезные, никчемные отбросы! – взорвался беловолосый мужчина, раздался тонкий свист, которому вторил отчаянный визг женщины. Эти люди не щадили даже своих. – Курт!

– Да, вождь! – в кабинет вошел молодой мужчина в черном, встав «смирно». При этом вошедший старался не смотреть на окровавленное тело на полу.

– Убрать! – приказал названный вождем. – Искать изо всех сил! Если отродье дотянет до двенадцати лет – все будет напрасно и придется начинать заново.

– Слушаюсь! – ответил Курт, затем наклонился и за волосы выволок не подававшее признаков жизни тело из кабинета. Нужно было приложить все силы по розыску отродья, иначе на месте Марты мог оказаться и он. Женщине еще один шанс, видимо, был не положен, раз приказ звучал именно так. Жалко эту бессердечную стерву никому не было.

Отродье исчезло на вокзале, при этом ее никто не видел и не слышал, но судя по артефакту, она была жива. Привлекать полицию к поиску было совершенно невозможно, за такую «засветку» умирать пришлось бы очень долго, поэтому – только своими силами, которых было не так много, но искать необходимо. Нужно было осмотреть все приюты и церкви в радиусе как минимум полусотни километров. Мысль о синагоге в голову Курту, разумеется, не пришла. Тяжело вздохнув, мужчина сел за руль, чтобы принять личное участие в поиске, к тому же это гарантировало жизнь.

* * *

Очнувшаяся девочка говорила очень мало, но сильно чего-то боялась. Осмотревший ее врач общины только покачал головой и ушел из комнаты, чтобы не пугать ребенка, а с Ингрид осталась какая-то грустно улыбавшаяся женщина. Она обнимала заплакавшую девочку, гладила ее, отчего плакать хотелось все сильнее. Никогда не испытывавшая таких ощущений девочка просто не могла успокоиться.

– Ничего, маленькая, все плохое закончилось, – проговорила незнакомая, но такая добрая женщина. – Можешь называть меня тетя Руфь. Я не знаю, чего ты боишься, но мы не дадим тебя в обиду.

– Они придут и… – тут какая-то странная боль пронизала девочку, отчего та не удержалась, а увидев, что ребенка буквально выгнуло, Руфь посерьезнела.

– Не надо, не говори сейчас ничего, – попросила женщина, переодевая девочку. Белья на такой размер пока не было, поэтому женщина натянула пока платье ребенку на голое тело, что ту совсем не обеспокоило и это было ненормально. – Ты кушать хочешь?

– Немножко… – тихо ответила Ингрид, не желая обманывать, но и пользоваться доверием тети Руфи девочка тоже не хотела, а вдруг та подумает, что Ингрид плохая девочка?

Руфь молча встала и вышла из комнаты, отчего Ингрид заплакала. Она ощущала себя абсолютно никому не нужной, отчего все вокруг казалось серым. Но тетя Руфь скоро вернулась, неся поднос, на котором стояли две тарелки. Оценив дрожание рук ребенка, женщина вздохнула, приподняла ту на подушках, начав медленно и спокойно кормить с ложечки, рассказывая ошарашенной Ингрид, какая она хорошая девочка. Немецкий перемежался каким-то слегка отличным от него языком,¹² который был Ингрид смутно знаком. Но сейчас девочку купали в ласке, и от этого никогда не испытываемого чувства Ингрид просто не знала, что делать.

А пока девочку кормили, пожилой врач делился с ребе своими наблюдениями. Ситуация осложнялась тем, что состояние ребенка очень походило на то, что бывший малолетний узник немецкого концлагеря видел в ту пору, вспоминать которую совсем не хотелось. Но вот увидеть такие реакции сейчас…

– Ее били, били много и почти до шока, – объяснил доктор раввину. – Кроме того, в последнее время, насколько я вижу, – еще и электричеством или чем-то подобным, этим объясняется дрожь. Страх у нее очень странный, давно не видел именно такого проявления.

– Как в лагере? – все понял ребе. – Значит, ребенка надо или эвакуировать, или спрятать.

– Понимаешь,¹³ ребе, – врач попытался сформулировать, но не преуспел, потому сказал, как думал. – Нет сейчас причины так обращаться с ребенком, а это означает, что они продолжают начатое ранее, то есть девочке чудом только удалось спастись.

– Значит, ее ищут? – задумчиво проговорил мужчина. – То есть и полиция может быть… надо связываться с нашими?¹⁴

– Доказательств у тебя нет, – напомнил ему доктор. – Так что пока спрячь, пусть придет в себя ребенок, а там, спустя некоторое время, посмотрим, что сделать можно.

Ребе решил, что спрячет девочку ото всех, чтобы суметь понять, что именно происходит. Для этого нужно было связаться с Израилем. Пока же нужно было массировать, успокаивать и убеждать малышку, что она в безопасности. Приняв решение, раввин отправился к девочке, которую как раз докормили. Что-то беспокоило мужчину, что-то связанное с фамилией ребенка, но вот понять он пока не мог, поэтому присел на кровать девочки, улыбнувшись ей.

Почему-то улыбка этого мужчины совсем не была фальшивой, он был добрым, отчего этого странного мужчину по имени Ребе хотелось обнять, но Ингрид не посмела. А дядя улыбнулся ей и начал рассказывать какие-то очень необычные вещи, девочка даже подумала, что уже умерла и ей все это только кажется или даже снится.

– Ты останешься здесь, – твердо произнес раввин. – Мы сумеем спрятать и защитить тебя.

– А… ну… они… – боясь возвращения боли, Ингрид сжалась, но ребе погладил уже испугавшегося ребенка.

– Никакие «они» тебя здесь не найдут, – мужчина был очень убедительным, да и девочке хотелось поверить. – Ты здесь в безопасности.

– Спасибо… – прошептала Ингрид и вдруг широко зевнула.

– Спи, малышка, – погладила ее мягкая рука какого-то необыкновенно доброго мужчины, так не похожего на тех… черных.

Тетя Руфь села рядом с постелью девочки, гладя ее и напевая колыбельную на идише. Ребе кивнул и вышел, нужно было организовать общину. Ситуация была не самой простой, раввин это хорошо понимал, кроме того, необходимо было связаться с консульством. Еврейская девочка в таком состоянии, как много-много лет назад, не могла не вызывать серьезных вопросов. Идеально было бы переправить ее в Израиль, но для этого надо выяснить – кто она и откуда.

– Хаверим,¹⁵ – обратился раввин к собравшимся по его приглашению мужчинам общины. – У нас очень сложная ситуация. Синагога дает приют еврейской девочке, которую явно мучили по неизвестной пока причине. Что-то рассказать ребенок пока не может, поэтому нужно выяснить что-то, кроме фамилии. Где жила, с кем, кто родители…

– Мы выясним, ребе, – серьезный мужчина с карими глазами и присыпанными сединой волосами серьезно кивнул.

– Девочка называет себя Ингрид Мот, – пояснил ребе. – Ее бабушка звалась Ида Пельцер, и это, пожалуй, все, что нам известно. Ребенок чего-то боится, кроме того, пытки, к ней примененные, уважаемый Самуил классифицировал, как знакомые ему с детства.

– Значит… – кто-то протяжно свистнул, все они понимали, что это значит. Теперь посерьезнели уже все присутствующие, понимая, почему правительству и полиции в таком случае веры нет и быть не может.

Еврейская община немаленького города выясняла, что произошло с девочкой, а та сладко спала, наслаждаясь лаской, попробованной впервые в жизни. В мягкой кровати спала а идише мэйделе.¹⁶