Глава пятая

Мы стоим кучкой перед каютой, на которой написано: «Экзекуционная». Это означает, как нам всем объяснили, комнату для наказаний. Туда вызывают по одному, а назад не возвращается никто, и кажется, что путь оттуда только в космос. Тревоги за неделю не было ни одной, что наводит на грустные размышления. Возможно…

– Девчата, если что, не поминайте лихом, – Пашка, парень из нашего класса, воровато оглядывается и отодвигает панель вентиляционной шахты.

– Ты куда? – спрашивает его дрожащая Танька.

– Попробую замкнуть сенсоры, – объясняет он. – Это даст тревогу, ну а пока найдут причину, пока починят – день закончится.

– Это всего лишь отсрочка, – качает головой Лариска, уже смирившаяся со своей судьбой.

– Хоть день вам подарю, – немного растерянно улыбается Паша. – Если что, будь счастлива, Маша! – говорит он на прощание.

Я просто замираю. Получается, Паша ради меня идёт на смертельный риск? Ради того, чтобы дать мне один день без боли? Хочется рвануться за ним, вернуть, но уже поздно. Его и след пропал, а в это время вызывают Лариску. Мы обнимаемся на прощание, потому что не знаем, встретимся ли вновь. Она плачет, а я внутренне радуюсь, что вызвали не меня, и изо всех сил желаю удачи Паше. Пусть его жертва будет не напрасной!

Странно так, впервые за меня кто-то… там же опасно! А если поймают, могут вообще выкинуть! Паша… Я буду помнить тебя всегда, клянусь!

Я плачу, потому что выдержать этого нет никаких сил. В это время дверь медленно раскрывается, открывая внутренность каюты, откуда мне радостно скалится эта… маман бывшая которая. Я всё понимаю, поэтому делаю шаг вперёд ещё до того, как называют мою фамилию. Сейчас закончится моя прежняя жизнь, потому что здесь мой эшафот.

– Снимай трусы, тварь мелкая! – шипит мне бывшая моя родительница. – Сейчас ты узнаешь, что такое настоящее наказание!

– Вам надлежит снять бельё, – слышу я равнодушный голос куратора, – лечь животом на стол и вытянуть вперёд руки.

Решиться на такое очень сложно, но бывшая родительница продолжает меня оскорблять, обзывая всякими словами, а куратор тем же равнодушным голосом меня извещает о том, что каждая минута промедления прибавляет ещё один удар к назначенному мне наказанию. Я не Лилька, потому дрожащими руками берусь за резинку, медленно стягивая трусы, и, когда я наклоняюсь, чтобы снять их, внезапно включается сирена тревоги. Паша сумел, в самый последний момент сумел!

– Будь ты проклята! Будьте вы все прокляты! – я швыряю своё белье в рожу рванувшейся ко мне бывшей и быстро выскакиваю из каюты.

Мне нужно к семейным ботам, они внизу, там, где малыши учатся. Я буквально лечу по лестнице, почти не касаясь ступенек, а сирена всё орет. Она воет яростно, а я думаю лишь о том, чтобы успеть. Мне даже наплевать на то, что платье временами задирается от потока воздуха. Мне очень надо успеть, чтобы жертва парня оказалась не напрасной.

У самого входа к спасательным ботам я вдруг вижу двоих неодетых детей. Один ребёнок тянет другого за руку, уговаривая встать, а я, не задумываясь, подхватываю с пола малыша, оказывающегося девочкой, хватаю за руку вторую и запрыгиваю в семейный бот. Люк начинает медленно закрываться. Я успела, но что с детьми?

– Что с вами? – спрашиваю я малышек, на которых нет одежды, и только тут вижу исполосованное то самое место у той, что лежит у меня в руках.

– Ли-ли-лика упа-ала, – заикается вторая.

Тут только я вижу, что девочки близняшки. Лет семь им, по-моему, совсем люди озверели! Как же можно таких маленьких лупить? Но времени нет, поэтому я решаю, что выхода всё равно нет, кладу на обнаружившееся кресло Лику, а сама прыгаю к люку. Как там было? Выдернуть чеку, освободить рычаг…

Чека – это кусок проволоки, он режет пальцы, появляется кровь, но мне некогда, мне успеть надо! Вот она сорвана, теперь надо вручную повернуть колесо запора. Оно прокручивается тяжело, я повисаю на нём, чтобы прокрутить, совершенно выбиваясь из сил. Теперь его не смогут открыть снаружи. Но этого мало, надо бежать, поскорее бежать!

Отодвигаю запорную крышку и вижу тот самый рычаг. Жалко, что я не знаю, есть ли Бог, вот бы его о помощи попросить… Уперевшись ногой в дверь, я берусь двумя руками за рычаг и резко дёргаю его на себя. Бот вздрагивает, затем ещё раз, я молнией бросаюсь к пульту, который теперь разблокирован, считая про себя до пяти, а потом резко перекладываю влево рулевое колесо, одновременно нажимая красную кнопку запуска маршевого двигателя.

– Бот Д-три, старт запрещаю! – оживает связь. – Мы находимся в гипере! Вы с ума сошли! Немедленно стыкуйтесь обратно!

– Будьте вы прокляты! – кричу я и делаю то, что категорически запрещают все руководства, – включаю полную тягу, улетая под прямым углом к кораблю и нажимая кнопку не полностью готового ещё прыжкового двигателя.

– Дура! Ты что делаешь? – это последнее, что я слышу, потому что гипер – это не совсем космос, но прыжковый двигатель делает своё дело, унося нас прочь.

А вот центровка основного корабля нарушена, но мне на это наплевать. Ему сейчас придется экстренно выходить из гипера и ремонтироваться, то есть нас уже не достанет. Мы, можно сказать, убежали, если сможем выйти из гипера, а если нет, то останемся тут навечно. Даже это лучше, чем предстоявшее мне.

– Де-де-де… – начинает, заикаясь, сестра Лики, но продолжить не может, захлёбываясь рыданиями.

Я оглядываюсь. Лика, привстав, тыкает себя пальцем в ногу. На лице у неё страх, но при этом она молчит. Кажется, я понимаю, что случилось с малышками – напугали их очень сильно, поэтому я оставляю управление, хоть это и небезопасно, но дети важнее. Я глажу и успокаиваю представившуюся Лирой, глажу, обещая ей и Лике, что всё будет хорошо, а корабль летит в гипере, направляясь неизвестно куда.

– Я сейчас постараюсь вывести бот из гипера и тогда ещё пообнимаемся, да? – спрашиваю Лиру.

– Д-да, – кивает она. – А т-ты т-теп-перь бу-бу-будешь н-нашей ма-мамой?

– Я теперь буду вашей мамой, – киваю я малышке, потому что другого ответа быть не может.

– А т-ты н-нас… – она не может закончить, а я обнимаю её.

Я обнимаю малышку, обещая, что никогда и ни за что не ударю её, постараюсь защитить от всего-всего и буду рядом хоть всю жизнь. От моих обещаний девочки плачут и держатся за меня руками, а я просто поражаюсь звериной жестокости взрослых.

***

Пока я пытаюсь стабилизировать и вывести из гипера бот, Лира рассказывает мне страшные вещи. Она заикается, не может сказать, а Лика, судя по всему, не чувствует ног. Значит, на корабле обеих выкинули бы. Таких малышек взяли бы и выкинули в космос, как сломанные игрушки. Кто может такое хотя бы представить?

Всё я правильно сделала, это понимают и Лира, и Лика, поэтому обе жмутся ко мне, а я торможу изо всех слабых сил прыжкового двигателя бота. Кажется, у меня ничего не получается, но бот вздрагивает раз, другой и вываливается в обычный космос, замерев без движения.

Вокруг странные звёзды, неподалеку виднеется система, кажется, с планетами, но мне пока не до этого. Это же семейный бот, тут должны быть комбинезоны, и детские, и взрослые, кроме того, малышам нужно дать прореветься, потому что случившееся с ними полностью уничтожило мир близняшек. Молчащая Лика, наверное, в шоке. В книжке было написано о сильных потрясениях, а Лира медленно рассказывает мне.

Девочки не знали, зачем их зовут, потому что в страшную комнату их привела мама. Она улыбалась и шутила, поэтому малышки ничего не заподозрили. Даже когда сказала им раздеться, ну мало ли зачем, ведь близняшки доверяли маме. Они и представить не могли, что добрая, улыбающаяся мама их обеих предаст. Ставя себя на место этих двоих малышек, я понимаю – сломалась бы. В тот же самый миг, глядя на то, как мучают сестру, сломалась бы.

– Она де-де-де… – Лире трудно рассказывать, она плачет и заикается сильно, потому что её держал «какой-то дядя», а Лику…

Лику держала мама. Улыбаясь, уговаривая потерпеть немножко, она держала извивающегося, кричащего от жуткой боли ребёнка. И эта мамина улыбка почти уничтожила Лику. Потрясение было настолько сильным, что одна близняшка заикается, а вторая не говорит и не ходит. И сможет ли – тот ещё вопрос, ведь я не врач.

Я беру сначала одну, потом вторую на руки, чтобы отнести в спальню, но понимаю, что спать они просто не смогут, поэтому мне надо будет с ними полежать, но сначала хотя бы одеть. В этот момент я вспоминаю, что и сама как-то не совсем одета, но это может подождать.

В семейных ботах обязательно есть аптечка, поэтому нужно осмотреть и хоть как-то обработать попу Лики, должна же быть какая-то мазь от таких повреждений? Ну и комбинезоны им… Комбинезоны я нахожу быстро, одевая сначала Лиру, очень этому факту удивившуюся.

– А Лику мы сейчас посмотрим, может быть, можно что-то сделать, чтобы не так больно было, – объясняю я Лире, на что та кивает, присаживаясь рядом. – Как ты думаешь, на животике она же плакать не будет?

Лира о чем-то на пальцах переговаривается с сестрой, а потом затаскивает её ко мне на колени.

– М-мы те-тебе ве-рим, – с трудом произносит она, прильнув ко мне.

Я смотрю на то, что сотворили с совсем, по сути, ребёнком, и хочу просто плакать. Что она им сделала? Что малышка успела такого натворить, что её так побили? Твари они всё-таки, просто твари!

Мазь я в аптечке нахожу, на ней написано, что устраняет болевые ощущения, поэтому пробую её. Мягко, круговыми движениями поглаживаю, поэтому Лика почти не вздрагивает. Убедившись, что всё впиталось, надеваю на неё комбинезон, рассказывая, что теперь никто не сможет их просто так раздеть, и близняшки улыбаются, лёжа рядышком.

Теперь нужно подумать и о себе. Поискать трусы? Вряд ли они есть в стандартном обеспечении, предполагается, что и свои есть, но поищем. Есть такой вариант – женский комбинезон, он под скафандр надевается, поэтому трусы ему не положены. Скафандры предназначены в том числе и для длительных путешествий, поэтому, если в туалет надо… Понятно, в общем.

Я скидываю платье, в котором меня едва не отлупили, надевая найденный комбинезон. Кажется, всего лишь сменила одежду, а уже чувствую себя комфортно. По крайней мере, намного комфортнее, чем раньше. После этого поворачиваюсь к малышкам, как могу, ласково улыбаясь им. Если бы не я, их бы убили, и они это знают, «выкидыванием» всех с детского сада пугают, так что тут всё понятно. А я всё сделала правильно, поэтому нужно просто вдохнуть, выдохнуть и не думать о плохом.

– Вы голодные? – спрашиваю я Лиру.

Она быстро переглядывается с сестрой и неуверенно кивает. Мне кажется, или в её глазах мелькает страх? Надо будет расспросить потом поподробней, а сейчас пойти приготовить им чего-нибудь, потому что голодать маленьким вредно, так и в книге по медицине написано было. Стоит мне подняться, взгляд малышек меняется, становясь жалобным. Они ничего не говорят, но смотрят так…

– Сейчас Лира пойдет на камбуз, – сообщаю я, аккуратно беря Лику на руки. – А Лика на маме поедет.

– Ура! – улыбается Лира, вскакивая с кровати.

Чувствую ли я себя их мамой? И да, и нет. Нет, потому что я сама ещё ребёнок, но у них больше никого нет, только я, так что да. Детям очень нужна мама, я по себе знаю. Любая мама, даже такая, как у меня… Но моя меня тоже предала, как и их, так что у малышек на всём белом свете осталась только Маша. Значит, буду мамой.

Так, на камбузе порядок идеальный, все боты содержатся в порядке, особенно семейные, поэтому я заглядываю в холодильник, где стоят скоропортящиеся продукты. Над вполне обычной плитой я замечаю шкаф, открыв который обнаруживаю и манную крупу, и какао. Одной рукой это делать сложно, поэтому я усаживаю Лику на стул, глажу её и улыбаюсь малышкам.

Сделаю-ка я им шоколадную кашу, чтобы они порадовались, мои хорошие. Сгущёнку я, кстати, тоже нахожу, поэтому решаю поберечь молоко и сделать тот рецепт, который давным-давно, будто в прошлой жизни, показывал папа. Жалко, что подох он для меня, нет у меня больше папы. И мамы нет, только две малышки, две моих доченьки, отныне и навсегда.

Помешиваю кашу, следя, чтобы не было комков, и думаю о том, как всё быстро понеслось. Совсем недавно я дрожала от страха, а чтобы дать мне возможность убежать, пожертвовал собой хороший парень Пашка. А теперь у меня две малышки, как и я, преданные, а Лика ещё и избитая… И я была бы на её месте, да. Теперь я понимаю, почему мы не видели выходящих, скорее всего, они падали в обморок от боли или просто не были в состоянии двигаться. Взрослые – твари, просто твари, да будут они прокляты!