Глава первая

Говорят, на Авалоне будет простор, а не душная затхлость мегаполисов, небольшие дома, разбросанные по планете, ну и… Не очень верится, конечно, но меня всё равно никто не спрашивает. Родители повелись на сладкие обещания, четыре сотни таких же лохов загрузили на космический корабль, и потащились мы через полгалактики маленькими прыжками. Три года уже тащимся, впереди лет пять ещё, если ничего не изменится. То есть я закончу школу и… И что? Университетов здесь нет, что я буду делать?

Впрочем, до тех пор времени ещё много. Мне четырнадцать, прав у меня никаких, зато обязанностей сколько угодно. При этом предки потихоньку звереют, потому я их стараюсь не злить. Вон Мадина, подруга моя, отца рассердила, неделю к стулу с опаской приближалась. Мы побежали к учителям, а они разводят руками – на корабле большая часть законов не работает. Перевожу: детей, то есть нас, бить можно. До моих или не дошло, или пока ещё помнят, что они интеллигентные люди. Хотя мальчишек уже, по слухам, активно воспитывают. Предки мгновенно забыли свои принципы и перешли к силовым методам воспитания. А я не Лилька, мне боль не нравится. Это с Лилькой то ли предки перестарались, то ли замкнуло её, в общем, чуть ли не оргазмирует от боли. Старается спровоцировать, а её батя, придурок, только рад…

Вообще странно изменились предки. На Земле были такие правильные, а здесь всего за три года озверели совершенно, хотя, если подумать, чем корабль отличается от мегаполиса? Да почти ничем! А вдруг их на работе бьют, если плохо работают? Да нет, не может быть! Ну а если так всё-таки? Тогда понятно, чего озверели, конечно, я бы тоже озверела. Но в это я не верю; представить, что маман огребает ремня от чужого дядьки… м-м-м… сладкая картина, жалко, невозможная.

Мать моя родила меня против воли, залетев от папки. Об этом мне говорят лет с трёх, ну и о том, что надо было меня в кульке на мусорку выкинуть, чтобы загнулась. Папка меня любит, а вот маман… Ну, в общем, в детстве я от этих рассказов да пожеланий ревела, а как подросла – озверела. На корабле детдомов нет, потому просто отказаться и выкинуть меня, как на поверхности, у неё не выйдет. К тому же я много детей нарожать могу, а она уже нет, что-то сломалось у неё после родов, я не вникала. То есть для сообщества я более ценна, чем она. Правда, это не мои слова, учитель нам объяснил.

– Привет, Машка, – улыбается мне Танька. – Домашку дашь списать?

– Да бери, мне не жалко, – возвращаю я улыбку. – Чего нового слышно?

Танька всё обо всём и обо всех знает. Слухи подбирает, фильтрует и щедро делится с окружающими. Мы встречаемся на пересечении коридоров. В корабле всегда двадцать два градуса, поэтому все одеты по-летнему, жарко иначе будет. Земля с её странным, почти марсианским климатом, остаётся позади, а здесь у нас климат постоянный, потому нет смысла шубы доставать. Я сегодня в летнем платье, захотелось мне так, ну и мальчишек побесить, конечно. Они, когда видят девчонку в платье до середины бедра, соображалку вообще отключают. А мне нравятся их жадные взгляды, потому что на корабле мне ничего не угрожает.

– Ой, что я слышала! – сообщает мне Танька. – Ты не поверишь!

Значит, сюрприз или из малореальных или мне точно не понравится. Когда Танька так говорит, то новости, скорее всего, так себе, да и сбывается почти всё. Совет Переселенцев, который всем на корабле заправляет, очень любит всяческие пакости, особенно тем, кто им ответить не может. А Танька смотрит совсем не с улыбкой, значит…

– Давай, – обречённо отвечаю ей. – Жги!

– Совет собирается по поводу методов воспитания, – сообщает она мне. – Говорят, хотят продавить наказания в школе.

– В смысле «наказания»? – не то, чтобы я не поняла, но верить в такое просто не хочу.

– По жопе, – коротко отвечает мне подруга.

Это плохо, даже очень плохо, потому что раз предкам вполне официально разрешили, то и в школе могут. Но тут есть нюанс – предки не возбухнут за своих чад? Им настолько всё равно? Ну мои-то точно нет, мои только рады будут, особенно маман, а папка, он, конечно, хороший, но мягкий, поэтому посчитает, что Совету виднее. То есть для меня новость очень плохая, хуже некуда.

– А с какого?.. – интересуюсь я.

– Кто-то из парней чуть ли не в реактор залез, – рассказывает Танька. – Ну вот и пошли разговоры на тему того, что нужно жёстче воспитывать, а то мы от скуки с жиру бесимся. Ну какая-то такая логика…

– Понадеемся, что на слухах всё остановится, – тяжело вздыхаю я, а подруга меня обнимает. У неё предки жёсткие, сами на неё руку не поднимут, а вот на такое нововведение согласятся точно.

Озверели за какие-то три года взрослые. Мы им, конечно, даём жару, но нам положено – возраст такой. Видимо, решили забить, так как с корабля нам деться совсем некуда. Не в смысле махнуть рукой, а в смысле, бить так, чтобы мысли не возникало что-то нарушить. Страшно. Ещё и потому страшно, что Танька обычно в отношении гадостей не ошибается.

Коротко взрёвывает низкий голос сирены. Мы с Танькой переглядываемся, а в следующее мгновение несёмся к спасательным ботам. Это небольшие космические корабли, по идее, автоматические. Они предназначены для эвакуации тех, кто успеет до них добежать, поэтому бывают тренировки. Вот сейчас явно тренировочная тревога, потому что ничто не предвещало, но в свете последних новостей надо добежать. Потому что если за такие вещи начнут лупить, да при всех… Понятно, в общем.

Буквально пролетаем по коридорам, озаряемым мигающими красными огнями, чтобы запрыгнуть в тамбур бота за мгновение до того, как дверь закрывается. Но этого мало, надо ещё доложить, а то будет считаться, что мы дохлые, а проверять, что будет в этом случае, мне не хочется.

– Бот… – я оглядываюсь, ища номер, – номер четыре готов. На борту двое.

– Бот номер четыре женский, – откликается спокойный голос дежурного. – Норматив отлично.

Боты делятся на семейные, женские и мужские. Я, видимо, от страха, запрыгнула в женский, так что всё сделала правильно. Теперь нас тут промурыжат некоторое время, а потом выпустят на уроки. Точно, домашка! Я, зная, что все боты прослушиваются, делаю знак Таньке подыграть мне.

– Давай пока повторим заданное на сегодня, – громко произношу я.

– Какая хорошая идея! – с воодушевлением отвечает мне Танька.

Ну, надеюсь, в наш театр хоть кто-нибудь поверит…

***

На уроке ещё немного потряхивает – и от новостей, и от тревоги этой долбаной, и оттого, что нужно очень внимательно следить за словами в боте. Только, похоже, уже не только в боте. Парни какие-то притихшие, на учителя с опаской косятся. Это неспроста. Достаю учебник, делаю внимательное лицо и с интересом смотрю на экран доски. Ну, что нам принесет урок истории сегодня?

– Добрый день, – здоровается Пётр Палыч, историк наш.

Человек он добрый, на мой взгляд, никогда голоса не повышает, не выходит из себя. Когда учитель на тебя орёт – вдвойне противно. И пугает, и выглядит он сам при этом так себе. А Пётр Палыч оставляет воспитание на родителей, а сам привычно смотрит поверх голов, будто разглядывает что-то в глубине веков.

– Сегодня вам была задана тема «История создания гипердвигателя», – с задумчивыми интонациями продолжает учитель. – Кто мне может сказать, почему мы, несмотря на гипердвигатель, всё равно летим годами?

Каверзный вопрос предполагает ответ с точки зрения истории, что само по себе не так просто. По современным верованиям, гипер прыгает по прямой, а на пути планеты, звёзды, вот и приходится останавливаться, прокладывая следующий отрезок пути. А вот с точки зрения истории… Я задумываюсь, что видит Пётр Палыч, немедленно указывая на меня лучом указки. Поднимаюсь, пытаясь сосредоточиться.

– С момента создания гипердвигателя производились опыты по достижению максимального расстояния… – понеслась… Теперь дат побольше, ссылок на исторические личности и, глядишь, проскочу.

В свете новостей, донесённых Танькой, мне просто страшно, потому что боль я не люблю. А тут, скорее всего, предусмотрят всё, включая сопротивление. Так что лучше никого не доводить. Пётр Палыч внимательно слушает, кивая, затем объявляет пятёрку, милостиво отпустив меня. Он пристально смотрит на класс, при этом кажется, что прямо в глаза глядит. Странный он какой-то…

– Ещё в древности, – начинает лекцию учитель, – было замечено, что одним из лучших стимулов является боль. С развитием культуры человечество предпочитало искать другие стимулы, но тем не менее раз за разом…

Лекция льётся, как всегда, но я-то теперь понимаю, о чём он говорит. Я вижу, что большинство не особо слушает Петра Палыча, думая, что затем в учебнике прочтут. К счастью, длинные волосы не могут встать дыбом, ибо лекция сводится к тому, что лучшим стимулом к саморазвитию, соблюдению правил и так далее является боль, а лучшим наказанием – публичное унижение. Они там с ума посходили? Нужно думать, как противостоять такому мракобесию, ведь если начались лекции на эту тему, то скоро нас поставят перед фактом! А я не хочу! Как же быть?

Нужно будет собрать ребят после уроков, чтобы вместе подумать о том, что нам делать. Восстание тут не поднимешь: служба безопасности легко переловит и устроит такое – мало не покажется. Но должен же быть выход! Большинство ещё может рвануть к родителям с мольбой о защите, а что делать таким, как я? Как Танька? Я не знаю, просто не понимаю, и всё.

Второй урок неожиданно отменяется. То есть отменяется алгебра, а не сам урок, потому что в класс входит наш куратор. Это отвечающий за класс специальный учитель, занимающийся вопросами дисциплины, отстающими, общением с родителями… В руках куратора стопка маленьких карточек типа удостоверения личности. На каждой – фотография и имя, насколько я вижу. Молча положив перед каждым салатового цвета карточку, куратор подходит к учительскому столу, резко разворачиваясь.

– Вы должны хранить эти карточки и предъявлять их по первому требованию, – сообщает он. – Карточку проверить имеет право любой учитель, безопасник и чиновник. В карточку вносятся ваши нарушения. Как только число нарушений превысит определённый лимит, карточка пожелтеет, а если она покраснеет, то я вам не завидую. Вопросы?

– Что это за карточки? – выкрикивает кто-то из парней.

– По примеру древних, мы назвали их вашими личными кондуитами, – отвечает куратор. – Существует ещё и общий, на каждый класс, поэтому, если даже вы потеряете карточку, вас это не спасёт. Это понятно?

– А отчего нас должно спасать? – удивляется тот же голос.

– Об этом с вами поговорят позже, – уходит от ответа учитель. – Вопросов больше нет. Сидеть тихо до конца урока, нарушения регистрируются автоматически.

У меня холодеют ноги. Эти «кондуиты» – явно первый шаг к тому, чтобы начать бить, иначе зачем они нужны? Наверное, дождутся, пока накопится достаточное количество «красных», и устроят «публичное унижение», как историк заявил. Господи, сделай так, чтобы это меня не коснулось! Ведь на корабле даже вены себе не перережешь, искусственный разум следит за всеми! Получается, вообще никакого выхода нет?

Несмотря на то, что нам о наказаниях не объявили, я оглядываюсь на Таньку. Её глаза мне очень хорошо говорят о том, что она тоже сама всё прекрасно поняла. В них такая же паника, как, наверное, и в моих. Это-то точно теперь не слухи и не шутки. Тут пахнет уже планом, который должен запереть нас в жёсткие рамки. Но долго думать об этом не приходится – резко звучит ревун сирены эвакуации.