Цитаты из книги «Своя комната»

Как великолепна жизнь, как щедра, как незначительны мелкие склоки и горести, как прекрасна дружба и общество себе подобных — и, закурив сигарету, вы опускаетес

Неужели поденщица, вырастившая восьмерых детей, менее ценна для общества, чем барристер, сколотивший состояние в сто тысяч фунтов? Нет смысла задаваться подобными вопросами — ответа на них нет. Сравнительная ценность поденщиц и юристов колеблется от года к году, и мы не располагаем критериями для их оценки. Глупо было с моей стороны требовать от профессора «неопровержимых аргументов» против женщин. Даже если мы могли бы измерить ценность того или иного таланта, эта оценка вскоре бы изменилась, а сто лет спустя всё и вовсе переменится. Более того, думала я,

Или поглядите, как маклер и барристер под весенним солнышком шагают на работу, где зарабатывают деньги — много, много денег, хотя на самом деле пятисот фунтов в год хватает, чтобы жить и наслаждаться солнышком. Это нездоровые инстинкты, но их порождают условия жизни, недостаток цивилизованности.

Глупо винить целый класс или целый пол. Обширные группы людей никогда не несут ответственности за свои действия. Ими движут неконтролируемые инстинкты. Каждый из них, будь то патриарх или профессор, сражается с собственными демонами. В некотором смысле их образование так же ущербно, как и мое. В них развились такие же дефекты. Конечно, у них есть деньги и власть, но лишь потому, что внутри у них живет дикий коршун, который вечно рвет им печень и терзает легкие, и имя этому коршуну — жадность. Страсть к обладанию заставляет их отбирать у других земли и имущество, сражаться за границы и флаги, тратить деньги на линкоры и отравляющий газ, отдавать жизни — свои и своих детей.

Все эти века женщины выступали в роли волшебных зеркал, в которых мужчины отражались настоящими гигантами. Без такого волшебства Землю наверняка еще покрывали бы джунгли и болота. Военные победы не состоялись бы. Мы все так же выцарапывали бы оленьи силуэты на бараньих костях и меняли бы кремень на овечьи шкуры или другую нехитрую утварь, привлекшую наши неразвитые умы. Супермен и «Перст судьбы»9 не существовали бы. Царь и кайзер так никогда не надели бы корону — и не утратили бы ее. Зеркала необходимы для всякого героического или воинственного действа — как бы их ни использовали в цивилизованных обществах. Вот почему Наполеон и Муссолини так настаивали на женской неполноценности — без этого они лишились бы возвеличивания.

Для обоих полов (вот они, толкаются за окном) жизнь — это тяжкая, нескончаемая борьба. Для нее нужна невероятная смелость и сила, но более всего она требует уверенности в себе — ведь мы так любим иллюзии

Поэты прошлого восхищают, захватывают, опустошают нас именно потому, что воспевают чувства, которые мы все когда-то переживали (возможно, на довоенных обедах), и мы инстинктивно отзываемся на стихи, не проверяя себя, не сопоставляя с нынешними чувствами. Поэты наших дней, напротив, выражают чувства, раздирающие нас прямо сейчас. Поначалу мы не узнаем их; зачастую они нас пугают; мы внимательно наблюдаем за ними и ревниво сравниваем с прежними. Вот в чем проблема современных стихов; именно поэтому невозможно запомнить более двух строк из какого-нибудь хорошего современного поэта

Удивительно, что романисты заставляют нас верить, будто обеды запоминаются исключительно потому, что кто-то сказал что-то очень остроумное или сделал что-то очень значительное. Редко кто из них уделит внимание еде. Литераторы будто сговорились не упоминать суп, лосося и утку, словно суп, лосось и утка вовсе не имеют значения, а людям никогда не приходилось выкурить сигару или выпить бокал вина.

За нарушителя порядка выдается, По очереди все пороки перебрав, Нам говорят, что мы забыли стыд и нрав. Нам говорят: наш пол, наш мир к другому склонны — Кружиться на балах, испытывать фасоны. Но думать и читать, исследовать, писать — Опасно для красы и может дух отнять. Нам отдана возня со слугами в именье, И это приговор общественного

О, как бессильных нас удерживают своды Образования — сильнее, чем Природы; Нам воли не дают выпестывать свой ум, Чтоб он остался тих, приличен и угрюм. А если кто-нибудь свою разрушит крышу, Всей силою души стремясь подняться выше, Противники тотчас придут на всех парах, Надежду придушив, раздув смертельный страх15. Очевидно, что ее разум отнюдь не «переплавил все препоны». Напротив, ее терзает горечь и ненависть. Человечество раскололось для нее на два лагеря. Мужчины — враждебное племя, их ненавидят и боятся, поскольку они могут запретить ей творить.