Цитаты из книги «Своя комната»

Я уже говорила вам, что у Шекспира была сестра, но не ищите упоминания о ней в биографии работы сэра Сидни Ли . Она умерла в юности, так и не написав ни слова. Ее похоронили напротив «Слона и замка», там, где останавливаются омнибусы. Я же верю в то, что погребенная на перекрестке поэтесса, не написавшая ни слова, все еще жива. Она живет во мне, и в вас, и в тех женщинах, кто не смог прийти сегодня, поскольку им надо мыть посуду и укладывать детей. Но она жива, поскольку великие поэты не умирают; они продолжают жить, и чтобы предстать во плоти, им нужно только одно. Мне кажется, что вы можете помочь ей. Я верю, что если мы проживем еще век — речь здесь об общей, реальной жизни, а не о наших маленьких отдельных жизнях; и у каждой из нас будет пятьсот фунтов в год и собственная комната; если мы привыкнем к свободе и воле писать что вздумается; если мы покинем общую гостиную и увидим людей, и как они взаимодействуют не между собой, но с миром, увидим небо, деревья и все прочее; если мы забудем о мильтоновском пугале, поскольку никто не имеет права заслонять нам мир; если мы признаем, что опереться не на кого (а это так), все мы шагаем сами по себе и имеем дело с реальным миром, а не только с отношениями полов, — вот тогда

Но все же напомню, что с 1866 года в Англии есть по меньшей мере два колледжа для женщин, что начиная с 1880 года замужней женщине дозволяется иметь собственность, а в 1919 году, то есть целых девять лет назад, нам разрешили голосовать. Кроме того, вот уже почти десять лет нам доступны почти все профессии. Если вы хорошенько обдумаете эти бесценные привилегии, которыми мы наслаждаемся уже столько времени, и тот факт, что на данный момент можно найти около двух тысяч женщин, способных тем или иным способом заработать пятьсот фунтов в год, вы согласитесь, что хватит оправдываться отсутствием возможностей, образования, поддержки, времени и денег.

Его задача — обнаружить ее, собрать и передать нам. Такое впечатление складывается у меня, пока я читаю «Короля Лира», «Эмму» или «В поисках утраченного времени». Читая эти книги, мы непостижимым образом тренируем чувства: мир словно бы обнажили и сделали ярче. Счастье тем, кто борется с нереальностью; и горе тем, кого сбило с ног невежество или безразличие. Когда я прошу вас зарабатывать деньги и обзавестись собственной комнатой, я агитирую вас жить в присутствии реальности — это крайне увлекательно, даже если поделиться и не получится.

Книги влияют друг на друга. Художественная литература только выиграет от близости поэзии и философии. Кроме того, взять любую великую фигуру прошлого — Сафо, Мурасаки Сикибу , Эмили Бронте, и вы обнаружите, что она не только творила сама, но и наследовала, и своим существованием обязана появившейся у женщин привычке писать, а значит, такая деятельность будет неоценима даже в качестве подготовки к поэзии.

У женщин было меньше интеллектуальной свободы, чем у сыновей афинских рабов. Таким образом, у женщин не было ни малейшего шанса создавать литературу. Вот почему я так настаиваю на важности дохода и собственной комнаты. Однако благодаря трудам неизвестных — увы! — женщин прошлого, благодаря, как ни странно, двум войнам — Крымской, которая освободила Флоренс Найтингейл, и Первой мировой, которая шестьдесят лет спустя открыла двери для обычных женщин, мы стоим на пути исправления.

Это может показаться грубым, и это очень печально, но правда такова: теория о том, что поэтический гений дышит где хочет и равно расцветает в богатстве и бедности, крайне далека от истины. Правда такова: девять человек из этих двенадцати получили университетское образование, а значит, у них были средства на лучшее образование в Англии. Из оставшихся троих Браунинг, как вы знаете, преуспевал, и я готов поспорить, что, будь он бедняком, он не смог бы написать «Саула» или «Кольцо и книгу» — так же как Рёскин не написал бы «Современных художников», не будь его отец преуспевающим дельцом. У Россетти был небольшой доход, а кроме того, он писал картины. Остается лишь Китс, которого рано прибрала Атропос, как и Джона Клэра в сумасшедшем доме, и Джеймса Томсона, который с горя принял настойку опия. Это ужасные факты, но надо взглянуть им в лицо. Совершенно очевидно (и крайне позорно для всей нашей нации), что вследствие некоего изъяна в нашем обществе у неимущего поэта нет ни малейших шансов выжить — не было их и двести лет назад. Поверьте мне — почти за десять лет я побывал в трехстах с лишним начальных школах: сколько бы мы ни разглагольствовали о демократии, у английского ребенка из бедной семьи не больше шансов обрести интеллектуальную свободу, необходимую для становления великого писателя, чем у сына афинского раба».

С возрастом люди перестают верить в стороны, Директора и разукрашенные горшки. Когда речь заходит о книгах, сложно прилепить к ним ярлыки так, чтобы они тут же не отвалились. В литературных рецензиях как нельзя лучше отражаются тяготы суждения. Одну и ту же книгу называют «великой» и «никудышной». Похвала и критика ничего не значат. Как бы приятно ни было раздавать оценки, это одно из самых бессмысленных занятий на свете, а подчинение оценщикам есть рабское поведение. Имеет значение лишь то, что вы пишете, о чем хотите, а будет это важно несколько часов или веков спустя — неизвестно. Но если вы жертвуете хоть малейшим оттенком, хоть волоском с головы своего воображения, покоряясь какому-то Директору с серебряным горшком в руках или профессору с линейкой в кармане, — вы совершаете настоящее предательство, и самые страшные жертвы — богатством или добродетелью — покажутся в сравнении лишь комариным укусом.

Опасно быть только мужчиной или только женщиной; надо быть женственно-мужественным или мужественно-женственной. Для женщин губительно пестовать свои обиды, защищать свои интересы — пусть даже и справедливые, — то есть сознательно вести себя по-женски. И губительно — это не преувеличение, ведь все, что написано с сознательным перекосом, обречено на гибель. Оно бесплодно. Пусть при свете дня оно кажется блистательным, емким, мощным и талантливым — с закатом солнца все увянет; ему не суждено прорасти в умах читателей. Для творчества необходимо, чтобы мужское и женское начала заключили договор. Следует узаконить этот союз противоположностей. Чтобы мы почувствовали, что автор передает свой опыт во всей полноте, сознание должно быть полностью открыто. Необходимы мир и свобода

мысли о собственном поле губительны для автора

вина за это лежит на обоих полах, если уж искать виноватых. Ответственность несут все, кто соблазнял и реформировал: леди Бессборо, солгавшая лорду Грэнвиллу; мисс Дэвис, сказавшая мистеру Грегу правду. Виноваты все, кто раздувал самолюбие, и именно из-за них, если хочется отдохнуть, я ищу в книге ту счастливую пору до рождения мисс Дэвис и мисс Клоф, когда писатель пользовался обеими сторонами своего разума. Тогда приходится обращаться к Шекспиру, так как его ум был двуполым — так же как у Китса, Стерна, Коупера, Лэма и Кольриджа. Шелли, наверное, не имел пола. В Мильтоне и Бене Джонсоне было многовато мужского, как и в Толстом и Вордсворте. В наше время Пруст был абсолютно андрогинен, а может, и немного слишком женствен. Но этот недостаток слишком редок, чтобы на него жаловаться. Кажется, если мужское и женское начала не уравновешены, интеллект берет верх,