Историю Флаша нужно читать невинным. Если вы читали что-то у Вулф, если знакомы с ее биографией, если даже просто читали/смотрели, не знаю, "Часы" - все, шанс упущен. Не насладиться непосредственным, полным жизни и очарования повествованием о непоседливой, аристократичной, преданной собачке, не познакомиться с жизнью поэтессы Элизабет Барретт Браунинг.
Вместо этого с громким "бзз" в голове начинают роиться вопросы - и первые, естественные, возможно даже верные ответы на них приходят быстро и завязаны, как обычно, на положении женщины в обществе, положении женщины-писательницы, социальной иерархии вообще. Привет, Флаш.
Для начала вот какой вопрос: почему биография Б.Б. не рассказана обычным способом, через отстраненного повествователя? Почему в крайнем случае не через друга или даже вымышленного персонажа?
Здесь у меня сразу два объяснения, друг другу не противоречащих, а напротив, подкрепляющих. На орбите Б.Б. не мог вертеться мужчина - он у Вулф, куда деваться, он пусть и не враг, но антагонист, Другой, Безликий человек в черном (даже если с желтыми перчатками), он банально не расскажет историю Б.Б. Если бы Вулф сделала рассказчиком женщину, это добавило бы еще одно мутное стекло, т.к. сама рассказчица была бы продуктом общества, и ее взгляд на поэтессу неизбежно оказался бы не просто субъективным, а откровенно искажающим, может даже до противоположности образа. Был нужен кто-то формально вне социальных рамок - кто же еще, как не Флаш?
В то же время, формально оставаясь вне, на самом деле Флаш заставляет взглянуть шире на эти самые рамки. Как Б.Б., как Вулф были в общем жертвами маскулинноориентированного общества, то есть находились в нем на дне, так Флаш оказался низшей ступенью общества человекоориентированного. То есть, с одной стороны, Флаш может рассказать о Б.Б. объективно, с другой - его образ дублирует то, что в фигуре Б.Б. в этом повествовании не так заметно, зато на деле безоговорочно существовало и для В.В., разделявшей эту ступень с Элизабет и Флашем, было очевидно.
В таком случае, кто же такой Флаш? В первой же главе он утверждается отцом - в весьма юном возрасте, еще в подчинении у мисс Митфорд, когда он мог бегать по полям и наслаждаться свободой. В Лондоне же границы его пола начинают стираться и остаются размытыми еще долго - в доме на Уимпол-стрит их банально некому определить до того самого момента, когда, уже в Италии, его и без того неопределенную принадлежность к тому или иному полу и вовсе не подвергают весьма конкретной пытке. Другой, Черный человек в желтых перчатках, он же "Роберт", "мой муж", мистер Браунинг, патриарх, для спасения от блох стрижет Флаша почти наголо. Флаш ощущает это как лишение признака собственного аристократизма, но нет ли в этом скорее унижения доминантным самцом более слабого?
Впрочем, лишившись шерсти, Флаш вовсе не переживает глубокой травмы, а лишь недолгое расстройство, что намекает на неправильную изначальную расстановку ролей, а затем ощущает свободу, как будто существо, вырвавшееся из заданных социальных рамок. И вообще-то из рамок пола тоже. Без иронии, я так и вижу, как В.В. могла улыбнуться такому исходу. Более того, потеряв пол и границы, Флаш удивительным образом прогрессирует. С того момента он начинает "разговаривать", пусть с другими собаками. В одном месте книги он прямо берет на себя человеческие функции, предпочитая скучному вечеру чтение. К сожалению, общество, даже в лице благоволящей к Флашу Б.Б. все еще считает его ниже себя, неспособное осознать его ущемленное положение и свое - привилегированное. Так, Б.Б. сама готова увидеть призрачную руку и при этом не заметить рядом собаку из плоти и крови.
Тут я немного начинаю путаться во всех социальных и гендерных ролях и не могу не задать себе следующий вопрос - а кто во всем этом сама Вирджиния Вулф? Флаш, ущемленное, хоть и любимое существо или Элизабет Барретт Браунинг, болезненная писательница? У меня нет определенного ответа, но я склоняюсь к Флашу. Он ведь все же, несмотря на низшее положение, был весьма благороден - идентифицироваться с ним пусть и грустно, но не стыдно. А Б.Б. выступала в роли хозяйки (хотя, конечно, отстраненный взгляд Флаша все равно давал понять ее собственное положение, которое никому в голову не пришло бы назвать привилегированным), роли, в которой В.В. твердо стоять на ногах как персонаж не смогла бы. На тот же ответ намекает эпизод беременности и родов Б.Б. - у В.В. нет ни единой строчки сопереживания; беременность заключается в выдвигаемых ящиках комода и ожидании - о самой поэтессе ни слова. Так же в стороне Флаш переживает и роды, сделав лишь потом, увидев уже ужасного малыша, вывод, что "миссис Браунинг стала двумя людьми". Заседание Палаты лордов В.В. написала бы менее отстраненно.
"Флаш" при этом - вовсе не введение в творчество Вулф и не "Вулф для чайников". При всех проростках более привычной Вулф он все же стоит особняком, хотя не лишен прелести. Переливы и дуновения зрелого творчества, конечно, мелькают там и тут - особенно в отрывке, где описывается флашево восприятие запахов, мимолетных и переменчивых, как смена мыслей в той же "Миссис Дэллоуэй".