Читать книгу «Дневники: 1925–1930» онлайн полностью📖 — Вирджинии Вулф — MyBook.
image



































































































Потом я хочу написать серию статей, чтобы заработать денег (ведь по новому соглашению мы будем делить все мои доходы сверх двухсот фунтов), но это я оставлю на волю случая, в зависимости от того, какие мне попадутся книги. Кстати, последние несколько дней я ужасно довольна. Не совсем понимаю почему. Возможно, причина отчасти в состоянии моего рассудка. Чарльстон и Тилтон на какое-то время выбили меня из колеи; Несса и ее дети; Мейнард и его ковры. Мои подарки и отведенная мне роль казались очень скромными, чего не скажешь о чувстве вины – имей я чуть больше самоконтроля, и к этому времени у нас уже был бы двенадцатилетний мальчик или десятилетняя девочка; такие мысли всегда выбивают меня из колеи по утрам. Тогда я сказала себе, что не ценю и порчу все, что у меня есть. Именно после этого я решила выжать максимум из своих возможностей: я могу зарабатывать деньги и покупать ковры; могу получать массу удовольствия от жизни, если буду осмотрительной. Без сомнения, это рационализация состояния, в котором я на самом деле сейчас не нахожусь. Думаю, я очень везучая. Миссис Эллисон496 говорит, что хотела бы походить на меня. Мэри говорит, что я единственная женщина, которую она любит. Нелли превосходно готовит. Еще я невероятно счастлива, когда гуляю по склонам. В Чарльстоне мне не хочется разговаривать с Эдди. Люблю иметь пространство, где можно разложить свои мысли по полочкам. К удивлению Л., я всегда могу неожиданно поделиться с ним всеми своими мыслями. Мы как-то очень беспристрастно, свободно и гармонично общаемся. Мне совершенно не хочется торопить время и уезжать отсюда. Здесь я никуда не тороплюсь и не спешу возвращаться в Лондон. Хочется съездить в Сифорд497 и вернуться пешком через холмы; посмотреть дом в Восточном Чилтингтоне498; вдохнуть побольше воздуха, впитать побольше света, увидеть побольше серых лощин, золотистых пшеничных полей и сверкающей вспаханной земли, над которой мелькают чайки. И нет, я не хочу, чтобы кто-то приходил и мешал мне. Я очень занята. Здесь я сформулировала для себя мораль: просто наслаждайся тем, что тебе действительно нравится и не дразни себя недостижимым. Ох, но ведь у Нессы есть дети, а у Мейнарда ковры. Я могла бы поехать к Этель и погостить у нее. Мои собственные желания всегда достаточно определенны, чтобы вести меня тем или иным путем, а главная радость в жизни – следовать за этими огоньками; сейчас я окружена одними овцами. Видит бог, я мечтаю о том, чтобы мы купили террасу и разбили вокруг коттеджа сад, но это ничуть не умаляет моего счастья499.

Клайв и Мэри приехали вчера в самый разгар солнечного дня. Мы сидели на жерновах (у одной овцы хвост как колокольная веревка, у остальных коротковаты). Уэллс. Харди. Мейнард. С. Ричардсон. Кристабель едет на месяц в Грецию с Лесли Джоуитт500. Метафоры Мопассана501. «Опросник502». Гарем Литтона; скука у них; Кэррингтон503 – повариха, которая не выходит на работу по воскресеньям. Обсуждали, умен Эдди или нет. Тонкс504, Стэр505 и Мур. Клайв настаивает, что Тонкс влюблен в Мэри; она сдержанна. Вот о чем мы говорили. Потом я поехала с ними в Лэй [?], прогулялась под солнцем по холму за Эшемом и позволила сильному ветру дуть в безумные паруса моей старой ветряной мельницы, которая до сих пор приносит мне массу удовольствия. Я забыла, о чем думала во время прогулки; полагаю, вообще не думала, а вся трепетала от мысли, что нравлюсь Мэри, от своего успеха и т.д. Дома слушали музыку; у меня новый стол за 15 шиллингов; разговор с Л.; ощущение огромного счастья и легкости. Пошла посмотреть на звезды, но не смогла добиться нужного чувства восхищения (иногда это получается легко), потому что Л. сказал: «Иди домой. На улице слишком холодно».

13 сентября, понедельник.

Какое блаженство заканчивать дело, стенаю я. Это похоже на длительный, довольно болезненный и в то же время естественный волнительный процесс, который ужасно хочется оставить позади. О, какое облегчение просыпаться и думать, что все кончено, – облегчение и разочарование, я бы сказала. Речь о романе «На маяк». Меня злит тот факт, что на прошлой неделе пришлось потратить 4 дня на то, чтобы добить статью о де Квинси, которая завалялась с июня; пришлось даже отказаться от £30 за эссе об Уилле Кэсер506; надеюсь, через неделю я завяжу с этой убыточной беллетристикой и успею вникнуть в Уиллу до возвращения в Лондон. Таким образом, к октябрю я планирую заработать £70 из своих годовых двухсот. (Жадность моя безмерна, поскольку мне нужны свободные £50 на персидские ковры, горшки, стулья и т.д.). Будь проклят [Брюс] Ричмонд, будь проклята «Times», будь прокляты моя медлительность и мои нервы. Но я все равно займусь Кобденом-Сандерсоном507 и миссис Хеманс508 и что-нибудь напишу о них. Теперь о книге [«На маяк»]. Закончив «Поездку в Индию» Морган чувствовал, что «это полный провал». Я же чувствую… Что? Немного выдохлась за последнюю неделю или две от постоянного писательства. Но в то же время есть слабое чувство триумфа. Если мои ощущения верны, то это самый большой текст, написанный моим методом, который, я уверена, выдержал проверку. Я имею в виду, что мне удалось докопаться до более глубоких чувств своих персонажей. Одному Богу известно пока, каков результат. У меня лишь разрозненные впечатления от процесса. Странно, что меня до сих преследует проклятая критика Джанет Кейс509, которая сказала, что «это все наносное… техника (про «Миссис Дэллоуэй»), а вот у “Обыкновенного читателя” есть нечто сущностное». Но когда ты весь в напряжении, то тебя легко задевает любая муха – чаще всего какой-нибудь слепень. У Мюир510 умная похвала, но недостаточно сильная, чтобы приободрить, когда я работаю, то есть когда мне не хватает идей. А еще этот последний фрагмент, в лодке, очень трудный, потому что материала не так много, как в сцене с Лили на лужайке; приходится писать прямолинейно и более напористо. Я замечаю, что использую символизм, но прихожу в ужас от сентиментальности. Может, все дело в теме? Но я сомневаюсь, что темы могут быть хорошими или плохими сами по себе. Они лишь дают тебе возможность продемонстрировать мастерство – вот и все. А еще я колеблюсь, ехать ли к Этель Сэндс; покупать платье или нет. К тому же я удивительно счастлива в деревне, и если бы я не испытывала неприязни к дефисам, то написала бы через дефис «состояние души», дабы подчеркнуть, что деревня – это само по себе особое состояние.

Вчера мы прогулялись с Ангусом по холмам в сторону Фалмера511. После стольких лет мы открыли для себя один из самых красивых, уединенных и удивительных районов в этих краях – он даже прекраснее, чем холм Сифорд-Тилтон, по которому мы гуляли под палящим солнцем в прошлый четверг. Лучи били прямо в голову, а бедный щенок пыхтел, высунув язык. Лидия и Мейнард пришли на чай.

15 сентября, среда.

Время от времени я буду снова использовать форму заметок.

Душевное состояние

Проснулась около трех часов ночи. О, опять начинается – ужас – как будто волна боли захлестывает сердце – оно вот-вот выскочит из груди. Я несчастна, ужасно несчастна! Боже, лучше бы я умерла. Пауза. Но чем вызваны эти чувства? Пытаюсь понять, откуда взялась волна. Размышляю. Ванесса. Дети. Неудача. Да, вот в чем дело. Неудача, полный провал. (Волна поднимается.) О, они еще и смеялись над моим выбором зеленой краски! Волна разбивается. Лучше бы я умерла! Надеюсь, мне осталось жить всего несколько лет. Я не могу больше терпеть этот кошмар (волна накрывает меня с головой).

Это повторяется несколько раз, с различными проявлениями ужаса. Затем, на пике кризиса, боль, вместо того чтобы достигнуть максимума, вдруг становится довольно расплывчатой. Я дремлю. Вздрагиваю и просыпаюсь. Следующая волна! Иррациональная боль, чувство неудачи; обычно это связано с чем-то конкретным, например, с моим выбором зеленой краски, или с покупкой нового платья, или с приглашением Дэди на выходные; одно накладывается на другое.

Наконец, наблюдая за своим состоянием так бесстрастно, как только могу, я говорю: «Возьми себя в руки. Хватит!». Я рассуждаю. Перебираю в голове счастливых людей и несчастных. Готовлю себя к тому, что надо собраться с силами, отбиться, вырваться. Я будто ослепла и иду на ощупь. Чувствую, как рушатся преграды. Говорю себе, что это не важно. Ничто не имеет значения. Я деревенею и выпрямляюсь; снова засыпаю и просыпаюсь, чувствуя приближение очередной волны; вижу, как начинает светать, и думаю, спасут ли меня дневной свет и завтрак; затем слышу шаги Л. в коридоре и имитирую как для себя, так и для него абсолютную жизнерадостность, а к концу завтрака становлюсь в целом бодрой. Всем ли знакомо подобное состояние? Почему я так плохо себя контролирую? Это не заслуживает ни похвалы, ни любви. Это причина многих моих потерь и страданий.

28 сентября, вторник.

Я планировала ежедневно описывать свое душевное состояние. Но оно всегда исчезало (типично) и в то же время возвращалось достаточно часто, чтобы считаться важным. Сегодня вечером льет дождь; у нас затишье в связи с отъездом Нелли. Поэтому я попытаюсь, пока пальцы не замерзли, а мысли не устремились к камину, записать здесь все, что смогу вспомнить.

Сильная депрессия. Должна признаться, она одолевала меня несколько раз, начиная с 6 сентября (или около того). Как же странно, что я не могу разобраться в причинах, – то есть она возникает не из-за чего-то определенного, а на ровном месте. «Ничего там нет» – именно эта фраза пришла мне на ум, когда я сидела за столом в гостиной. Очень любопытно; к тому же поймала себе на мысли, что впервые за много лет я бездельничаю, не будучи больной. Мы гуляли, а в хорошую жаркую погоду совершали дальние вылазки. Я писала последние страницы романа «На маяк» (предварительная версия закончена 16 сентября). Как-то так вышло, что я перестала читать. Охоту на зайцев пропустила. Однажды вечером мне в руки попала книга Джеффри Скотта об архитектуре512, и во мне вспыхнула искра движущей силы. Это важный урок: никогда не прекращать использовать свой мозг. Так я и сделала. По причине моей бесхозяйственности я осталась без гостей и почти без писем; изо дня в день стояла жара; нарастало ощущение пустоты, и тогда я начала подозревать, что моя книга тоже пуста; а где-то там, за холмом, жужжала, цвела и пахла Несса; а однажды вечером у нас случился долгий спор. Начала его Вита, которая явилась вместе с Планком513, а Л. (я так считаю) испортил встречу, нахмурившись после моих слов о том, что он недоволен приходом гостей. Л. замолчал и сидел с кислой миной. Он отрицал, что был зол, но признал, что моя привычка приписывать ему и другим людям чувства часто вызывает такой эффект. Я увидела себя со стороны и почувствовала, как мой блеск, гениальность, обаяние, красота (и т.д. – все то, в чем я была уверена столько лет) тают и исчезают. По правде говоря, я всего лишь пожилая неряшливая суетливая уродливая некомпетентная женщина, тщеславная, болтливая и никчемная. Это было отчетливо и доходчиво. Потом он заявил, что в последнее время наши отношения в целом не так уж безоблачны. Проанализировав свое душевное состояние, я призналась, что была раздражена, во-первых, необходимостью уделять много внимания собакам (Гризель страдает от жары514); во-вторых, уверенностью Л., что мы можем позволить себе нанять садовника на полный рабочий день, построить или даже купить ему коттедж и приобрести террасу под сад. Я сказала, что мы в таком случае свяжем себя обязательствами приезжать сюда и не сможем путешествовать, а жизнь только и будет крутиться вокруг Монкс-хауса. Я заявила, что это, конечно, не для меня и что я не хочу тратить такие деньги на сады, когда мы не можем позволить себе ковры, кровати или хорошие стулья. Думаю, Л. обиделся, а я пожалела о своих словах, но все же сказала их не со злостью, а в интересах свободы. Слишком много женщин держат язык за зубами и втайне осуждают свое бескорыстие, а это портит отношения. Потом атмосфера в доме заметно улучшилась, на выходные приехал Томми [Томлин], а меня снова захлестнула работа, но напряжение оказалось настолько сильным, что я, как выяснилось, даже не заметила погружение в пучину уныния.

Если я хочу избежать этого в будущем, то рекомендую, во-первых, непрерывную мозговую деятельность, чтение и планирование; во-вторых, систематическое приглашение в дом гостей (это возможно, если Нелли покорна и в хорошем настроении); в-третьих, повышенную мобильность. В следующем году я, возможно, организую себе поездку к Этель Сэндс. Имея собственную машину, я буду более мобильной.

Но всегда возникает вопрос, а хочу ли я избежать уныния. Отчасти оно является результатом уединения и представляет интерес с точки зрения психологии, чего не хватает обычному состоянию работы и счастья. Прошедшие 9 недель дали возможность погрузиться в глубины сознания, что немного опасно, но очень интересно. Весь остальной год приходится обуздывать и контролировать (рискну сказать, успешно) эту странную непостижимую душу. Когда она берет верх, хотя ты напуган, истощен и мрачен, это, говорю я, ужасно странное ощущение. В нем есть некая острота, которая кажется мне очень важной. Ты как будто спускаешься в колодец, но любая сказанная в лицо правда – и ты падаешь вниз. Там, на дне, я не могу ни писать, ни читать, но продолжаю существовать. Я есть. Тогда я спрашиваю себя: кто я? И получаю более честный, хотя и менее лестный ответ, чем на поверхности, где меня хвалят сильнее, чем следует. Но похвалы пройдут, а я останусь один на один с этим странным состоянием до конца жизни. Я рада, что нахожу его таким интересным, хотя и крайне неприятным. К тому же я могу приложить усилия и быть куда более внимательной к чувствам Л., чтобы лучше поддерживать наш обычный уровень близости и легкости общения – уровень, который, по-моему, ни одна другая пара, так долго состоящая в браке, не достигает и не удерживает.

30 сентября, четверг.

Хотелось бы добавить несколько замечаний о мистической стороне этого одиночества – о том, что остаешься наедине не с самим с собой, а с чем-то вселенским. Именно это пугает и возбуждает, когда оказываешься в глубоком унынии, депрессии или скуке, что бы это ни было. Видишь проплывающий вдалеке плавник. Какой образ поможет мне передать то, что я имею в виду? Думаю, такого не существует. Самое интересное, что в своих мыслях и чувствах я никогда прежде не сталкивалась ни с чем подобным. Если судить трезво, жизнь – очень странная штука; в ней заключена суть реальности. Я часто испытывала это в детстве; помню, как не могла переступить через лужу, потому что думала: как странно – кто я? И все в таком роде. Но писательством я ничего не достигаю. Все, чего мне хочется, – передать свое странное состояние ума. Рискну предположить, что это может послужить толчком к написанию еще одной книги*. В настоящее время мой разум совершенно пуст и свободен от идей. Хочу понаблюдать и понять, как зарождается идея. Хочу проследить весь процесс.

Сегодня я опять была подавлена из-за того, что Вита не приехала (и в то же время испытала облегчение); пришлось держать стремянку для Л. в саду, когда мне хотелось писать или мерить платье Нессы; немного переживала, что оно не очень удачное.

Но я откладываю проблему одежды в долгий ящик по следующим причинам. У меня есть дешевая повседневная одежда и хорошее платье от мисс Брук; к тому же мне легче переносить ограничения, когда нужно писать и быть расторопнее, чтобы зарабатывать; держу пари, что смогу обеспечить себе дополнительные £50 в год на свои причуды. Я больше не позволю пальто за £3 сводить меня с ума по ночам, перестану бояться обедать вне дома из-за того, что «мне нечего надеть». Более широкий и смелый подход – вот что мне нужно. Тут я подхожу к вопросу о порядке и т.д., как запасливая хозяйка. Скоро, уже на следующей неделе, у меня не останется времени на уныние и самоанализ. Только и буду слышать: «Когда я могу прийти и увидеться с вами?». Бетти Поттер515 уже интересуется.

Теперь мне надо поразмыслить над своей книгой критики.

* Возможно, «Волны» или «Мотыльки» (октябрь, 1929)

Вулфы вернулись в Лондон 4 октября; в дневнике Вирджинии нет никаких записей вплоть до 30 октября.

30 октября, суббота.

Только и буду слышать: «Когда я могу прийти и увидеться с вами?» – буквально сбывшееся пророчество, хотя и сделанное в унынии и одиночестве в Родмелле. Понедельник – Оззи Дикинсон516, среда – леди Коулфакс, четверг – Морган, встреча с Абелем Шевалье517, ужин с Уэллсом ради встречи с Арнольдом Беннеттом; с пятницы по понедельник – Лонг-Барн. Неделя пролетает, ускользает как песок сквозь пальцы; гнев, страдание, радость, уныние, эйфория смешиваются друг с другом; я, как обычно, поле битвы эмоций; попеременно думаю о покупке стульев и одежды; отчаянно ищу способ внесения правок в роман «На маяк»; ссорюсь с Нелли (которая сегодня должна была успеть на дневной поезд, потому что я соврала насчет телефона) и так далее. Морис Бэринг и Ситуэллы присылают мне свои книги518; Леонард работает в поте лица и теперь занимается тем, что называет «перепиской»; дела издательства идут, но немного со скрипом; миссис Картрайт ушла с моими очками – «я нахожу содомитов такими же скучными, как и обычных мужчин», – и сейчас, должно быть, готовит мою книгу к печати. Все эти вещи сменяют друг друга в поле моего внимания. Между делом я думаю (отмечаю это, ибо слежу за тем, как рождается новый роман) об одинокой женщине, размышляющей над книгой идей о жизни. Эта весьма расплывчатая мысль приходила мне на ум раз или два – она обыгрывает мое настроение в Родмелле. Это будет попытка найти нечто мистическое или духовное – то, что существует вне нас.

Еще мы ездили в Кембридж на выходные и останавливались в «Bull519»; тема отеля очень интересна. Многие люди из Маклсфилда [город в Чешире] говорили об автомобилях. Матери казались мне жалкими и стыдливо смотрели на своих сыновей, словно стесняясь возраста. Передо мной открылась целая жизнь: отец, мать, сын, дочь. Вино пьет только отец. Огромный мужчина, как бы символизирующий могущество, сидит в кресле. «Папочка, тебе будет в нем ужасно неудобно», – говорит девочка, которая и сама немалых размеров. Мать, сущая тростинка, сидит с закрытыми глазами; я часами представляла себе характеры горничных. Запомню ли я хоть что-нибудь из этого?

Потом Госс520 представил Виту в «Royal521». Я никогда прежде не видела, чтобы вся иерархия литераторов была выставлена на всеобщее обозрение. Эдмунд Госс – главный атрибут этого мероприятия, а уже потом – ряды за рядами старых пышных вдов, чьи мужья были профессорами, специалистами по насекомым и, несомненно, заслуженными преподавателями; все эти люди, попивавшие чай и представлявшие разные слои пригородного общества, пропитанного литературой, были, по словам милой Виты, «полыми людьми»522. Свое обращение она зачитала печальным, угрюмым тоном школьницы; ее живое лицо зажиточной женщины, выделявшееся из-под черной шляпы в конце прокуренной мрачной комнаты, выглядело очень аристократично и напоминало музейную картину за стеклом. Перед ней заискивал маленький щеголеватый бакалейщик Госс, который постоянно поворачивался к ней, чтобы сказать очередной комплимент или критику в адрес большевиков своим ироничным голосом, который, казалось, все сильнее отталкивал от него и сгущал атмосферу респектабельности в зале с роскошными красными портьерами. Там были Вита, слишком невинная, чтобы все это замечать, Гедалла523