Вскоре настал день, когда Тимпатру засверкал, будто пещера сокровищ, и немудрено – прибывали прогремевшие на все Королевство исследователи, храбрые люди, решившиеся на длительный путь пешком. О них судачили в каждой харчевне, в каждой пещере или же, если выражаться языком фуражиров, камере. Охотники обсуждали Корнелия Саннерса за обедом в пустыне, а жены их с удовольствием сплетничали о группе путешественников целый день кряду.
Нороган волновался, как остальные, и даже больше. Может, конечно, зря он возлагал такие надежды на этого путешественника? С чего бы ему найти «Последнее слово единорогов»? Естествознателям это не удалось, а он, обычный человек, случайно забредший в Воронес, вдруг отыскал его? Маловероятно. Но тем не менее Нороган истово ждал встречи с ним. Ему было интересно узнать, как обычные люди смогли пройти лабиринт, догадываются ли они о существовании естествознателей, людей, отмеченных однажды самим единорогом. Все это было весьма любопытно. Помимо прочего, Норогану хотелось подробнее узнать о цели столь длительного и сложного путешествия. Вернее, он слышал о том, что Корнелий хочет отыскать какой-то чудодейственный источник исцеления. Однако Нороган слабо верил в то, что взрослый мужчина, весьма недалекий от науки, в действительности положил такую несерьезную цель в основу своего путешествия. Наверняка тут было что-то еще, о чем не знали и не говорили. Словом, все вышеуказанные причины побудили Норогана ранним утром выйти на пристань в тот день, когда армутский корабль «Муравьедка» пристал к берегам Тимпатру. На борту его находилась уже столь известная всем группа исследователей.
Это был невообразимый, сумасшедший день. Армуты так старались показать себя с лучшей стороны, что, по всей видимости, все же немного переборщили. Лучшее – враг хорошего, а кочевники никогда не знали меры. Как только корабль прошел пропускную процедуру и причалил к берегу, туда самозабвенно ринулись торговцы, зеваки, факиры, заклинатели змей, гадалки, а также ошалелые ослы и мулы, в спешке позабытые хозяевами. Все это балаганное сборище двигалось, орало во весь голос, пело и, откровенно сказать, не только не производило хорошего впечатления, но, напротив, пугало.
Нороган лениво наблюдал, как путешественники спускаются по трапу – оробевшие, оглохшие от шума, ослепленные блеском города-муравейника, уже немного уставшие от длительного пути, груженные сумами.
Впрочем, им на помощь тут же ринулись с десяток полуголых носильщиков, готовых за бесценок нести их пожитки. Они так бранились, деля между собой чужое имущество, что чуть не порвали походную суму, а самих путешественников – не столкнули в море. Нороган насмешливо хмыкнул и приблизился к группе именитых гостей.
– Добро пожаловать в Тимпатру, господа! – произнес он приятным, напрочь лишенным акцента голосом, обращаясь напрямую к руководителю экспедиции.
– О, вы беруанец? – очень энергично воскликнул Корнелий Саннерс, очевидно, чрезвычайно обрадовавшись, встретив в туземном Тимпатру соотечественника.
Нороган улыбнулся одной из своих благожелательных улыбок и, властным взмахом руки отогнав носильщиков, помог путешественникам перенести на берег чемоданы.
– Я родом из Беру, однако уже долгое время живу здесь, – подтвердил он, наконец.
– Какая радость, встретить земляка в столь отдаленном от столицы месте! Меня зовут Корнелий Саннерс, а это моя группа, состоящая из двух прославленных ученых. Нахим Шот и Ракис Лот к вашим услугам!
– Рад услышать эту информацию персонально из ваших уст, однако я уже был заранее осведомлен о ваших именах. В Тимпатру об известных путешественниках не знают разве что собаки, да и те, верно, уже начали догадываться.
– В таком случае разрешите справиться о вашем имени? – вежливо спросил Корнелий, вытирая пот со лба. Это был высокий, уверенный в себе мужчина с приятным, внушавшим доверие лицом.
– Меня зовут Нороган Мэнсис, однако я предпочитаю обращение по имени.
– А с какой вы ветки? – деловито поинтересовался Ракис Лот, который занимался в настоящий момент тем, что наставлял лупу поочередно на проходивших мимо местных жителей, словно они относились к какому-то неизвестному науке виду.
– Воронье графство, – со значением вымолвил Нороган. Он действительно когда-то там жил. Еще до того, как стал естествознателем.
– О! – восхищенно пробормотал Ракис Лот и как бы невзначай направил лупу в его сторону.
– А теперь я обосновался в Тимпатру, – пояснил Нороган. – Возможно, вам потребуется некоторая помощь? В этом шумливом городе очень легко заплутать.
– Мы были бы весьма признательны! – живо воскликнул Корнелий Саннерс. – Честно говоря, мы весьма устали. Ракиса в пути одолела морская болезнь, да и остальные чувствуют себя прескверно. Посоветуйте, где нам лучше остановиться?
– Вам сейчас будут предлагать самые роскошные и дорогие постоялые дворы, однако я бы посоветовал обосноваться в «Приюте жены фуражира Махне Тамихулека».
– Пока мы будем выговаривать это название, боюсь, нас оберут до нитки, – улыбнулся Корнелий.
Действительно, к ним уже направлялись рикши, запряженные мускулистыми атлетами.
– До базара недорого, господин! В самые лучшие апартаменты задаром, бриллиант! На площадь к фонтану, сладкие кусочки сахара! – дико вопили они, стараясь перекричать друг друга.
Нороган, увидев, что гости в растерянности топчутся на месте, не замедлил вмешаться. Сперва он покатал путешественников по городу на рикшах, затем привез на постоялый двор. Ракис и Нахим предпочли отдыхать на подушках в тени платанов, в то время как Корнелий и Нороган решили отправиться в местную харчевню и выпить за знакомство по чашечке армутского кофе, приготовленного на песке.
Разлегшись на удобных топчанах, они с удовольствием принялись беседовать. Норогану было интересно узнать мельчайшие детали путешествия, а Корнелия, в свою очередь, волновали все подробности жизни армутов.
– Когда мы видим другую культуру, непохожую на свою собственную, то де-факто считаем ее менее развитой, равно как носителей ее – дикими и необразованными. Для беруанцев, к примеру, нормально мыть руки перед едой. Армуты же, прежде чем зайти в харчевню моют ноги, что вызвано, конечно, вовсе не отсутствием культуры, а скорее характером местности. Ноги в пустыне быстрее становятся пыльными, поэтому помыть их перед входом в помещение – хороший тон. Так стоит ли видеть во всех, кроме самих себя дикарей? Надо больше учиться, узнавать, подстраиваться и, главное, уважать других! Уважение – ключ к пониманию и принятию! – воодушевленно разглагольствовал Корнелий Саннерс.
– Совершенно с вами согласен, – скупо отвечал Нороган, загадочно поблескивая в полумраке харчевни серыми глазами. – Только вот вы сейчас отчего-то сидите в компании беруанца, а не армута. А как же подстраиваться, узнавать?
Корнелий добродушно рассмеялся.
– А знаете что, вы совершенно правы, господин Нороган. Увы, и путешественники порой мыслят шаблонами. Но я ужасно рад, что мы с вами встретились. Прямо глоток свежей воды в пустыне! Кстати, раз уж мы почти подружились, позволите задать один личный вопрос?
Нороган кивнул улыбнувшись.
– Я уже давно смотрю на эти буквы. Ожерелье на вашей шее, это ведь сверуйский, не так ли?
Норган по привычке потер пальцами деревянные символы.
– Н-да. Вы правы. Люблю древние языки.
– Я тоже! Мечтаю о том, чтобы составить словарь. Кстати, я даже могу прочитать, что у вас написано. Второе слово – Мэнсидуэль… Это ведь фамилия, да? Ваша фамилия. В переводе на беруанский – Мэнсис. А вот первое слово вроде женского рода… Карита? Затрудняюсь перевести. Карита Мэнсидуэль.
Нороган легко рассмеялся.
– Там дословно написано – Беловолосая Мэнсис.
Корнелий лукаво сощурился.
– Любопытно! Слово женского рода с вашей фамилией?
– Ребячество. Мне всегда хотелось, чтобы у этой девушки была моя фамилия.
– Мечта сбылась?
– Мечты всегда сбываются. Но порой не так, как мы этого хотим. А у вас, Корнелий, прекрасные познания в области языков.
– Спасибо. Но вот Ракис в этом деле настоящий изумруд, если выражаться местным языком. Именно он, кстати, пытается перевести свитки, которые мы нашли в заброшенном городе. Удивительное дело, господин Нороган, но это поселение не упоминается на картах Королевства. Люди не знали о нем, а между тем, это целый замок, огромный и весьма благоустроенный. Там такой благодатный климат! Правда, дорога туда ведет жуткая.
– Я слышал про него, – задумчиво произнес Нороган. – Кажется, он был разрушен. Вы знаете, я испытываю некоторую слабость к древним артефактам. Возможно, вы смогли бы оказать мне любезность и показать свитки?
– Да, разумеется. Кстати, я уже давно хочу вас спросить. Нам нужен проводник до Таргаринских гор, однако я пока не знаю никого из местных. Смогли бы вы посоветовать нам благонадежного человека?
Нороган крепко задумался. Мужчина знал фуражиров, которые ходили на муравья в отдаленные места, он и сам частенько бывал в пустыне на охоте, но до гор никогда не доходил.
– Что касается сопровождения… Я могу сам провести вас до гор. Я, конечно, не являюсь опытным проводником либо же фуражиром, но с местной флорой и фауной не понаслышке знаком. Признаться, мне интересен этот поход. Однако, позвольте спросить, что конкретно вы ищете?
Корнелий с сомнением покачал головой.
– Видите ли, я имею основания полагать, что за горами есть некий водный источник. По моим представлениям, он довольно велик. Я прошу провести нас через пустыню, ибо это коварное место отнюдь не располагает к праздным прогулкам, к походу надо отнестись максимально ответственно. А вот уже потом я приблизительно представляю, как нам стоит держать путь. Ну и, разумеется, я был бы счастлив записать вас в члены своей экспедиции.
Нороган весело улыбнулся и шутливо подмигнул новому знакомому.
– Вот видите, Корнелий, вы снова предпочли обратиться к беруанцу, а не к армуту, посчитав это более благонадежным. Что ж, я вас вполне понимаю, я бы и сам поступил так на вашем месте.
***
Итак, Нороган решил отправиться в путь. Он оставил Павлию с Инкардом одних, в своей гигантской камере-пещере, впрочем, предусмотрительно снабдив их достаточной суммой венгериков на время отсутствия. Семье действительно могли понадобиться деньги: к Инкарду сейчас приглашали частных преподавателей, что обходилось недешево.
Павлия скрепя сердце отпустила своего мужчину с группой Корнелия. Поход обещал быть трудным и небезопасным, хотя бы оттого, что в пустыне водились гигантские муравьи. С другой стороны, она понимала, что если существует хоть малейшая надежда найти «Последнее слово», то нельзя ей пренебречь. В конце концов, они и в Тимпатру переехали именно из-за него.
Нороган быстро подружился со своими новыми спутниками. Он вообще обычно легко сходился с людьми, ибо вел себя дружелюбно и открыто. Лицо его было весьма приятно и внушало доверие, вел он себя под стать внешнему облику, а о пресловутой хижине не знал никто, кроме него самого и Нольса – главного обвинителя.
Отправившись в путь с Корнелием, Нороган преследовал несколько целей. В первую очередь, разумеется, его волновали свитки из Воронеса. Помимо этого, Нороган сам хотел проветриться, а заодно найти необычный водный источник, упомянутый таинственным моряком из Гераклиона. Путешествия излечивали его душевную рану, которая особенно кровоточила в те дни, когда он, будто застрявший в старых корягах лист, болтался на мелководье.
Справедливости ради надо сказать, что Нороган с первых минут проявил себя отличным проводником. Несколько раз он спасал излишне рассеянных ученых, порой даже рискуя собственной жизнью. Так, однажды ему пришлось столкнуться в рукопашной схватке с гигантским муравьем, а в другой раз – вытаскивать неуклюжего Ракиса из зыбучих песков. Конечно, естествознательские способности здорово помогали ему, но очень часто он справлялся и сам, не прибегая к их помощи.
Корнелий Саннерс в шутку прозвал храброго проводника «единорогом-хранителем».
– Право же, мой добрый друг. Без вас мы бы давно угодили в какую-нибудь смертельную передрягу! – добродушно повторял он, с необычайной признательностью в голосе.
Днем путники упорно шли вперед, плавясь от жары, а зябкой ночью отдыхали, рассматривая над своими головами причудливые созвездия. Иногда приходилось останавливаться и днем, особенно если им на пути встречалась спасительная тень от гигантского бархана. Тогда они пили воду, разведенную с местным коричневым песком, и предавались научным изысканиям.
Ракис Лот являлся увлеченным энтомологом; он и мир вокруг себя рассматривал через призму насекомых. Более всего в пустыне блистательного ученого огорчало отсутствие в достаточном количестве разных редких экземпляров. Впрочем, он был так предан своему руководителю, что никогда не смел выражать недовольства. Его безграничная, почти трепетная любовь к Корнелию казалась вполне оправданной, ибо тот действительно относился к людям, способным вызвать искреннее восхищение и даже обожание. Будучи целеустремленным и упорным, он тем не менее готов был отступиться от своей цели, если на кону стояло благополучие окружавших его людей. Корнелий часто пренебрегал личными интересами, когда видел, что друзьям нужна помощь. Он был спокоен и рассудителен в любой ситуации, даже самой критической, и Нороган посчитал про себя, что, пожалуй, ранее еще никогда не встречал такого здравомыслящего человека.
Нахим Шот представлялся весьма угрюмым и подозрительным малым, без прошлого – ибо о нем он предпочитал помалкивать, и без будущего – ибо было непонятно, какие конечные цели он преследует. Его как будто совсем ничего не интересовало – ни научные изыскания, ни поход, ни общение со своими спутниками. Помимо прочего, с ним была связана еще одна странность, которую Норогану удалось обнаружить на второй день путешествия.
Дело в том, что Нороган наконец-то внимательно изучил столь желанные свитки, о которых он грезил во сне. На первый взгляд ничего особенного, сплошное разочарование. Один содержал в себе некие правила по лекарству, другой был посвящен полетам на единорогах. А вот третий представлял собой краткую историю естествознателей. В нем подробно рассказывалось все от и до: встреча Вингардио с единорогом, получение необычайного дара. Затем Вингардио начал учить других естествознательству. Война. Все вышеперечисленные события были представлены, разумеется, с такой стороны, что Ирионус, равно как и все его последователи, оказывались злостными врагами и жестокими убийцами. Некто Арио Клинч, библиотекарь, явно писал историю в угоду своему властелину – Вингардио. Любопытно, что эти свитки были новыми, написанными уже после того, как единороги забрали дар. Это означает, что Арио Клинч по-прежнему помнит про науку естествознательства? Об этом было небезынтересно поразмыслить, а еще лучше отыскать загадочного библиотекаря и потолковать с ним с глазу на глаз. Странное дело, Нороган с товарищами никого не нашли в Воронесе, никаких летописцев. Неужели они упустили что-то важное из виду?
Да и вообще, с третьим свитком все было неладно.
Недоразумение обнаружилось, когда путешественники, мирно устроившись на привале в тени коричневого бархана, принялись вместе рассматривать письмена. Ракис Лот достал письменные принадлежности – гусиное перо и франтоватую чернильницу. Он намеревался делать заметки и переписывать найденные свитки. Корнелий тоже с интересом знакомился с артефактами; до настоящего момента у исследователей не находилось возможности детально изучить текст. Угрюмый и враждебный ко всему Нахим Шот, как и прежде, не участвовал в беседе. Казалось, таинственные письмена неких естествознателей не особенно будоражат его исследовательскую натуру. Вместо того он внимательно разглядывал карты, прикидывая в уме их дальнейший маршрут. Наверное, ничего странного не выяснилось, если бы вдруг он случайно не взял с их раскладного стола историю естествознателей. Это произошло, видимо, без особой на то его воли; Нахим полагал взять карту, а по ошибке схватился за свиток. И вот тогда-то и обнаружилась та самая странность, которая непомерно удивила Норогана.
Какое-то время Нахим смотрел на историю естествознателей, сопровождая чтение поглаживанием указательным пальцем бумаги, а затем вдруг провозгласил угрюмо:
– Странно, мне казалось, что Таргаринские горы находятся южнее.
Нороган, внимательно наблюдавший за ним все это время, тут же встрепенулся.
– Позвольте, как можно это узнать из того свитка, что вы сейчас держите в руках?
Нахим снисходительно улыбнулся:
– Неужели господин проводник не умеет пользоваться картами?
– Отчего же, умеет. Только у вас в руках вовсе не карта. А история естествознателей, некоего мифического народа, проживавшего у подножия Купеческого леса.
Нахим неловко пожал плечами и отложил свиток в сторону.
– Да-да, разумеется, я просто рассуждал вслух, – сухо ответил он.
Этот нелепый, не поддающийся объяснению разговор чрезвычайно взволновал Норогана. Действительно, если обстоятельно поразмыслить над ним, то получалось, будто Нахим Шот принял свиток естествознателей за обычную карту. Как такое могло произойти? Почему все остальные участники экспедиции видели вполне конкретный текст, свидетельство Арио Клинча, и только одному из них удалось прочитать в нем что-то свое, другое? Чем более Нороган об этом размышлял, тем более зловещей ему представлялась вся эта загадка. Он и сам не знал, отчего вдруг начал беспокоиться. Боялся ли он за свою жизнь? Нет, он давно об этом перестал волноваться. Предвидел ли печальный исход их экспедиции? Едва ли. Однако он суеверно почувствовал чью-то дурную волю, довлевшую над их походом; словно бы злой рок неожиданно вмешался в их судьбы, и они теперь неподвластны даже сами себе.
Несколько дней кряду Нороган ломал голову над этой неразрешимой загадкой. И чем более путники продвигались вперед, тем сильнее его одолевали на первый взгляд беспричинные, тревожные предчувствия.
О проекте
О подписке