Собаки заливались лаем, и сторож продолжал трубить в рог – перед подъемным мостом остановился одинокий всадник. Как только он произнес свое имя, ворота поспешили поднять, а мост – опустить. Все бросились встречать неожиданного, редкого и, похоже, высокородного гостя. Горящие факелы осветили благородную высокую фигуру рыцаря на прекрасном коне. Слегка наклонившись, он въехал в ворота. Весь его вид свидетельствовал о том, что он не привык встречать ночь в лесу. Скорее, ночлегом для рыцаря обычно служили роскошные замки, а для коня – лучшие из возможных конюшен. Очевидно, что они оба стали жертвами непогоды и заблудились, а буря и ночь загнали их в этот уединенный замок.
Когда хозяйка увидела, кто к ней пожаловал, она стала не похожа на себя. Не скрывая изумления, госпожа фон Бредова низко поклонилась гостю и заговорила самым любезным тоном:
– Чудо Господне привело вас к нам, господин фон Линденберг! Как так вышло, что мы удостоились столь высокой чести?
– Видимо, все святые молились Господу о том, чтобы наша встреча состоялась, дорогая кузина. В противном случае я не знаю, чем это объяснить.
– Вы прибыли в одиночестве?
– В полном одиночестве. Если остальных не забрал черт, то заберут буря и непогода.
– И…
Гость угадал имя, которое замерло на губах благородной госпожи.
– Я надеюсь, что Господь и святой Иоанн доставят его курфюршество в Берлин лучшим образом, нежели моя лошадь, которая носила меня по всем пустошам и болотам Заухе. Я нахожусь в некотором замешательстве. Мы охотились с курфюрстом в лесу под Бельзигер Форст. Я не могу вернуться обратно в эти места, поскольку охота завершилась. Искать курфюрста в лесу тоже не могу, так как замок Хоен-Зиатц, который я неожиданно и не без удовольствия для себя вижу, находится совсем в другой стороне от того места, где мы расстались с моим господином. По моим предположениям, он уже должен проскакать через Тельтов в направлении Берлина. Мой путь теперь возможен только через Потсдам. Но ни мне, ни моей лошади, увы, не хватит сил, чтобы немедленно тронуться в дорогу. Видя, дорогая кузина, ваше ко мне расположение, я должен попросить у вас разрешения воспользоваться на несколько часов вашим гостеприимством.
– Конрад, Рупрехт! Помогите нашему гостю, он очень устал! Ах, а конь весь в мыле!
Конрад и Рупрехт неловко подскочили к знатному гостю. Госпожа Бригитта подтолкнула Ханса Юргена, чтобы тот подержал стремя, пока рыцарь слезает на сажальный камень. Без помощи было не обойтись, поскольку конь упрямился, а всадник с трудом мог шевелиться после долгой скачки. Лишь опираясь на плечо юноши, он сошел на землю с подобающим рыцарю достоинством.
Свет факела упал на нерадостное лицо Ханса Юргена – его заставили выполнить работу, которая не под стать ему, рыцарскому сыну, чей отец снискал себе при дворе высокое положение. Знатный гость окинул его быстрым, но очень острым взглядом:
– Какого любезного помощника вы предоставили в мое распоряжение, дорогая кузина! Юнкер фон Зельбеланг, если мне не изменяет зрение. Как дела у господина фон Бредова?
Кто‑то прошептал:
– Это всего лишь Ханс Юрген.
Однако благородный рыцарь, казалось, не услышал этого шепота. Он поклонился Хансу Юргену и дружески его приобнял. Сделано это было до того, как он сказал кузине приличествующие случаю слова о былых прекрасных временах, которые, увы, уже не вернутся. Когда хозяйка ласково посетовала, что он совсем забыл дорогу в Хоен-Зиатц, гость ответил, что если кого‑то и можно считать в этой ситуации пострадавшим, то только его самого.
– Ах, старые добрые времена, когда я был еще свободным человеком! – Он тяжело вздохнул.
Спустя мгновение рыцарю попался на глаза Петер Мельхиор.
– Какая радость – видеть старого друга!
Они обменялись приветствиями.
– Какая приятная неожиданность – встретить здесь же и достойного декана Бранденбурга! Как будто ведьмы забросили меня в заколдованный замок, где нет никого, кроме старых, дорогих моему сердцу друзей.
– Не вспоминайте о ведьмах, господин фон Линденберг, – проговорил Петер Мельхиор. – С ними шутки плохи.
– Вы правы, – засмеялся гость. – Было бы обидно проснуться и увидеть, что все вокруг исчезло, а я один посреди болота. Но где наш добрый хозяин? Эй, где спрятался господин Готтфрид?
Хозяйка замка потупилась:
– О, господин фон Линденберг, если уж он приехал из Берлина…
Рыцарь не дал ей договорить:
– Правильно, я помню: он участвовал в ландтаге.
– Он все еще немного утомлен этой поездкой.
– Господин Готтфрид – дворянин, дорогая кузина, и я могу вас заверить, что он, конечно, был приглашен к ландмаршалу. Он храбрый рыцарь и олицетворяет все добродетели старых времен. Лучше его нет никого. Перед тем как вашего супруга положили в карету, весь Берлин провожал его. Сам курфюрст был очень доволен тем, как он держал себя во время ландтага. Его светлость заметил, что господин Готтфрид не относится к тем смутьянам, которые пытаются выглядеть умнее, чем его светлость.
После долгой ночной скачки через лес даже самый любезный придворный имеет полное право проголодаться и испытать чувство жажды, поэтому господин фон Линденберг с большой радостью отнесся к тому, что любезная хозяйка протянула ему руку, приглашая зайти под скромную кровлю и там, сев за стол, насладиться содержимым погреба. Однако на пороге он обернулся:
– Мой конь!
– О нем позаботятся.
– Боюсь, не совсем так, как следует!
Слегка поклонившись благородной госпоже, он быстро вышел во двор, где Ханс Юрген, уже без былого раздражения, повинуясь указаниям родственницы, собирался вести вороного коня господина фон Линденберга в стойло.
– Вы ошибаетесь, юнкер Бредов, это мой конь!
– Я должен поставить его в стойло.
– Это работа слуги, а не дворянина. Дворянин может заботиться только о своей лошади.
С этими словами рыцарь взял поводья из рук Ханса Юргена и перебросил их ближайшему слуге, окинув того властным взглядом. Затем он ласково шлепнул вороного коня по шее и доверительно приобнял Ханса Юргена:
– Что ж, юнкер фон Зельбеланг, давайте вместе выпьем по кружечке, вспоминая вашего отца. Это был прекрасный человек, мой друг, настоящий дворянин, знавший толк в жизни. Жаль, что кончина его была безвременной.
Зал быстро осветился факелами и огнями. Хозяйке одновременно приходилось заботиться о сотне дел: надо было звонить в колокольчик, вызывая слуг, ругать их, шепотом раздавать приказания, чтобы замок ничем не разочаровал запоздалого гостя. Слишком уж много было беспокойства. Слишком много работы принесли с собой буря и большая стирка. Но гость того заслуживал.
Господин фон Линденберг был высоким и красивым мужчиной лет сорока. В лице его сочетались изысканность придворного и мужественность рыцаря. Походка была уверенной, а движения твердыми, но в то же время деликатными и плавными. Его костюм несколько опережал моду того времени, по крайней мере, ту, что господствовала в Бранденбурге. Уже обсуждавшийся ранее предмет одежды, вызвавший столько разговоров, безусловно, тоже подошел бы ему, но благородный рыцарь прибыл не с пира, а с охоты, посему был одет достаточно скромно. На высоких коричневых сапогах, доходивших ему до коленей, позвякивали серебряные шпоры. Стройность ног подчеркивали узкие штаны с небольшими буфами, по бургундской моде. Такой же моде соответствовал и его вышитый камзол, подпоясанный расшитым ремнем, на котором висел прекрасной работы короткий охотничий меч. Шею рыцаря обнимал роскошный воротник, выдавая в фон Линденберге придворного, бывавшего за границей и умевшего оставаться блистательным даже после ночной скачки по лесу. У него был красивой формы лоб, короткая, но завитая самым тщательным образом борода, гладко зачесанные рыжеватые волосы. И это в то время, когда в Бранденбурге символом мужской силы и благородной отваги считались косматая борода и растрепанная грива.
Если эти внешние признаки заметно выделяли его среди всех здесь присутствующих, то обаяние и прекрасные манеры делали просто неотразимым. Как любезно он пожал руку Хансу Йохему, извиняясь за то, что не узнал его раньше, как задушевно и мило беседовал с хозяйкой замка! Казалось, он спустя годы встретил ту даму, к которой был когда‑то неравнодушен, – и вот уже всплывают нежные воспоминания, такие добрые и прекрасные, что оба забывают и про годы, и про морщины. Все, что она рассказывала, о чем упоминала, он быстро запоминал, вплоть до самых незначительных мелочей. Слушая с неослабевающим вниманием, господин фон Линденберг умело вел беседу, настраивая ее на дружеский лад. А как он похлопывал ее по руке и утешал там, где это было необходимо, не как любовник, но как старый друг, который останется таким, несмотря на время и невзгоды!
Его манера держаться вновь переменилась, когда в зал вошли дочери Бригитты, поприветствовав с застенчивой грацией высокого гостя и всех родственников. Ева залилась румянцем, поняв, что протянула руку, словно какая‑то крестьянка. Но он не пожал ее, а нежно приложил пальцы к губам.
– Приветствую вас, божественная Ева фон Бредова! – Некоторое время он просто смотрел на нее с изумлением. – О, какая красивая и юная у меня родственница!
– Конечно, мой господин, это Ева, которую вы когда‑то качали на коленях, – промолвила госпожа Бригитта. – Вы тогда еще сказали, что она очень похожа на свою мать.
Гость, казалось, с трудом оправился от удивления:
– В самом деле, мне кажется, что я оказался в заколдованном замке. Боюсь, если я не подержу ее тонкую руку, она исчезнет как видение.
– Не смущайте ее. Глупышка уже покраснела и не смеет поднять глаза.
Ева, действительно, опустила взгляд. Она стыдилась того, что ее руки были красными от стирки. Тогда рыцарь стал рассказывать о розе, которую он нашел на пустоши и которая достойна того, чтобы украсить княжеский сад. Ева очень испугалась и даже убежала бы, если бы не ее мать, которая решила представить и вторую дочь.
– Какое обилие цветов в лесу! Розы и лилии! Что они делают под соснами?
– Мы решили отправить Агнес к нашим дорогим сестрам в Шпандов [45].
– Благочестивой душе свойственно стремиться в рай. Но не слишком ли рано, дорогая кузина? С благочестивой жизнью можно не спешить, время еще есть.
– Как Господь даст! Сейчас плохие времена, господин фон Линденберг. Мы можем собрать приданое только одной из дочерей. Поскольку Агнес тихая и кроткая, мой Готтфрид считает, что она не сможет существовать в этом злом мире, с его грубыми людьми. Кстати, и господин декан полагает так же. А наш Господь любит кротких. В отличие от женихов, он не смотрит, румяные ли у девушки щеки или бледные.
– Но он смотрит на ямочки на щеках – не прячется ли там лукавство, – заметил шутливо господин фон Линденберг. – Лукавство, злое лукавство, присуще всем дочерям Евы. Никто от него не застрахован, даже если девицы выглядят настолько тихими и скромными, как ваша дочь.
– Да, насчет Евы вы правы, дорогой господин фон Линденберг, – рассмеялась госпожа Бригитта. – Но Агнес не такая. Глупышка, что ты засмущалась!
– Не смущайся, милая, – рассмеялся гость. – Когда‑нибудь придет такой плут, перед которым не сможет устоять ни одно человеческое дитя.
Но пришел не плут, а слуги и служанки, чтобы произвести смену блюд и выставить на стол все, что нашлось на кухне и в погребе, после чего господин фон Линденберг вновь совершенно переменился и почти перестал обращать внимание на что‑либо, кроме стола. Как говорится, голод – лучший повар, но еще страшнее голод в сочетании с жаждой. Голод и жажда – настоящие силачи, способные выбить из седла даже самого храброго рыцаря. Господин фон Линденберг ел с таким аппетитом, что хозяйке было необыкновенно приятно на него смотреть. Всякий раз, когда она его потчевала, благодарный гость одаривал ее приветливым взглядом.
– Какое счастье, что господин, привыкший к более изысканным напиткам, не отвергает наше скромное вино.
– Как можно быть чем‑то недовольным, находясь в таком обществе! – отвечал гость, поглядывая то на благородную госпожу, то на Петера Мельхиора. Его уже немного покачивало, а лицо сделалось необыкновенно умиротворенным. – Вы можете подумать, что я преувеличиваю. Но представьте себе человека, который всю неделю пробыл в заточении, а в воскресенье вышел на свободу! Придворная жизнь – это… – Тут он осекся. – Мы забыли выпить за здоровье нашего светлейшего курфюрста и господина, как принято у доброго бранденбургского дворянства, которое делает это, прошу заметить, за каждой трапезой.
Звякнули кубки, и рыцарь счел необходимым как следует восславить молодого курфюрста. Не нашлось ни одной добродетели, которую он, так или иначе, не приписал бы ему. Хвалебная речь была настолько долгой, что объемный кубок успел опустеть и снова наполниться. Потом пришла очередь пожелать благополучия дорогой родственнице, добродетельной и высоконравственной хозяйке замка. И наконец, настало время для восхваления милых барышень.
– А этот лежебока, Готтфрид, мой старинный друг, все не идет к нам. Я сам принесу ему выпивку, чтобы он осознал, как я его уважаю!
Веселость благородного гостя передалась и остальным участникам пирушки. Было высказано мудрое предложение: если хозяин не спускается вниз, следует подняться к нему.
– Мы желаем его разбудить! – вскричал Петер Мельхиор, в котором уже плескалось немало доброго вина.
О проекте
О подписке