– Эту честь мы предоставим его дорогой супруге, – возразил фон Линденберг, заметив некоторое смущение благородной госпожи. – Женщины всегда лучше знают, когда мужчинам пора просыпаться.

Госпожа Бригитта ушла, и дочери воспользовались возможностью ускользнуть вместе с ней.

– Пора закругляться! – воскликнул гость, опрокидывая один кубок за другим. – Боже на небесах и святой Петр у адских врат! Как же мне хорошо с вами!

Улыбнувшись, декан поднял палец вверх:

– Святой Петр, добрый господин, стоит у райских врат.

– Мне все равно, кто и где стоит на страже. Я сам нахожусь вне рая или ада. Святой Христофор, конечно, был горд, когда нес на себе весь мир, но, несомненно, обрадовался, когда Спаситель спустился с его плеч ^[46]. Примерно это я сегодня и ощущаю.

– Некоторые, господин рыцарь, с радостью взвалили бы на свои плечи ваше тяжелое бремя.

– Друзья, я вам скажу… Впрочем, об этом позже… Я действительно даже и не мечтал, что мне сегодня будет настолько хорошо. – Лицо гостя помрачнело. Он провел по нему рукой, как будто отгоняя черные мысли. Но они, похоже, уже превратились в слова, которые повисли на кончике языка. Есть такие думы, которые нужно обязательно проговорить, чтобы от них избавиться. – Сегодня утром я испугался до смерти. Всю ночь нечто извивалось перед моей постелью. Я отталкивал это в сторону, но оно возвращалось. Проснулся я утром, когда успели протрубить в рога, и наконец ухватил эту штуку. Оказалось, это был оторвавшийся шнур от полога.

Благодарные слушатели рассмеялись.

– Не смейтесь раньше времени! Чертовщина еще впереди. Курфюрст Иоахим никогда не был так милостив ко мне, как сегодня. Мне нравится, когда мы общаемся, потому что, как щуке нельзя дать сорваться с удочки, так и правителям нельзя позволять думать самим. Ответственные люди, насколько это возможно, должны вкладывать им в головы мысли, которые они потом будут обдумывать, и я могу похвастать, что умею так ловко подкинуть идею, что ему кажется, будто она только что пришла в его голову. А сегодня не получилось… Он говорил учтиво, как подобает человеку его положения, но один черт знает, что за сила парализовала мой язык. Я замолчал, едва начав, мои глаза словно опутала пелена тумана, и порой мне казалось, что я скачу на лошади, а за мной следует палач. В этом весь наш курфюрст! Иногда у него бывает такое суровое лицо, что люди пугаются его…

– Собственно, сам господин Линденберг и объяснил, почему ему показалось мрачным выражение лица курфюрста. Плохой сон и хмурое утро породили призраков в его воображении, – проговорил декан.

– Глупости! Соглашусь лишь с одним: наша буйная кровь часто туманит разум. В общем, когда я отстал от охотников, подумал, что мой конь скачет в правильном направлении, но вдруг он остановился на опушке и насторожил уши. В голове у меня снова загудело и помутилось, как тогда, ночью. Мне не хотелось двигаться дальше, но шпоры зазвенели, словно напоминая мне о моем долге. Я пришпорил вороного, и он понес меня, не разбирая дороги. И вдруг конь встал как вкопанный посреди выжженной вересковой пустоши, в центре которой торчала виселица с повешенным.

Все затихли.

– Вы снова скажете, что я видел призраков? Я тоже так решил, поэтому отпустил поводья, и конь понес меня. Но призрак не отставал. Он плыл передо мной, когда я зажмуривал глаза, и вставал в полный рост, стоило только открыть их. Я проскакал уже с четверть майле , а он продолжал смотреть на меня с каждой сосны: позвякивали шпоры на его сапогах, на шляпе развевался плюмаж. Я видел в подробностях: его бледные сжатые пальцы, синие губы, красное опухшее лицо…

Юнкер Петер Мельхиор перекрестился. Все молчали.

– Остановив коня, я ущипнул себя и потер лоб. Затем прочитал «Аве Мария» и «Розарий». Потом повернул назад. Я мог бы с легкостью показать вам завтра мой путь, поскольку двигался строго по следам подков и отмечал про себя каждую ель, каждую березку, даже кусты бузины. Потом снова показался Вальдек, выжженная пустошь с ее запахом гари, галками и воронами в небе, и там – виселица с человеком в петле, я слышал, как позвякивают шпоры на его сапогах, видел плюмаж на шляпе… Но… это был я… Это было мое лицо…

Побледневшие слушатели не сводили глаз с рассказчика.

– Не знаю, как я это пережил. – Рыцарь помолчал, а затем продолжил рассказ: – Все поплыло у меня перед глазами. Я больше не мог совладать с конем, и он мчался сквозь огонь и воду. Трещали сухие ветки, мимо проносились облака, где‑то гремели цепи, звенели шпоры, орали филины. Вместе с тем я слышал звуки охотничьего рога, крики загонщиков и еще много всего другого. Не могу сказать, действительно ли я проскакал мимо отряда охотников и видел ли я снова виселицу. В себя я пришел, лишь когда уже стемнело. Мой задыхающийся конь, тяжело поводя боками, пытался отыскать тропу в голубоватой болотной дымке. Не знаю, сколько времени я еще блуждал. Я понял, что окончательно замерз, а при мысли о том, чтобы возвратиться назад и найти дорогу, мне делалось жутко. Именно в этот момент я увидел свет. Если бы этот огонек оказался чертовой кухней, я бы ничуть не удивился. Однако это оказался дом моего друга – Гётца из Хоен-Зиатца. И вот я здесь. Что вы скажете обо всем этом?

– Может быть, вы забыли помолиться на ночь? – подал голос декан.

– Пф-ф! Если бы это было связано с непрочитанной молитвой, мне бы постоянно являлись висельники.

Тем временем Петер Мельхиор, спрятав под столом сложенные руки, уже успел прочитать про себя множество молитв.

– Что‑то страшное сегодня буквально разлито в воздухе, – проговорил он тихо. – Я это ощущал с самого утра. Эти измученные женщины, стирающие белье, купец и его заколдованные вещи, эта странная буря – тут явно что‑то нечисто. Никто не знает, чем это все закончится. Где это видано: заниматься делами между Святым Галлом ^[47] и Днем всех святых! ^[48] Ничего хорошего и не могло получиться! Но у фрау Бригитты нет ни страха перед Богом, ни крепости в вере. Зачем ей понадобилось начинать большую стирку прямо сейчас? Она разбудила злые силы!

Гордое и благородное лицо рыцаря выразило презрение. Он откинулся на спинку стула:

– Оказывается, во всем виновата стирка! Извините, как оказалось, я просто наткнулся на вашу прачечную и испугался ее!

Петеру Мельхиору пришлось рассказать обо всем, что происходило во время стирки. Рыцарь слушал его необычайно внимательно.

Вдруг юнкер щелкнул пальцами, что‑то припомнив:

– Я понял, как объясняется этот ваш случай с висельником! Об этом мертвеце нам рассказывал Клаус Хеддерих. Там висит не рыцарь, а портной Видебанд. Точно! Он так до сих пор и висит на виселице, не очень далеко от города Белиц, среди пустошей.

Господин фон Линденберг перегнулся через стол, вглядываясь в радостное лицо юнкера. Казалось, с груди его спадала свинцовая тяжесть. Впрочем, сомнения никуда не делись.

– Возможно ли такое, чтобы на портном были шпоры?

– О, это очень забавная история. Разве вы не слышали об этом? Господа фон Белиц целый год ссорились с этим портным. Всего лишь портной, маленький человек, но вот ведь засела же у него одна мысль в голове. Он ее любил высказывать вслух при всяком удобном случае: «Именно одежда красит человека, а поскольку портной ее шьет, он должен выглядеть не хуже господ, для которых старается». Он сам шил себе шляпы, плащи и штаны и стал выглядеть как член городского совета или юнкер. Сколько бы раз совет ни наказывал его за это, он лишь важничал все больше, понимая, что в нем нуждаются, поскольку никто не умел настолько ловко обращаться с ножницами и иглой. В противном случае его бы давно пустили по миру, но теперь он рассказывал каждому, что его няня, когда он был еще в колыбели, говорила, будто он умрет рыцарем. Так и кроил бы он одежду для членов городского совета и прочих благородных господ, но через полгода плащи, сшитые им для господ фон Белиц, как‑то слишком быстро истерлись и порвались. Эти господа подняли страшный крик, ну а портной, в свою очередь, тоже их обвинил во всех грехах. Они утверждали, что Видебанд сжег их вещи слишком горячим утюгом, а он говорил, что их ткань была сожжена еще раньше и никуда не годилась. Целый день ругались они друг с другом, пока их головы не опухли от криков. Свидетели, имевшиеся у обеих сторон, решили перейти к драке, к ним присоединились обыватели из Тройенбрицена, из Йютербока и даже из Виттенберга. Случился большой шум. Но в конце концов все сошлись на том, что суд не поможет и Видебанд точно не сумеет выиграть дело у почтенных горожан. В то время многим казалось смешным, что портной осмелился подать жалобу и рассказать о своей обиде – ученые мужи Лейпцига и Виттенберга потом спорили, как такое могло произойти. Но, как ни странно, это сработало. У маленького портняжки оказались сторонники там, где никто и не ждал, поскольку он со своими подмастерьями много кого одевал. В Йютербоке у него имелся солидный дом, и образ жизни, который он там вел, был достоен настоящего рыцаря. И (вот позор!) саксонские господа, желая из чистой зависти навредить господам фон Белиц, стали обращаться с портным как с равным. Ему разрешили делать визиты в их замки, носить шпоры и шляпы с перьями, одалживали ему коней и снаряжение, лишь бы только позлить господ фон Белиц. Если бы портняжка довольствовался малым, лишь подстерегая и колотя слуг господ фон Белиц, все могло бы так продолжаться много лет. Но его обуяла гордыня, и однажды утром он появился перед господскими воротами с разодетой свитой. Этот рыцарь-портняжка принялся кричать, что господа обвинили его в том, что он сжег ткань, и тем самым оскорбили его. Теперь он хочет, чтобы и они почувствовали запах гари, чтобы об этом помнили их дети и дети детей. Сказано – сделано! Прежде чем господа успели повыскакивать в ночных рубашках и колпаках, десять моргенов ^[49] земли выгорело дотла. Если бы не пошел дождь, все было бы еще хуже. Вот тогда семья фон Белиц по-настоящему пришла в ярость и стала преследовать портного где только можно. Они подкупили хозяйку харчевни, в которой портной остановился, и ночью она впустила в дом слуг господина фон Белица, а те утром, когда Видебанд еще только просыпался, замотали его в простыню и бросили в телегу с сеном. Не успели его друзья опомниться, как слуги уже похитили портного. И можете себе представить, с каким удовольствием они провезли его через замковые ворота замотанным в узел. Для него в простыне проделали дыру, чтобы он мог высунуть голову наружу – так он еще имел наглость показывать всем язык. Никогда в жизни в Белице так не веселились. Его хотели поскорее судить, но тут начался новый спектакль. У портного хватило наглости возражать против того, чтобы его повесили как вора. Поскольку он состоял с господами в открытой тяжбе, то кое-кто из саксонской знати пришел к нему на помощь. Они предъявили документ, в котором говорилось, что он владеет замком, является благородным человеком и имеет полное право враждовать с другими благородными господами. Мало того, жители Белица, сочувствуя ему, подтвердили, что он не рос в их городе. Это породило новую неразбериху. В конце концов было решено, что судить его будут как городского ремесленника, но повесят как рыцаря. Вот тут он вынужден был согласиться. Сложно поверить, но портняжка все же добился своего: его последним желанием было, чтобы его повесили со шпорами и в шляпе с плюмажем. Да, еще он потребовал, чтобы, когда за ним придут, он отправился к месту казни со шпагой на боку. Это было уже слишком! Даже его сторонники – саксонские господа – посчитали эту просьбу излишней. Собственно, теперь он так и болтается посреди пустошей, которые сам же и сжег. Он бы никогда и не подумал, что после смерти ему будет оказана такая честь: что наш господин фон Линденберг узнает в портном Видебанде себя самого.

Все от души посмеялись над таким забавным рассказом, и знатный гость тоже заметно повеселел.

– Все, что говорят о двойниках, – проговорил он, делая еще один большой глоток из кубка, – просто глупость. Тот, кто смотрит в полный кубок, тоже видит своего двойника, но пьет не смерть, а доброе веселье. Сегодняшний вечер вернул мне прекрасное самочувствие, в то время как утро было наполнено страхом. Так и надо толковать эти события: все к счастью! К счастью! И как насчет того, господа, чтобы заставить звенеть эти полнозвучные кубки еще раз? Хотелось бы, чтобы наш пир длился вдвое дольше!

Петер Мельхиор покосился на декана. Тот пожал плечами и назидательно поднял палец:

– Ну что, господин фон Линденберг, вам сегодня уже так повезло. Будете ли вы испытывать удачу еще раз?

– Со всем моим удовольствием!

– Церковь запрещает давать толкования всяким призрачным видениям. Но если бы мне позволено было рассуждать как мирянину, я мог бы только поприветствовать ваше решение. Ведь плохие сны снятся к браку или к крещению, а конкретно лобное место и трупы мерещатся к большому выигрышу. Вы готовы опустошить наши карманы?

Господин фон Линденберг швырнул на стол полный кошель:

– Мы не сойдем с места, пока он не опустеет.

Петер Мельхиор осторожно тронул кошель, и тот глухо звякнул.

Столы быстро освободили от еды, скамьи подвинули поближе. С тихим вздохом потупив глаза, декан взял в руки стакан с игральными костями и потряс им:

– Ну разве что так. Чтобы не портить вам забаву!

– Остерегайтесь его! – прошептал рыцарю Петер Мельхиор.