Приключение 6

В этот раз Кошка положила Калошку у самого чердачного окошка, с отколотым уголком. И снова началась у Калошки спокойная жизнь, с беседами по вечерам, когда Кошка, сытая и довольная, в прекрасном расположении духа, возвращалась домой. Из этих разговоров, Калошка, узнала, что время бежит и все меняется по кругу, что неизменно, за Зимой приходит Весна, за Летом – Осень. И люди это называют циклом, временами года. В каждом цикле три месяца.

– Значит, – вздыхала Калошка, – мне ждать еще целое Лето и Осень?

– Ага! – умываясь, кивала Кошка. – До зимы пять месяцев.

– Это больше, чем мы знакомы.

– А ты умнеешь.

– Спасибо вам. А насколько больше?

– Что же ты такая приставучая? Сама считай – в году двенадцать месяцев, ровно по три в каждом цикле. У месяца есть дни. У дней – часы.

– Спасибо! И сколько же это дней?

– Торопыга! В году триста шестьдесят пять дней. В високосном больше, на один. У месяца тридцать или тридцать один день. И только февраль короткий, в нем всегда двадцать восемь дней и очень редко двадцать девять.

– Февраль! – неожиданно перебила Калошка. – Я его помню. Я в нем потерялась. А потом мы с вами познакомились.

– Да, так и было.

– Так сколько дней мне ждать?

– Я тебе что, счетная машина? Придет время, сама все поймешь. – устав от долгой беседы, Кошка свернулась калачиком и заснула.

А Калошка, сосредоточив свое внимание на верхушке дерева, подросшего выше ее окна у которого она лежала, стала ждать и подсчитывать дни. Вроде вокруг ничего не менялось – все так же тепло, шелестит листва, щебечут птицы. Кошка, то хвалит себя, то рассказывает ей что-то забавное и обязательно поучительное. А вечерами, когда закат окрашивал чердак в малиновые оттенки, повторяла: «Ну вот, еще один день прошел.» И Калошка, обязательно, шептала, боясь разбудить подругу: «Еще на один денек меньше».

Этим утром юркие стрижи раскричались звонче обычного. Калошка, скосила глаза в одну сторону, затем в другую – все на месте. Все та же листва шелестит у оконца, все тоже голубое небо, мелькает за вереницей проплывающих облаков. Все так же солнечный зайчик прыгает по ее носу, старясь как можно сильней оттолкнуться и доскакать до самого дальнего угла.

– Значит еще не время. – подумала Калошка и не заметила как произнесла это вслух.

– Не время, не время. – повторили за окном и постучали.

– Кто там? – насторожилась Калошка.

– Чик-чирик! – показалась юркая голова.

– Здравствуйте! – сказала вежливая Калошка. – Заходите в гости.

– В гости? А кошка? Нет, нет, нет! – гость пропрыгал мимо, спрятался за другой половинкой стены, снова постучал и заглянул в окно.

– Кошки нет, она убежала по своим делам. Если вы не спешите, можете зайти.

– Не спешу, не спешу. Пока некуда.

– Простите, а вы кто?

– Я?! Я Воробей! Здравствуй!

– А я Калошка!

– Знаю-знаю! Слышал-слышал!

– Так приятно.

– Мне тоже. Все говорят про вас, вот я это, того, решил заглянуть.

– Говорят? Ой, не знала. А что говорят?

– Ну, это, того, вы потерялись.

– Да. Вот жду. – она вздохнула. – Зиму. Не подскажите, долго ли?

– Точно не скажу. Вон на тех ровняйтесь. – он кивнул в сторону пролетевшего мима стрижа. – Как орать перестанут, да на юг потянутся, так и жди холода.

– Понятно. Спасибо. Скажите, а вы где бываете?

– Так везде. Я же птица, а мы народ вольный.

– Не встречали ли вы мою сестру?

– Близняшку. Слышал, но не видел.

– А может, знаете девочку Машу?

– Ой, какая же ты смешная! Ты хоть представляешь, сколько их, этих Маш!

– Моя – в белой шубке и красной шапке, с большим бубоном.

– Все они в шубках, шапках… А ты разве не в этом доме жила?

– Нет! – Калошка чуть не заплакала. – Я даже не знаю, как тут оказалась. Вернее, смутно помню, тот момент.

– Ну, а дома там, какие были?

– Дома? Ой, я не разглядывала. Помню только, что детей много было. Мы с Машей к ним в кабинке ездили, а потом еще по ступенькам спускались.

– Так это ты в многоэтажке жила. Ну и занесло тебя.

– Мы тогда с мальчишками в догонялки играли, бежали и вот, я потерялась.

– Бывает. Ладно, мне пора! А то Кошка вернется, ни хвоста, ни перьев не останется.

– Постойте! Пожалуйста.

– Что еще? – прочирикал воробей, выпрыгнув за окошко.

– Если получится, как-нибудь, вдруг, встретить мою Машу.

– Да, да! Конечно-конечно! Чем смогу – помогу. – и упорхнул.

А стрижи, проносясь мимо, все громче и громче кричали. И вот, Калошка, в этом крике, начала разбирать новое слово, которое до этого еще не слышала:

– Июль, июль! Пришел Июль!

– Июль? Это что же, новый месяц? – говорила она, стараясь высунуться из окна.

– Так точно! – отозвались на ее вопрос и постучали.

Голос и стук был громче, чем у воробья, поэтому Калошка сказала:

– Здравствуйте, новый гость! Не зайдете ли в гости? Кошки нет.

– Нет, кошки, нет! Тук, тук! Знаю, видел. Тук-тук! – в окне появилась красно-черная голова с белыми украшениями.

– Я – Калошка. А вас, простите, как величать?

– Дятел мы. Санитар. Деревья оберегаем, от червяков, жуков.

– Червяков. Как же, знаю. Видела. Они мне про июнь говорили. А сейчас, я слышала, новый месяц. Июль кажется?

– Ага! Второй значит, «макушкой лета».

– Как интересно. А какой он, июль этот?

– Июль или липень, липец, страдник. Это от того, что цветут липы, и дикие пчелы собирают в густых лесах запасы меда. Иулий, он, значит, в честь Юлия Цезаря, ну, у Римлян. У нас же, в старину он назывался, как и июнь – червень – от плодов и ягод, которые, созревая в

июле, отличаются особенною красноватостию, не простой, червленой краснотой.

– Как интересно! А страдник отчего?

– Так тут все понятно. Это же от страдных летних работ. Кто-то еще и «грозником» кличет – от сильных гроз.

– Сильных гроз… – повторила Калошка. Хотела было уточнить, да не у кого уже было. Тук-тук раздавалось все дальше и дальше.

И снова Калошка погрузилась в ожидание, заглядывая в окошко, да поджидая Кошку, чтобы найти ответы на возникшие вопросы.

Приключение 7

Ночь была темной, даже без холодного света Луны, которой так любила любоваться Кошка. Калошка не могла даже разглядеть, пришла ли ее подруга. Вдруг прогремело нечто ужасающе громкое, засверкало, разрывая небеса, и забарабанило по стеклу. Калошка задрожала, собралась было позвать Кошку и попросить убрать ее с оконца, подальше от разыгравшейся стихии, как деревце, веселившее ее и уберегающее от ярких лучей солнца, ударилось о стекло, просунулось одной веткой внутрь, захватило ее и вытянуло наружу. Повисла Калошка на верхушке дерева и принялась болтаться вслед за ветками, по воле бушующего ветра. Полил дождь, хлесткий, достаточно холодный и Калошка обрадовалась, что сделана из такой замечательной, прочной резины, которая не рвется. Крепко сидя носом на ветке, она и крутилась и болталась, и как на качели-лодочке, то взлетала, то опускалась. Вновь кружилась и болталась. Ровно до тех пор, пока буйный ветер не решил сыграть с ней злую шутку. Прилетел, наклонил дерево так, что оно согнулось пополам, но гордо сопротивляясь, выпрямилось с силой. И полетела наша Калошка, далеко-далеко от дома. Попала в лужу воды и поплыла, уносимая ею.

Плыла долго, до самого рассвета. А когда гроза улеглась, да дождь, излив лишнее, стих, уперлась в корягу, сломанного дерева и спряталась в его листве, мечтая об одном, скорее бы понять, где она и узнать, у кого угодно, как вернуться на чердак, чтобы дождаться Зимы. Ведь осталось не так и много, месяц лета, да три осени.

– Кваки-ква! – пропели совсем близко.

– Простите! Здравствуйте! Скажите! – закричала Калошка.

– Ква-ква? – спросили ближе.

– Это я, Калошка! Не стоит меня бояться, я не причиню вам зла. Я только спросить.

– Ква? – спросили совсем рядом, и она заметила уставившийся на нее глаз в зеленой шкурке.

– Прошу простить меня еще раз. Я Калошка, я потерялась и ищу свою сестру. Не будете ли вы, так любезны, сказать свое имя?

– Жабка я, дождевая вестница.

– Дождь! – воскликнула Калошка еще не успев забыть о том, как неслась сломя голову в потоке неудержимой воды. – Неужели будет еще?

– Конечно! – весело сказала Жабка. – Мы же только собрались! Вы прибыли к самому началу нашего замечательного концерта. – и она, глянув на Калошку другим, таким же лупатым глазом, раздула щеки и поскакала, квакая во все горло, вливаясь в какофонию своих братьев и сестер.

И дождь полил, сильный, с бульбочками. Понеслась вода, унося ветку дерева, которое упрямо тащило Калошку за собой.

Сколько времени ее так кружило и вертело, Калошка не знала. Вода упрямо ее уносила, то прибивая к «берегу», то подхватывая. Отстало дерево, под которым она старалась укрыться. Разлетелись, подсохнув его листочки, прилипшие в непогоду. Поколотил Калошку град по носу, засыпала ее пыльная буря. Но вот Солнышко снова выглянуло из-за туч, разогнав их своими жаркими лучами. Калошка осмотрелась, насколько смогла, по сторонам. Еще поблескивали лужи, вокруг сочной, зеленой травы. Не коротенькой, как было во дворе дома, где она прожила долгие месяцы, а высокой, с широкими стебельками. Не заметила Калошка ни домов, ни деревьев. Погрустнела, опечалилась. Одиноко лежала и бормотала, как считалочку:

– В году четыре сезона, двенадцать месяцев и триста шестьдесят пять дней! Весна, лето, осень и зима. Всех по три месяца, а в месяце по четыре недели. А в неделе по семь дней.

Вздыхала и горько добавляла: – Я в феврале потерялась, в марте с Кошкой познакомилась, в Апреле с Псом подружилась. В Мае меня Мышь украла. В июне меня снова друзья нашли. А пришел Июль, дождем меня смыл и унес в края далекие, пустынные. Ах, несчастная я потеряшка, необразованная! Не узнала, какой месяц следующий и как скоро зима придет.

Пролетали дни, проплывали ночи, в грусти и печали, пока одним утром, не проснулась Калошка от чувства странного и не заметила, что ее внимательно изучают. Черный, серьезный глаз, не моргая, выглядывал из иссиня-черных перьев. Не менее черный клюв был приоткрыт, словно готовился клюнуть.

– Здравствуйте! – воскликнула Калошка. – Как я рада!

– Интересно знать чему? – отозвалось существо и каркнуло.

– Что вас встретила! Это же такое счастье!

– Кар! Ну, дает. Кар-кар!

– Могу задать два вопроса?

– Задавай! – и существо, переваливаясь и тыкая в нее клювом, сделало круг.

– Скажите, пожалуйста, как вас зовут и какой сейчас месяц?

– Я – ворона! – гордо заявило существо, раскинув крылья. – Птица! А месяц, так август на носу.

– Простите, на чьем носу? На вашем?

– Клюну!