Глава 3

Я возвращаюсь домой через полтора часа, уставшая и абсолютно выжатая. Игорь Эдуардович успел мало того, что по докладу задать кучу вопросов, еще и по вопросам из заваленного мной зачета погонял. А потом вообще заявил, что ему не нравится, что я так без энтузиазма рассказываю, как будто заученный текст без смысловой нагрузки. А еще сказал, что я должна явиться на пересдачу через полторы недели, а значит, придется пораньше приезжать из дома. Очень жаль, я хотела погостить подольше у мамы…

Бросив сумку прямо в коридоре, я раздеваюсь и спешу в комнату. Малыш вроде бы не плачет, может уснул? Потирая руки, чтобы поскорее согреть их и не лезть к нему холодной, я вхожу внутрь и обмираю.

Ребенка нет!

От ужаса у меня потеют ладошки, и я бросаюсь к кровати, вскидываю вверх одеяло – может, Аня укрыла его так?

Сама Аня, кстати, появляется на шум из кухни с бутербродом в руке. Подруга жует его неторопливо и вообще не переживает ни о чем.

– Аня! Где малыш?! – восклицаю я.

– Ой блин, точно! Тут такое было! – оживившись, подруга запихивает в рот остатки бутерброда.

– Что??

– Приходили сейчас мужики какие-то, у них морды такие… бандитские, – неопределенно обводит Аня руками, – Вы, говорит, ребенка тут поблизости не видели? Или не встречали кого-нибудь с ребенком?

Внутри все холодеет.

– А ты что сказала? – тороплю подругу с ответом.

– Ну что-что… ничего. Че я им, скажу, что видела и на руках держала, а теперь он исчез? Я же не сумасшедшая, вдруг они мне башку за него отвернут? – развела Аня руками.

– В смысле исчез?! – в шоке кричу я.

Но подруга отмахивается спокойно.

– Ой, да не переживай. Я просто его к бабке своей оттащила. Ну ты же знаешь, мне собираться надо, а он орет, плачет…

– Аня! Может его родственники искали, а ты! – поразившись ее беспечности, укоризненно говорю я.

– Да что я… – открещивается подруга, – ты его нашла, вот сама им и неси. Они тут еще ошиваются, по подъездам ходят. Их тачка вон во дворе стоит. Только непохоже, Поль, что они родственники.

– С чего ты взяла?

– Да ну, рожи какие-то… бандитские. Да и странно, если у ребенка абсолютно все родственники так выглядят. Вон, выгляни, посмотри, – кивает она на окно.

Я семеню ближе и чуть ли не прижимаюсь к стеклу старой оконной рамы лбом, пытаясь высмотреть тех людей, о которых рассказывала Аня. Внизу действительно стоит черный внедорожник. Посреди наших обшарпанных пятиэтажек, которые в этом районе даже толком не ремонтируют, дорогущая машина выглядит будто тарелка НЛО – так же чужеродно. Возле нее появляется один бритоголовый мужчина, что-то говорит водителю и идет к соседнему подъезду.

– Я пойду заберу малыша от бабы Вали и отнесу им… – нерешительно потоптавшись у окна еще с минуту, все же говорю я.

Раз малыша ищут, значит, не просто так. Вдруг родители все связи и знакомых подключили к поискам? Будь я на их месте и будь у меня такие возможности, я бы сделала то же самое.

– Ага, давай, – потеряв интерес ко мне и всей ситуации, Анька отмахнулась и принялась красить левый глаз.

А я тем временем не могла избавиться от какого-то дурного предчувствия, что засело глубоко внутри.

******

Баба Валя – родная бабушка Ани – жила в однокомнатной квартире, оставшейся от мужа, всего в одной остановке от нашего жилья. Эту самую остановку я как будто пролетела, так сильно торопилась. Но зря, потому что стоило только попасть к Валентине Петровне, как она тут же решила во что бы то ни стало напоить меня чаем.

– Я тут порылась в своих вещах, нашла для ребеночка одежду, – рассказывает старушка, силой усадив меня за обеденный стол, несмотря на мои отказы, – В ней, помню, еще с младшим сыном гуляла, а вот, до сих пор сохранилась, как новенькая. Вот какого качества одежду раньше шили – сносу нет!

Я даже не удивляюсь тому, что у бабули восьмидесяти лет нашлись вещи на практически младенца – Аня рассказывала уже, что на самом деле у Валентины Петровны не квартира, а настоящий склад. Она застала еще годы, когда вещи были в серьезном дефиците, поэтому никогда ничего не выбрасывала, а откладывала куда-нибудь в ящик и бережно хранила. Поэтому Аня и решила снимать пополам квартиру, а не жить у бабули – не хотела жить посреди кучи ненужных вещей. Да для нее, наверное, и места бы не нашлось тут.

Но в квартире бабы Вали не свалка, скорее… просто чересчур много всего. Даже я, худенькая девушка, еле пролезла в коридоре мимо вороха еще неразобранной утвари. Но здесь чисто и никаких вещей с помоек старушка не таскает.

– Оно чистенькое, – заверяет меня бабуля и подталкивает ближе чашку с чаем, – да ты пей, пей, пока не остыл, ребеночек все равно ведь еще спит.

– Спасибо большое, Валентина Петровна! – горячо благодарю я. За одежду, за чай и просто за теплое отношение.

К тому же сюда Анька принесла малыша завернутым в плед, поэтому пусть и старенький, но теплый комбинезон и маечка со штанами сейчас были как нельзя кстати.

– Ой, да что ты, мне за радость! Я ведь специально приберегла, вот и пригодились! – радостно улыбается старушка и от ее улыбки у глаз появляются лучики морщинок. – Я вот тут еще в пакет вещей сложила, ты бери, бери, не стесняйся.

– Да что вы, не нужно! – пытаюсь заверить я, хочу рассказать о том, что нашла малыша в мусорке и прямо сейчас должна не чай пить, а бежать поскорее ребенка отдавать, но баба Валя перебивает:

– Не стесняйся, Полюшка! Дело молодое, ну случилось так, что ребеночек у тебя народился, ничего. Сейчас не как раньше, вырастишь, государство поможет и люди добрые. Вещички-то возьми. Аня сказала, что не во что тебе кроху одевать, так что бери. Чистые, выглаженные, – старушка смотрит на меня своими голубыми глазами доверчиво и проникновенно. Как тут отказать?

Ладно, допустим подруга не захотела бабулю волновать, не стала говорить, что малыш чуть не замерз совсем. Но вот так наврать, что это мой ребенок?! Что же я потом бабе Вале говорить буду, если встречу, как объясню, куда он делся?

Впрочем, об этом думать надо потом, а пока я решаю согласиться, чтобы поскорее убежать и вернуть кроху родителям. Не представляю даже, как они с ума там сходят. Если, конечно, они не сами его в мусорку выкинули…

– Спасибо, Валентина Петровна! – благодарю я снова, – Но мне бежать надо, честно! Я к вам еще загляну, обещаю!

– Да, заходи обязательно, и Коленьку приноси!

Я еле успеваю прикусить язык и не спросить, какого Коленьку баба Валя имеет в виду. Хорошо, что быстро до меня доходит, что так, видимо, Аня представила ребенка бабушке.

– Хорошо! – обещаю я, подхватывая сладко сопящего малыша и вешая на запястье довольно увесистый пакет.

У меня скользкие сапоги, так что, как только выхожу на тротуар из подъезда, стараюсь идти как можно осторожнее. Стоит только прибавить шаг, как ноги опасно скользят, поэтому я семеню по краешку дороги, где лежит немного снега, а не сплошной гололед. Малыш в теплом комбинезоне очень тяжелый, еще и ручки пакета больно врезаются в запястье, но деваться некуда. Хорошо хоть, что идти не очень далеко.

Я вхожу во двор по тропке между пятиэтажек, глядя под ноги, а когда поднимаю голову, замираю, остолбенев. Помимо внедорожника, что уже стоял здесь под окнами соседнего подъезда, по всему двору припарковано еще три таких же махины, а еще машина полиции. Пузатый мужчина в погонах, явно не простой лейтенант, о чем-то хмуро переговаривается с тем самым бритоголовым, что ходил по подъездам.

Прижав малыша покрепче к себе, я направляюсь к единственным людям, находящимся сейчас снаружи. Остальные машины пустуют и никого рядом нет. Надеюсь, они не подумают, что, обнаружив ребенка в баке, я решила его украсть…

Мужчины говорят на повышенных тонах, активно жестикулируя, поэтому даже не замечают, как я подхожу ближе. Вообще это даже неудивительно – они практически ругаются, а я продвигаюсь мелкими шажочками по скользкому льду, так, что моих шагов почти не слышно. Я уже хочу окликнуть незнакомцев, как до меня доносится обрывок их разговора.

– Да с меня башку снимут, если я мелкого не найду, как ты не поймешь! Вызывай больше своих служак, пусть обрыщут тут все, хоть землю носом роют, но достанут пацана!

– Чего ты орешь? Я не знаю что ли? Сейчас еще машина приедет, вторая группа другой двор заканчивает осматривать и поедет записи с камер изымать ближайших! Нет у меня больше людей, кто в отпуске, кто на повышении, мать его, квалификации. Не могу же я район вообще без полиции и дежурных оставить – я же погон лишусь!

– Давидыч, если мы мелюзгу не найдем – погоны твои тебе не пригодятся уже! Если отвезу мальца вовремя куда нужно, нам бабла отвалят за него всем! Знаешь, сколько ребенок этот стоит? Сколько за него запросили?

– Да нет у меня людей, Назар, нет! – гаркает мужчина в погонах. – Мне твое бабло что, я до подполковника дослужился уже почти, я на пенсию хочу при нормальном довольствии уйти. Мне шумиха не нужна о том, что полиция замешана в чем-то подпольном.

Подпольном? Мне становится физически нехорошо от этого слова. «Знаешь, сколько этот ребенок стоит?» звучит в голове произнесенный недавно вопрос. Бритоголовый, тем временем, практически закипает. Хватает за грудки майора и встряхивает:

– Мне этот ребенок живым нужен и невредимым – край! – рычит он в лицо, – я всех парней поднял, они район по сантиметру прочесывают, мне твои люди нужны. Власть. Чтобы никаких препятствий нигде и никому, собаки служебные, поисковики – все тут были, понял? Сам головой ответишь. Мальца отдадим, куда нужно, бабки за него получим и разойдемся, как в море корабли, досиживай в своем отделе хоть триста лет!

Малыш на руках начинает ворочаться и подает недовольно голос – мороз щиплет за щечки. Мужчины, услышав плачущего ребенка, резко разворачиваются ко мне, как голодные хищники, впиваются взглядами. Я холодею от того, как пугающе выглядит это движение. Глаза у бритоголового, которого майор назвал Назаром, пустые, недобрые. Не хотела бы я с таким ночью в пустой подворотне столкнуться. Да я и сейчас бы, при свете дня, предпочла не встречаться… Медленно Назар разжимает пальцы, отпуская одежду полицейского, и они оба направляются ко мне.

Я стою, ни жива, ни мертва, стискиваю крепче ребенка, как будто это может помочь. Они его непонятно куда отдать собираются, продать даже – бритоголовый же напрямую сказал это. Может, конечно, у малыша родители богатые и объявили награду за то, что его найдут, но… тогда зачем майор упомянул про какие-то подпольные дела, с которыми не хочет связываться? А что, если… если его вообще… на органы?

Когда Назар подходит ближе, у меня натуральным образом трясутся колени. Я еле выдерживаю его прямой жуткий взгляд.

– Привет, красавица, – улыбается он широко и кивает на ребенка, – твой?

Я сглатываю. Вот сейчас я должна ответить отрицательно, отдать малыша, развернуться и уйти. Ведь это же, с одной стороны, не мое дело, главное, что кроху ищут и, собственно, уже нашли. Доставят, куда нужно.

Наверное.

А если нет? Обычно пропавших детей ищет полиция, а не непонятные люди, которые выглядят, как бандиты. А этот майор ведь и других сотрудников не хочет привлекать, чтобы шумиху не поднимать. С чего вдруг? Ведь исчезнувший ребенок, тем более грудной, – это ЧП, такое не скрывают обычно, а привлекают как можно больше людей, добровольцев даже, лишь бы поскорее найти. Тем более сейчас зима, счет буквально на минуты идет. Промедли они немного – случится трагедия. Но эти люди… нет, они ни слова даже не сказали, что ребенок может пострадать, не переживали о нем. Для них он – добыча.

– М-мой, – вру я, запинаясь, прижимая к себе малыша и пряча так его личико, чтобы никто не мог в него заглянуть.

Лучше я сама попытаюсь разузнать о ребенке и вернуть его родителям. Или, не знаю, отнесу куда-то в другое учреждение, не в полицию, потому что тем, похоже, наплевать. Отдадут его этому бандиту, денежки получат и будут жить припеваючи. Бритоголовый, к тому же, с майором дружки, похоже.

– Да вон, машина приехала со служебной собакой. Вот сейчас она по запаху и определит, тот ли это ребенок, что ищут. Вы же не против, девушка? – спрашивает с нажимом майор, улыбаясь притворно ласково.

– Эй, Соколов, пошевеливайся, – не дождавшись моего ответа, прикрикивает этот майор на кинолога, что выводит следом за собой с заднего места машины собаку в наморднике.

– Капитан Соколов прибыл… – тут же козыряет молодой паренек, но Назар, поморщившись, отмахивается.

– Пусть псина понюхает мальца. Вот, тряпку нашли на месте, где пропавший лежал, – говорит он и протягивает капитану кусок грязного обмотка. В похожий был завернут ребенок, когда я его нашла. У меня сердце уходит в пятки, стоит увидеть этот обрезок. Неужели и правда… оттуда? Из мусорного контейнера?

Я не шевелюсь, слежу со страхом за приближающейся ко мне собакой. А что, если?.. Если вот сейчас они все поймут?

– Девушка! – окликает меня майор, – Вы что, не слышите? Присядьте, я вам говорю, чтобы собака понюхать могла. Не бойтесь, ничего она не сделает ребенку, в наморднике же.

Отмерев, я послушно склоняюсь и даю псу обнюхать комбинезон ребенка и немного – его мордашку. Собака ворчит, а у меня руки слабеют. Сейчас залает! Но пес вертит мордой и неожиданно чихает. А потом еще и еще.

Меня осеняет – вещь вся пропиталась запахом квартиры бабы Вали, а еще каким-то стойким запахом кондиционера или чего-то еще. А одежда в пакете вообще немного пахнет нафталином. Даже не знаю, где старушка его нашла, но видимо побоялась, что в квартире заведется моль и использовала его. И его резкий запах сбивает собаку! Она топчется на месте и садится рядом с капитаном Соколовым.

Майор с бритоголовым как по команде переводят взгляд на парня. Ждут ответа. И я тоже, нервно дрожа то ли от холода, то ли от переживаний.

Соколов отрицательно мотает головой и полицейский, хмыкнув, переглядывается с Назаром.

– Вы идите, девушка, извините за беспокойство, – мотает майор головой в сторону.

Я киваю. Будь на моем месте кто-то другой, может, возмутился бы, чтобы было натурально, поругался бы для вида, что, мол, зачем вы вообще трогаете моего ребенка, что тут происходит. Но не я. Слишком пугают эти двое мужчин, а еще тот факт, что в любой момент меня могут раскрыть. Кто знает, на что они тогда пойдут?

Мне вообще сложно сейчас спокойствие сохранять – хочется рвануть с места и поскорее скрыться в своем подъезде, но нельзя. Слишком уж подозрительно это будет выглядеть. Вдруг остановят меня снова, документы попросят, а потом вообще выяснят, что я студентка-первокурсница и никакого ребенка у меня нет. Хорошо, что сапоги скользкие, это выручает, приходится за каждым шажком следить и идти медленно.

Едва я вхожу в свой подъезд, как приваливаюсь спиной к тяжелой двери и отдуваюсь. По спине катится холодный пот, меня до сих пор потряхивает, но расслабляться еще рано. Надо поскорее собрать вещи и уезжать на каникулы, как я и планировала. Все равно теперь только в начале февраля возвращаться, чтобы попытаться сдать заваленный зачет снова. Что-то мне подсказывало, что с ребенком тут точно лучше пока не оставаться.

Кое-как открыв дверь своим ключом, потому что Аня звонок попросту игнорировала или куда-то ушла, я вваливаюсь в квартиру и сбрасываю с запястья тяжелый пакет. От его ручки остался глубокий след, но сначала я решаю отнести малыша в комнату и пока раздеть, чтобы ему было не слишком жарко. Но стоит только шагнуть туда, как Аня буквально накидывается на меня с порога:

– Ты чего его сюда притащила! Я видела все, какого черта ты эту личинку не отдала мужикам тем?!

От испуга я шарахаюсь назад и смотрю ошарашенным взглядом на подругу.

– Они подозрительные какие-то, Ань! – вцепившись в малыша так, словно его собрались у меня отобрать силой, говорю я, – Ты права про бандитскую наружность, но не это главное! Я слышала их разговор, они… они продать его кому-то хотели и обсуждали что-то незаконное!

Аня смотрит на меня, как на сумасшедшую и, скривив губы, передразнивает:

– «Что-то незаконное»! Ты что, совсем детективов пересмотрела? Они этого личинуса ищут, вот и отдай его! Смотри, еще сядешь за то, что чужого ребенка укрываешь и не отдаешь! Тебе все эти проблемы зачем?

– Ты же сама говорила…

– Да ничего я такого не говорила! И вот что ты делать будешь с ним?? Тут оставишь? Мне тут этот орущий кусок мяса не нужен!

– Я и не собиралась тут ребенка оставлять! – закипая от злости, кричу в ответ, – Поеду к маме, я все равно все предметы сдала, кроме философии этой.

– Вот уж мамка твоя обрадуется такому подарочку – дочь через полгода института в подоле принесла! – хохотнув, шутит зло Аня, – Ей прямо хочется лишний рот голодный кормить.

– Не скажет она так! Я ей все объясню, и она поймет! Не могу я его отдать, ты же слышала, что я тебе рассказала! Это бандиты какие-то и они с полицией заодно! Кто знает, что они этому ребенку вообще сделают, может продадут на органы какие-нибудь!

– Это не твои проблемы, Поль. Я бы на твоем месте отдала этого мелкого и забыла о нем, как о страшном сне! Оно вот тебе надо? Что там с ним, как будет – это вообще нас с тобой не касается! У нас, вон, экзамены, зачеты, учеба, вот про них и думать надо.

Я пораженно замолкаю, не веря, что Аня действительно так легко об этом говорит. Это же ребенок, он живой, дышит, двигается, может его вообще у родителей похитили и те сейчас места не находят. А она о нем вот так, как о куске мяса… плевать, что будет, лишь бы проблем не нажить.

– Как ты так можешь… – хмуро выдыхаю я.

– По крайней мере, я не строю из себя правильную хорошую девочку, как ты!

Сжимаю крепче зубы и глухо говорю:

– Аня… мы сейчас поссоримся.

– Ой, да к черту тебя! Иди, куда хочешь со своим засранцем мелким, сопли ему вытирай, подгузники меняй, раз такая правильная! Вещи только прихвати и на следующий месяц себе новую квартиру ищи – я с тобой жить больше не собираюсь! – припечатав, Аня нарочно пихает меня плечом, несмотря на то что на руках у меня все еще малыш, и демонстративно хлопает дверью кухни.