Считается ли женщина полностью живым существом, или живы только те части ее тела, которые остались молодыми и «красивыми»?
Наоми ВульфМиф о красоте[14]
Конечно, авторы книг о старении оказались правы: с возрастом я обрела мудрость, спокойствие и проницательность. Теперь я мо-гу отделить зерна от плевел и понять, что действительно важно в жизни. И знаете, что это? Моя шея.
Нора ЭфронЯ ненавижу свою шею(I Feel Bad About My Neck)
Я не планировала посвящать первую главу этой книги красоте и ее упадку. В мои задачи входил серьезный анализ социального и политического статуса женщины среднего возраста, а не написание очередного руководства для женщин постарше о том, как выглядеть менее отвратительными в глазах приличного общества. Красота мимолетна, да и я не разбираюсь в пилингах, филлерах и других средствах, «без глубокого вмешательства» гарантированно превращающих симптомы климакса на вашем лице в сексуальное сияние кожи. Я хотела вообще пропустить эту тему и сразу перейти к другим, куда более сочным: работа, деньги, секс, насилие, смерть. Но внешность женщины – тоже пища для размышления, и, возможно, самая сытная. Как отмечает Эймер Макбрай, под «мужским взглядом женское тело становится более мясным».
Мы, женщины старшего возраста, тоже не уберегли свое тело от этой участи, ведь нам постоянно напоминают о том, как неприятен наш особый тип «мясистости». Хоть мы и не выбирали седые волосы, лишние килограммы и морщины, это никак не изменяет того, что наша внешность буквально оскорбляет окружающих нас людей. «Если вы – посредственность, это просто ваша оплошность, – пишет Джейн Шиллинг в своей книге о среднем возрасте «Незнакомка в зеркале» (The Stranger in the Mirror), – но старение – это просто публичный плевок».
Женщиной средних лет не рождаются, а становятся, и начинается этот процесс именно с внешности. Сначала шея, потом рот, и далее по одному сюрпризу в течение каждого дня, при этом стареют и те части тела, о которых вы даже не задумывались в этом ключе. Вы можете сказать, что вам все равно, но это будет правдой, только если вы живете в изоляции от человеческого общества. В ином случае вы, как и все женщины, понимаете, что ваш внешний вид влияет на отношения с миром, определяя ваше положение в социальной иерархии и на рынке женственности. От внешности зависит, как мы взаимодействуем с людьми, как ведем себя, когда хотим, чтобы нас заметили, а в дальнейшем и то, как будут восприняты наши слова и действия. Она влияет на наши чувства и убеждения, но не потому, что мы тщеславны и поверхностны, а потому, что от нее зависит, каким по счету блюдом мы будем на патриархальном столе.
Если вы зайдете в любой из магазинов Boots или Superdrug, в глаза вам сразу бросятся сотни лекарств от этой страшной болезни – женского старения. Неважно, работают ли они, сама покупка – уже ритуальный акт подчинения. Неважно, что эта сыворотка не изменит ваше лицо, – если вы ее покупаете, значит, вы этого хотите. Конечно, это шутка, но шутка на грани между «смеемся вместе» и «смеются надо мной». Может, мы никогда и не хотели привлечь внимание мужчин или перестали хотеть со временем, но очень многие из нас продолжают вести себя так, будто все-таки хотят этого. Их демонстрация «тщеславия» – это и одна из форм деградации, и попытка сохранить статус, при этом одно подогревает другое в нескончаемом круговороте стыда.
Что-то должно измениться. Уже более 30 лет назад Наоми Вульф опубликовала «Миф о красоте», и более 200 лет прошло с тех пор, как Мэри Уолстонкрафт в книге «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman) разобрала на части эту абсурдную золоченую клетку под названием женственность. Все же отношение к красоте усложнилось не в последнюю очередь из-за нарратива о толерантности к самовыражению: «Ты можешь выбрать любую косметику, ведь теперь нам позволено быть сексуальными!» – а также «никто не осудит женщину, поработавшую над своей внешностью». Конечно, мы стараемся поддерживать стремление женщины выглядеть той, кем она является, но ведь далеко не все считают, что у их истинной сущности тело женщины средних лет. Если самовыражение через внешность – это часть социальной идентичности, каково должно быть женщинам, для которых время, когда внешность отражала их представление о себе, уже прошло? Если самоидентичность подвижна и пластична, то почему некоторые женщины до сих пор выглядят устаревшими, немодными? Разве это их выбор? Разве это и есть они «настоящие»? Как и многие женщины старшего возраста, глядя на себя в отражении, я думаю: «Нет, это не я». Женщина, смотрящая на меня из зеркала, и та, которой я себя представляю, – из разных миров.
Это не значит, что нас всегда судят только по внешности. Даже если кто-то считает, что мы больше, чем наша внешность, изменения в ней все равно влияют на то, как мы видим жизнь. Как можно оставаться прежним человеком, когда отношения с окружающими переменились столь драматичным образом? Только теперь эта приходящая с возрастом перемена сливается с современными представлениями о выборе и идентичности. Женщины средних лет, с которыми я разговаривала, часто вспоминают, как их внешность использовали в качестве аргумента против их точки зрения (похожим образом раньше можно было услышать высказывания вроде «феминистки с волосатыми ногами» и «уродливые суфражистки»). Будто нас состарило не время, а наши взгляды, остающиеся непростительным грехом. Этим мы и отличаемся от следующего поколения, которое собирается оставаться вечно молодыми, морально и эстетически.
Эта глава не про то, как избавиться от семи признаков старения. Она про то, почему отвисшая грудь делает вас злодейкой, а неспособность сохранить достаточно женственный облик мешает другим быть самими собой. Не я придумала эти правила, я только объясняю, как они работают.
Стоит заново открыть для себя одну из старых сказок, как понимаешь, что теперь ты на стороне злодеев. Для меня все началось с Белоснежки. Книга 1983 г. Элиссы Меламед «Свет мой зеркальце: ужасы старения» (Mirror, Mirror: The Terror of Not Being Young) начинается с этого ужасающего открытия: «Я всегда была Белоснежкой и вдруг превратилась в злую мачеху! Как это могло произойти?» Сорок лет спустя мне стыдно признаться, что я пришла к осознанию своего возраста точно таким же путем. Как банально! И все же, пока мы боимся злой мачехи, мы обречены повторять ее ошибки.
Сейчас я понимаю, что в тот момент вовсе не была старой. Мне было 37 лет, и как-то раз мы с партнером пошли в кино на «Белоснежку и Охотника» – сказку, адаптированную режиссером Рупертом Сандерсом, с Кристен Стюарт в роли Белоснежки (с мечом и железным характером) и Шарлиз Терон в роли злой королевы Равенны (она была на 14 лет старше Кристен Стюарт). Фильм подавался как феминистическое переосмысление старой истории, предлагающее, как и положено, новый взгляд на традиционные ценности. Ведьмы стали сложными женскими персонажами с глубокими переживаниями (не переставая при этом быть ведьмами). Чем дольше я смотрела фильм (а он довольно длинный), тем больше росло во мне ощущение дискомфорта. Это был феминизм, но это был чуждый мне феминизм.
Шарлиз Терон играет женщину, борющуюся с разрушительной силой времени. Ха! А мы все чем занимаемся? Хотя, конечно, тебе должно быть хуже, если ты – голливудская актриса. Еще хуже, если ты играешь женщину, отчаянно цепляющуюся за молодость и красоту (о которых с детства говорят как о нашей главной силе и защите). Еще хуже, если средства для достижения цели у тебя неизменно злодейские, в том числе насилие по отношению к молодым персонажам, сыгранным молодыми актрисами, – в одной из сцен Равенна буквально высасывает молодость и красоту из модели Лили Коул, которая младше ее на 12 лет. На этом моменте меня посетила мысль, что весь фильм – один сплошной троллинг со стороны руководства студии, прямое одобрение «двойных стандартов старения» и морализм (конечно же, в феминистической обертке), рассказывающий о том, как опасно стареть и сопротивляться старению.
Мы уже привыкли к подобному троллингу. В фильме 1950 г. «Бульвар Сансет» размытие границы между героиней Нормой Десмонд и играющей ее пятидесятилетней актрисой Глорией Свенсон можно объяснить разве что садизмом режиссера. Создайте и увековечьте проблему (в данном случае – комбинацию эйджизма и женоненавистничества), которая лишит женщин возможности выражать свои мысли, а затем найдите женщину, которая будет и испытывать ее на себе, и отыгрывать вам на потеху. Женщины старшего возраста, сопротивляющиеся своей второсортности, достойны жалости, а не демонизации. В некотором смысле традиционные сказки исследуют проблемы более тонко и комплексно, чем их современные версии. В злой ведьме и уродливой мачехе мы видим женщин, отчаянно держащихся за власть. Эта власть в оригинальных историях была вопросом жизни и смерти, выживания и нищеты. Мораль детских сказок заключает в себе двойное предостережение: бойся женщин старшего возраста, но не только потому, что ты – не они, но и потому, что ты станешь такой, как они, и твой дерзкий характер тебя не спасет.
Я пришла к выводу, что во всех новофеминистических прогрессивных разоблачениях ведьм прослеживается общее утверждение: мы вас ненавидим, но не потому, что вы старые (это было бы плохо и не прогрессивно), а потому, что вы не смогли остаться молодыми.
Персонаж Кристен Стюарт – молодая сильная женщина – позволяет студии защититься от обвинений в сексизме. Ее Белоснежка – больше чем просто красивая девушка, потому что она сама сражается за свою жизнь и не выходит замуж за прекрасного принца. Но все же красота и юность неизбежно ассоциируются с отвагой и добродетелью. Просто так получается, что те, кто не верит в привилегии красоты и молодости, сами оказываются молодыми и красивыми.
Убивая отца Белоснежки, Равенна говорит ему: «Мужчины губят женщин. Они берут нас, а потом, наигравшись, выкидывают, словно объедки». Учитывая, что сыгравшая Равенну актриса еще даже не достигла среднего возраста, а ее лицо, измененное компьютерной графикой до состояния «профнепригодности», представляется как ее «истинная натура», я думаю, ее ярость вполне обоснованна. Поглощая попкорн, я думала о том, как некоторые мысли, казавшиеся нам в молодости слишком радикальными, возвращаются к жизни, когда у нас появляется второй подбородок и мы вдруг осознаем, что находимся на грани «ухода с рынка». Я вышла из кинотеатра с чувством сильного беспокойства. Может, я тоже злодейка? Я знала, на какой стороне должна по идее быть, но с удивлением понимала, что еще не готова с этим смириться.
О проекте
О подписке