– Это наша реальность, – разводит руками отец.

Он не шутит, говорит на полном серьёзе. И это полнейший – звездец.

Наверное, именно тогда я и понял, что такое настоящий страх за тех, кто от тебя зависит. Разговор затянулся до самого вечера, вышли, когда стемнело и попытались принять новую реальность. Попытались…

– Что думаешь?

Пожимаю плечами смотря на младшего.

– Я думаю, что это пиздец… – Равиль сам отвечает на вопрос и без прощаний уходит в сторону машины.

Родиться Шахмалиевым – это навсегда повесить на себя аркан. Теперь шутки родни про дочерей дяди, выглядят совсем не смешными. А может быть и к лучшему, что они никогда не узнают, что такое плясать под чужую дудку, стараться не только выжить, но и защитить.

Государственные контракты, обязательства и бесконечные договорённости. Целый ворох бабла, дерьма и обязанностей. Я знал, что наш бизнес не сладенькая вата и был готов к сложностям, но никто не говорил, что мы просто сошки, которых могут заменить в любой момент, как только наши действия пойдут вразрез с требованиями сверху.

Это полный пиздец, если хотите…

Мой сын от меня зависит, и я родившийся в такой семье, с подобными скелетами в шкафу, не имею право на ошибки. Никакие…

У меня было прекрасное детство, юность и полная уверенность, что в этой жизни я знаю своё место, свой путь. Оказалось – ни хрена я не знал, долбаёб.

А сейчас меня бесит реальность, в которой, мой ребёнок носит чужую фамилию. Это действует спусковым триггером каждый раз.

Мысли хаотично перескакивают с одной на другую.

Да, так будет безопаснее, но, блять, кто сказал, что я счастлив?! Я не знаю, как повернётся жизнь, не знаю, смогу так же тащить как отец, смогу стать стеной или нет…

Грёбаный круг сансары.

Я, Равиль, а позже и Ян… мы все повязаны. Нам дали время, а потом спросили сполна. Будь я хоть немного сволочью, то забил бы болт. Отец еще полон сил, вполне может вести дела, есть дядя Давид… и, если бы мы были вечны, я бы так и сделал, если бы, твою мать. Если…

Примерно в моём возрасте, дед умер и отцу пришлось потянуть на себе. Позже, знакомясь с это стороной бизнеса, я чётко пойму, в какой жопе мы живём, какие тучи над головой… Шаг влево или вправо, может быть последним.

За пять месяцев пришлось учиться жить заново, с новыми вводными, по новому вектору. Не думаю, что мать знает про всё что нас окружает… отец слишком рьяно защищает. Ну, а мне, мне, блять, просто тошно. Тошно и нет выбора.

Выходные – это единственное время, когда я могу быть просто Маратом, у которого есть семья и маленький ребёнок. Сын, у которого прочерк в отчестве и другая фамилия! Мать ждёт, что я буду благоразумным и терпеливым, а я чувствую, как напускное терпение трещит по швам.

Завожу двигатель и выезжаю из ворот, чтобы через сорок минут оказаться у её подъезда. Это отличный комплекс, где ещё на фундаменте нам досталось несколько квартир. Недвижимость хорошее вложение денег и каким бы процветающим основной бизнес не был, всегда должен быть план «B», а лучше ещё и «C». Я выбирал простые варианты – вкладывал небольшие суммы в недвижку, участки, попробовать себя в предоставление услуг.

Четыре года назад, в этом доме из трёх квартир осталась одна. Решил не продавать, придержать для большей выгоды, ещё не предполагая, что девчонка, «удачным образом» от меня залетевшая, из всех предложенных матерью вариантов, выберет именно этот. Отдал. Просто отдал и всё. Она её по праву, без претензий. Не думаю, что Марина знает нюансы, она скорее всего просто выбрала и всё, а я так же просто отписал. Мне не жаль денег, которые раз в месяц уходят на её счёт, подаренную тачку, какие-то мелочи на праздники.

Я планировал оставить ей отступные и до сих пор держу это в голове. Пусть просто скажет, если захочет. Деньги на самом деле пыль, но эта пыль нужна всем. Мне было бы удобнее выкупить своё право на отцовство, если бы она была согласна. Если… блять!

Усмехаюсь. Эта девчонка, вопреки всему – удивила. Воспряла духом, пробует вставлять палки. И дело не в нежелание отмечать день рождения сына на нашей территории, дело в том, что она возводит стену между мной и Эмилем.

Не хочу пугать ещё больше, не хочу, чтобы ребёнок видел исходящую меня агрессию в сторону его матери, но необходимость заземлить – присутствует. Это мой сын, как бы она его не назвала, он просто мой.

Выдыхаю протяжно. Я умею контролировать эмоции, не фонтанировать ими, но эта девка может вывести по одному щелчку. Ещё помню, как может…

Через десять минут раздражённо прикусываю фильтр, понимая, что дома её нет. За два с лишним года, а я ни разу не поинтересовался как она живёт, с кем и как проводит время. По большому счёту, было плевать, а сейчас что-то внутри рисует картинки и бесится. Вечер пятницы, она – молодая, красивая, свободная. Самое время для развлечений. Моральный облик бывшей уже не дубасит, какая была тогда и какая сейчас – разница глобальна. Только вот…

Всё чаще думаю о том, что рано или поздно она будет знакомить моего сына с мужиком, который будет с ним жить и возможно, Эмиль начнёт называть его отцом. Ревность рвёт в клочья. Я слишком эгоист, чтобы что-то кому-то отдать, даже в малейшем.

Хрустят костяшки пальцев.

Ещё год назад этой мысли не было и в помине, а сейчас жжёт. Возможно поэтому, когда она паркуется, я вместо того, чтобы выйти навстречу, наблюдаю через лобовое. Холодная ярость растекается по нервным окончаниям парализуя приток крови. А она спокойно ныряет в объятия к какому-то мужику. Он тут раньше меня, зацепились взглядами, когда проходил мимо. Не обратил особого внимания, а сейчас смотрю.

Уровень кортизола медленно, но, верно, поднимается вверх.

Блондинистые волосы колышутся при ходьбе, она такая же подвижная, лёгкая и знакомая. Практически не изменилась.

Объятия парочки становятся интимнее. Считываю это даже на таком расстоянии. В ту же самую секунду, глаза застилает красная пелена, по венам расползается ртуть. Её холод хватом вгрызается в каждую клетку, разъедая контур, но внутри ещё магма теплится. Парадокс ощущений разрывает, ни вдоха, ни выдоха без фантомной боли.

Марина жмётся сильнее к мудаку, так словно он, её личный, грёбаный, плюшевый медведь. Тепло, уют, целый мир, мелодрама на минималках… Сука…

Успеваю втянуться несколько раз прежде, чем парочка начинает целоваться. Она тянется в который раз, привстаёт на носках и проваливается в это с головой. Мне, сидящему в тачке, всё прекрасно видно, до самого донышка. Каждую секунду, каждый пустяк, каждое микродвижение. Сетчатку прожигает до кости. Челюсть скрипит сама собой. Это ни хуя не приятно.

Я знаю, что он чувствует. Точно знаю. Как бы ни хотел это вытравить, помню её. Помню, какая она в постели, какие мягкие на ощупь губы, какими могут быть яркими зелёные глаза… Я знаю, что он чувствует, потому что чувствовал это сам!

Воспоминания ввинчиваются острыми осколками. На какой хер приехал… Если до этого было всё не очень, то теперь станет ещё хуже, теперь буду вспоминать ещё и это. И ждать, когда мой собственный сын начнёт рассказывать, про какого-то там ёбаного дядю.

Откидываюсь назад, прищуриваюсь и смотрю как долбанутый вуайерист. Чувствуя внутри затягивающийся вихрь.

Она старается быть чуть ближе, когда кончает, ключицей тянется вперёд, подчёркивая хрупкость линий. И запах кожи – ярче. Чуть сладковатый, тёплый. Он заполняет пространство, отключает мозг, запечатывает в моменте. Миг растекающейся дрожи по её телу смотрится лучше, чем самое заводящее порно. Она лучше, чем порно, она порок в чистом виде, личный пакетик с дурью, в который хочется нырять бесконечно. И я нырял, столько раз, сколько позволяла. А теперь… смотрю, как обжимается с другим.

Мы не маленькие – никто, ничего, никому не должен, но внутри внахлёст идёт. Вспыхивает огненными вихрями, поглощая здравомыслие. Плевать на осознанность, я блять, просто не хочу это видеть. Гнев смешивается с бессилием, вспыхивает, угасает, снова вспыхивает и гаснет. Ртуть продолжает разливаться по венам. Холодная, вязкая, тяжелая.

Перед глазами проносится разговор с Мадиной, как живой восстаёт из памяти, подтверждая весь сюр ситуации:

– Ты её любишь… просто скажи, ты её любишь или нет?

Голос дрожит и мне действительно жаль, что это происходит с нами. Так быть не должно. Совсем.

– Нет, – честно отвечаю.

Закрывает ладонями лицо, пальцы дрожат. Не справляется, не может удержать вес собственного отчаяния. Хрупкие плечи нервно подрагивают. Старается не всхлипнуть, проглотить ком, замаскировать страх, но сдаётся.

Я и раньше видел страх в её глазах, но сейчас он другой: острый, болезненный. Она боится, что я уйду, потому что воспитанные девочки не спят со своими женихами до свадьбы. Жених – не муж.

По глазам вижу: прокручивает в голове. Одного нарушенного правила оказывается достаточно, чтобы всё, во что она верила: шаталось, как карточный домик. Если уйду – размажу хрупкую девочку, которой обещал семью и дом. Я – обещал, она – поверила. На деле … хочу отказаться от слов. Я не настолько благороден, насколько она думает.

В огромных карих глазах больше нет наивной веры: как в людей, так и в меня. Чем больше смотрю в них, тем больше понимаю: прямым текстом никогда не смогу. Никаким не смогу!

Щелчок, рёв, тишина.

В тот момент, когда отвечаю правдой, мы прекращаем быть, по глазам её понимаю. У меня внутри – пустота, а у неё – мелкие, болезненные обломки идеального мира, в который так долго верила. Я всё ещё здесь, смотрю на дрожащие пальцы, лицо мокрое от слёз. Признаюсь сам себе – обратного пути не будет.

Остался с ней: потому что я должен, потому что правильно, потому что наш секс был обоюдным и ответственность мы разделили на двоих. Она не виновата, что я трахнул кого-то и это имело последствия.

С Мадиной не было вспышкой, я шёл на это сознательно, а она, как выяснилось – нет.

Ещё один глубокий затяг, фильтр жжёт пальцы, рука машинально тянется к телефону. Внутри кипит так, перед глазами буквы плывут. Быстро набиваю текст и без промедления отправляю. Тут же смотрю на парочку. С разочарованием понимая: никого не замечают, так вцепились друг в друга… Это особенно бесит.

Набираю номер и жду. Гудки сухим эхом в тишине салона. Один… второй…

Марина вздрагивает. Издалека вижу, как моментально обрывает жалкий спектакль из поцелуев, торопливо тянется к телефону, вырываясь из рук. Взгляд мечется из стороны в сторону. Чувствую, как по губам ползёт улыбка: горькая, злая, самодовольная. Не могу это контролировать.

Она замирает, смотрит на экран, после поспешно отходит в сторону, набирая меня. А я смотрю только на неё, игнорирую жужжание, впитываю эмоции, разрешаю поглотить себя до конца. Пропускаю несколько вызовов, сознательно растягиваю… А когда принимаю и слышу взволнованный, трескучий, срывающийся голос – улыбаюсь. Это наполняет каким-то садистским, извращённым удовольствием. Наслаждаюсь её тревогой, отчаянием, её беспомощностью. Смакую. Давлю, заведомо понимая, что порчу вечер. Я хочу его испортить!

Она задыхается от эмоций, выбрасывает их в атмосферу, начинает хаотично передвигаться из стороны в сторону, а её тюбик застывает за спиной, потому что она только что осадила его одним коротким движением руки.

Наш короткий разговор, эмоции через край и гнетущая тишина салона. Меня обрубает сразу после разъединения. Очень болезненно и на глухо припечатывает осознанием. Откидываю голову на подголовник, закрываю глаза, гулко выдыхая. Ни хуя не стало легче. Извращённое желание задеть возвращается обратно, жаля создателя.

На самом деле, мне нечего ей сказать, да и желания нет.