Глава 3

Пётр Васильевич осторожно взял конверт из рук банкира, будто он мог вот-вот взорваться.

– Неужели вы думаете… – начал говорить Бобрыкин, но Курекин его перебил:

– Я думаю все, что угодно. Любые неожиданности, да и ожиданности тоже, должны нас настораживать.

Он взял нож со стола, покрутил его в руке и, заметив, что он все же недостаточно чист, протер салфеткой.

– Я бы принес вам для бумаги, – пробормотал Герман Игнатьевич.

– Не утруждайтесь, – махнул рукой следователь. – Этот вполне сойдет.

Надорванный конверт Курекин положил в специальный пакет, запас которых он держал при себе на случай сохранения улик.

– Адреса и фамилии отправителя нет. Но мы придержим конвертик, если содержимое покажется подозрительным. Иногда любая мелочь в помощь.

Вынутый листок бумаги был сложен вдвое. Курекин осторожно развернул послание.

– Странно, пахнет чесноком и… горчицей… Вас, господин Бобрыкин, тут приглашают на… простите мой французский, derniererendez-vous[1], – произнес Петр Васильевич с дичайшим акцентом. – Последняя. Хм. Плохое слово. Ага, английский праздник «Ночь Гая Фокса». Обещают составить специальное меню, готовятся фейерверки. А также планируется создать атмосферу замка, в котором водятся привидения. Состоится сие действо в Английском клубе. – Пётр Васильевич убрал приглашение в тот же пакет, где уже лежал конверт. – Я оставлю при себе эти бумаги. Если вы пойдете в клуб, прошу соблюдать осторожность! Послание без подписи, без адреса. Кто его отправлял для вас? Причем, не домой, а сюда, где вы в гостях. Весьма странно!

– Я могу завтра уточнить, – сказал Герман Игнатьевич. – У меня в Английском клубе знакомый шеф-повар. Уверен, он знает обо всех запланированных мероприятиях.

– Буду премного благодарен, – кивнул в сторону хозяина дома Курекин. – Но запашок всё-таки идет от бумаги странный…

В комнате установилась зловещая тишина. Все смотрели на пакет с посланием, как на живое существо, способное выкинуть любой фортель. Неожиданно тишину нарушила Ольга Михайловна, сначала прикрывшая рот ладошкой, потом вскрикнувшая, а затем начавшая сбивчиво говорить, что для неё было нехарактерно.

– Боже мой! Пётр Васильевич! Чеснок! Горчица! А не хотят ли вас отравить?! Точнее, не вас, а Севастьяна Андреевича! Но ведь конверт в итоге вскрыли именно вы! Боже мой!

– Оленька, успокойся, дорогая, – дрогнувшим голосом произнес Радецкий. – Что ты имеешь в виду? Почему такие простые запахи тебя напугали?

– Герман, я как раз намедни читала про новейший яд, полученный в Германии. Он быстро просачивается через бумагу, не оставляя следов! Пахнет еле уловимо. Именно чесноком и горчицей! Стоит прикоснуться к пропитанному им листку и в течение двенадцати часов человек умирает. Никто не может понять отчего, так как проходит слишком много времени с момента отравления! Пётр Васильевич, не прикасайтесь ни к чему! Особенно к лицу и глазам! И давайте срочно вызовем врача!

Надо сказать, Курекин отнесся к словам Ольги Михайловны с определённым скепсисом. Он осознавал опасность и понимал, что на Бобрыкина вполне могли покушаться. Но в его голове к тому моменту уже выстроилась весьма стройная картина: банкира приглашают в Англицкий клуб и там убивают. Отравить при помощи приглашения на суаре непонятного свойства? Нет, следователь про это даже не думал. В пакетик, на всякий случай, он спрятал возможные улики. Сличить почерк, манеру письма – да мало ли что пригодится…

Тем не менее, Пётр Васильевич непроизвольно вытянул руки, чтобы случайно до себя не дотронуться. Гости отошли от него на приличное расстояние. Они, в отличие от следователя, сделали это «произвольно», восприняв слова Радецкой серьёзно.

– У вас руки слегка покраснели, – испуганно пробормотал Фёдор. – Ваше благородие, может доктора, как советует дама? – от страха он позабыл имя хозяйки, отчего глаза его сделались еще больше.

– И правда, Пётр Васильевич, от греха подальше, – поддержал помощника следователя Герман, – позвольте предложить вам экипаж. И я вызову к вам домой своего доктора. Очень опытный человек. Участвовал в японо-китайской войне года четыре назад на стороне Китая. Он тогда изучал китайскую медицину и решил, что на поле боя сможет успешно применить свои знания, излечивая раненых. Если это отравление, лучшего врача вам не сыскать, Пётр Васильевич. И не мешкайте, пожалуйста. Поезжайте. Только адресок ваш напомните.

Если бы Курекин был актером, а не следователем, то сейчас мог бы начать выступление. Гости стояли амфитеатром вокруг стола, по другую сторону которого, вытянув руки, расположился следователь. Слуги выстроились вдоль стены, образуя своеобразную галёрку. Сходство усугублялось тем, что им также, как на дальних местах в театре, видно происходящее было плоховато. Следовало бы убрать со стола и подавать горячее, но отсутствие указаний от хозяина дома заставляло слуг оставаться в столовой и не шевелиться. Ваня, собиравшийся пройтись с вином, дабы долить в опустевшие бокалы благородного напитку, тоже застыл у буфета.

– А знаете, – нарушила тишину Ольга Михайловна, – я велю принести вам перчатки Германа Игнатьевича. Иначе вам затруднительно будет передвигаться, ни к чему не прикасаясь. Ваня, будь любезен, ты знаешь, где они лежат.

– Пустое это, – заворчал Пётр Васильевич, не привыкший к подобному вниманию. Но вид его всё более краснеющих рук заставлял принять очевидное: чем-то бумагу явно пропитали.

Поставив бутылку с вином обратно в буфет, Ваня быстро вышел из столовой и вскоре вернулся со старыми перчатками хозяина. Новые лежали на виду в коридоре. Однако старший лакей, почитавший хозяйский гардероб за великую ценность, которую он был поставлен всячески оберегать, наряду с винными запасами и посудой, логично решил, что лучше выдаст следователю более поношенные. «Мало ли чего, – размышлял Ваня, – а вдруг и правда отравление. Перчатки не вернут. А кожи они тонкой, стоят дорого». В общем, вручил он Курекину маленько потёртые. Тот, впрочем, внимания на этот нюанс не обратил и аккуратно натянул перчатки Радецкого.

– Экипаж подан! – провозгласил дворецкий.

– Пётр Васильевич, идёмте, я вас провожу, – смело заявил Герман Игнатьевич. Гости сочли поступок благородным и весьма отважным, учитывая обстоятельства.

Фёдор, несколько оторопевший от произошедших событий, сделал несколько шагов вслед за начальником, хотя и не так прытко, как Герман.

– Федюнь, ты со мной не езжай, – обернулся следователь. – Возьми пакетик с конвертом и письмом и отправляйся на службу. Пусть проверят, с осторожностью, бумагу. А почерк сверь с приглашениями на предыдущие суаре и рандеву. Не помешает сверить и с домовыми книгами, и другими бумагами. Не думаю, что писал кто из слуг – больно витиеватый почерк, слог выспренний. Но никогда не знаешь…

– Есть, вашблагородь! Выздоравливайте! Дай Бог, чтобы обошлось!

Пётр Васильевич, направившись к двери, махнул рукой в Германовой перчатке.

– Обойдется!

– Ваня, еще просьба, – обратился Радецкий к старшему лакею. – Надо будет написать письмецо Алексею Фомичу и срочно отправить кого-нибудь к нему. Надеюсь, он дома. Если не будет, пусть расспрашивают, куда, мол, хозяин поехал. Мол, дело срочное.

– Понял! Пишу по образцу «вызвать врача к больному»?

– Точно, Вань. Припиши «тяжело больному» и слово «срочно».

Надо сказать, Ваня, будучи не шибко грамотным, с написанием простых вещей справлялся благодаря усилиям Ольги Михайловны. Она составила для него список имен и фамилий, распространенных в Российской империи, а также написала образцы самых распространенных писем. Врачу, бог миловал, писали крайне редко, но образец у Вани был, и он тщательно его переписал, сильно надеясь, что добавленные Германом Игнатьевичем слова вывел верно.

– Я пока не тяжело болен! – прокричал из коридора следователь. – Зачем огород городить!

На его сентенции Радецкий внимания не обратил, и письмо доктору отправилось в том виде, в котором его записал Ваня: «Нижайше прошу прибыть к тежелобольному следователю Курекину Петру Васильевичу срочно по адресу…»

Тем временем в столовой гости пришли в себя и зашумели.

– Гранд кошмар! – грассировала Генриетта Сиверс де Бельфорд, обмахиваясь веером. Графиня, вдова бывшего атташе французского посольства, сама два года назад пережила покушение на собственную жизнь, а потому случившееся на её глазах злосчастье слишком чётко напомнило печальные события.

Граф Сиверс стоял молча, хмурясь и подергивая себя на нервной почве за подбородок. Ефим Карлович, чьи предки были родом из Дании, отличался чрезвычайной бледностью, усов не носил, а довольно длинные волосы собирал в тонкую косу. Скандинавские корни повлияли на его характер, выработав привычку воспринимать с ледяным спокойствием любые события. Однако пять убийств членов «Хранителей истины» и сегодняшнее покушение на шестого – а Сиверс был уверен, что письмо Бобрыкину пропитали-таки ядом – даже его выбили из колеи. По случайному стечению обстоятельств и он, и его жена были почти ровесниками Герману и Ольге соответственно.

– Хм, так и не пойму, ехать ли в клуб… – бормотал Бобрыкин, на которого, если полагать письмо отравленным, пытались покушаться. – Нет ли за всем этим происков людей из деловой сферы?

– Не дали честным людям поесть нормально! – восклицал Капер-Чуховской, считавший подобные выкрутасы непростительным нарушением этикета, установленного его другом Радецким на время принятия пищи.

– Господа, господа, не переживайте! – захлопала в ладоши Ольга Михайловна, в отсутствии мужа решившая временно взять бразды правления в свои руки. – Горячее будет подано, несмотря ни на какие капризы судьбы. А пока Герман Игнатьевич распоряжается, пройдемте обратно в гостиную. Там остался аперитив, который мы, да простят нас французы, слегка превратим в entretif, то есть между закуской и горячим. – И она обратилась к слугам, прилипшим к стене: – Напитки, если уже убраны, верните, будьте любезны, в гостиную. А также закуски, включая те, что остались на столе.

Слуги, которым наконец стало понятно, что делать, зашевелились и побежали исполнять указание хозяйки. Вернувшийся через несколько минут Герман Игнатьевич застал в столовой лишь сервированные для горячего тарелки и чистые бокалы. Он услышал голоса, доносившиеся из гостиной, и, пройдя туда, обнаружил своих гостей, которые с аппетитом поедали остатки закусок, запивая их аперитивными и основными напитками.

– Герман Игнатьевич, докладывайте! – заметив хозяина, прокричал Бобрыкин, перекрывая шум.

– Дайте сначала человеку выпить, нехристи вы эдакие! – Каперс-Чуховской направился к Радецкому с рюмкой водки и блюдцем с лотарингским пирожком. – Бери, Герман Игнатьевич, за здоровье!

Отдав рюмку и закуску, он поспешил налить себе. Его примеру последовали остальные гости, нестройным хором поддержав тост.

– В общем, отправил я несчастного Петра Васильевича домой. Уговорил его помощника последовать с ним. Оба отказывались, но неизвестно, когда прибудет доктор. Надо, чтобы кто-то был с пострадавшим. Мало ли! Велел тут же, как будут новости, отправить нам записку. Надеюсь всё же, что вести получим благие. Алексей Фомич даже с того света людей вытаскивал. Имеет знания по каким-то особым китайским методам, которые сильно отличаются от наших, но имеют действие сродни чудотворному.