– Господа, а вот ведь получается, что за нами кто-то охотится, – вступил граф Сиверс. – Как ни беспокойся за многоуважаемого господина следователя, а поволноваться стоит за нас самих.

– Вы уверены, что за всеми этими преступлениями следует искать врагов «Хранителей истины»? – скептически спросил Бобрыкин. – Я случайно вступил в вашу организацию. Вы меня пригласили. Думаю, раз мои друзья в ней, то почему бы нет. Но я ни в чем таком не замешан. Даже не финансирую ни в коей мере. Зачем на меня покушаться? В толк не возьму.

– Видите ли, Севастьян Андреевич, никто из убитых не занимает сколь-нибудь выдающегося поста в нашем сообществе. Никто не хранит фолиант. Как вам известно, книгу в России хранит хозяин этого дома. По нашей договоренности Герман Игнатьевич никому не сообщает о местонахождении фолианта. Опять же было бы понятно, если бы пытались его найти. Но убийцы… или убийца просто наносит смертельные удары. Без всякой логики!

– А давайте выпьем коньяку с шампанским? – предложила Ольга Михайловна слегка дрогнувшим голосом. Ей с самого начала не нравилась идея с назначением Германа главным хранителем. Сейчас она не привлекала еще больше. – Как называется сей коктейль, мой милый друг? – обратилась она к мужу. – Запамятовала.

– Адмиральский, «амираль». Интересное сочетание. Но следует очень внимательно соблюдать пропорции. Я сделаю желающим. А потом вернемся в столовую. Подадут горячее.

Желающих отведать адмиральский коктейль оказалось много. А точнее, все гости. Они выстроились в небольшую очередь к хозяину дома. Герман Игнатьевич наливал с палец французского коньяку, а потом сверху лил крымского шампанского.

– Водки туда надо лить, водки! – советовал Каперс-Чуховской, не находивший большого удовольствия от иных напитков, но тем не менее бокал с «амираль» опустошил довольно быстро.

***

– Продолжаем наш ужин на английский манер, – вещал Герман Игнатьевич, заняв привычное место во главе стола. – На горячее мною было запланировано следующее. Креветки в соусе карри. Соус этот из Индии. В Англии появился уж более ста лет назад. Ну сейчас он считается чуть ли не таким же известным, как рыба с жареной картошкой. У нас соус не очень широко распространен. Но мне его вкусовые качества понравились. Приглашаю и вас отведать. – Герман махнул рукой официантам, и они пошли обносить гостей объявленным блюдом. – Карри бывает весьма острым, однако я выбрал более мягкий вариант. Кроме креветок, в блюде содержится шпинат и лук. Готовилось блюдо в кокосовом молоке. Доложу вам: основная сложность для меня состояла не в приготовлении. Оно довольно простое. А в поиске карри и кокосового молока.

Гости настороженно клали себе на тарелки понемногу: странная смесь индийского и английского вызывала определенные опасения, несмотря на кулинарные таланты Радецкого.

– К креветкам мы подаем охлажденное белое вино, – продолжил хозяин дома. – Как и положено к рыбным блюдам. Надо отметить, что англичанам ничто человеческое не чуждо, и они тоже любят рыбалку. Поэтому сейчас вам предложат блюдо из форели, а вы представьте, что форель для вас выловил какой-нибудь английский граф.

Шутку гости оценили и засмеялись, подзабыв о грозившей им опасности.

– На сковороду с высокими бортами мы выложили лук-шалот, а сверху разместили форель. Залили бульоном и портвейном…

– Вечно вы, Герман Игнатьевич напитки переводите, – покачал головой Каперс-Чуховской, считавший, что вина на еду лить – только их переводить.

– Нам хватит, любезнейший Афанасий Никифорович, и для блюд, и для тостов… Так вот, кроме того к рыбе предлагается соус из грибов и анчоусов. На самом деле, соус называется «грибной кетчап», рекомендую. Через шеф-повара Английского клуба я добыл вустерский соус, который обязательно следует добавлять при приготовлении грибного кетчапа.

В завершении рыбной части подали палтуса под нежнейшим соусом из зелёного горошка, яичного желтка и сливочного масла. А также удивительное блюдо из трех разных рыб, которые имели кремообразный вид и лежали в специальных формочках. Рядом полагался кусочек поджаренного хлеба.

После такого пира для мясного в желудках, казалось, не осталось места. Но Герман Игнатьевич подавал блюда в небольшом количестве. Они были легкими и вполне позволяли насладиться следующей серией дегустасьён. Пока слуги меняли посуду – специальные вилки и ножи для рыбы заменялись на те, что предназначены для мяса; бокалы для белых вин сменились на фужеры для красных – графиня Сиверс спросила Радецкую:

– Душа моя, а вы не пытались опубликовать кулинарную книгу или выпустить журнал с рецептами? Герман Игнатьевич, мне кажется, является неистощимым источником различных изысков!

– Ох, как вы угадали, дорогая Генриетта! – воскликнула Ольга Михайловна. – Представь, Герман, Генриетта угадала мои планы!

– Ждем подробности! Рассказывайте, пожалуйста! – настойчиво попросили гости.

– Пока, господа, и рассказывать толком нечего. Когда получится воплотить, обязательно вам первым доложу. Пишу и книгу по рецептам мужа, и вместе с редактором «Освобожденной Галатеи» готовим журнал на всякие кулинарные темы. Но дело это непростое. Скоро не ждите.

Уютная атмосфера особняка Радецких заставила бы всех окончательно забыть о приключившихся волнениях, но дворецкому пришлось нарушить установившееся благостное настроение. Не успели начать подавать мясное, как он вошел в столовую и вручил Герману Игнатьевичу две записки. После прочтения лицо Германа омрачилось.

– Плохие новости, господа, – сказал он. – Пишет врач, Алексей Фомич, которого я просил прибыть к Петру Васильевичу Курекину. – К сожалению нашему доблестному следователю становится всё хуже. На коже появились волдыри…

– Герман Игнатьевич! – с придыханием произнесла графиня, резко побледнев. – Увольте от подробностей!

– Мы можем удалиться в гостиную, – предложил Сиверс, – дабы не тревожить наших дам.

– Я бы пошла с вами, – заявила Ольга Михайловна. – Я не склонна к обморокам.

– Душа моя, останься с Генриеттой, – попросил Герман. – Ей что-то совсем дурно. Может соли велеть принести? Я тебе потом всё расскажу в подробностях.

Радецкой пришлось согласиться и отпустить мужчин в гостиную одних. Её подруге действительно стало совсем плохо, и следовало о ней позаботиться.

Слуги опять остались не у дел, привычно выстроившись вдоль стены. Вечер складывался вовсе не так, как полагалось. Погода за окном тоже переменилась к худшему. Ноябрьские ветра задували изо всей силы, стараясь забраться в любые щели. Они гудели и завывали на манер привидений английского замка, навевая печальные мысли. Ольга Михайловна позднюю осень не любила. Она бы с удовольствием уезжала из Москвы в теплые края, но сезон был в разгаре, и отъезд приходилось откладывать до послерождественских времен. Тогда все чуть успокаивались, изредка устраивая под метели январские балы, которые вполне можно пропустить – чай не девушка на выданье.

В гостиной, оставив дам на попечении друг друга, мужчины приготовились слушать Германа Игнатьевича.

– Врач пишет, что пробует применить известные ему средства для лечения кожных заболеваний. Пока улучшения не наблюдается. Очень хвалит Ольгу Михайловну за своевременное предупреждение не трогать глаза и лицо. Иначе, уверен Алексей Фомич, последствия были бы куда плачевнее. Вторая записка пришла от Фёдора. Она куда короче. Дождавшись врача, он поехал в участок, чтобы передать для исследования конверт и отравленное послание. Так как дело касается следователя полиции, на службу вызваны все, кто может помочь в определении состава яда.

Сиверс раскурил трубку. Остальные налили себе напитков, которые на сей раз слуги даже убирать не стали, словно чувствовали, что пригодятся.

– Вот напасть какая! Какой ужин испортили супостаты! – осуждающе сказал Каперс-Чуховской. – И чего хотят, непонятно.

– Народ русский извести, знамо дело, – проворчал Бобрыкин. – Вон, масонскую ложу разогнали и правильно сделали.

– За что ж это вы ратуете, Севастьян Андреевич? – грозно спросил граф Сиверс. – Чтоб и нас разогнать? «Хранители истины» политикой не занимаются, никуда не лезут со своим уставом. Но вот помешали кому-то и сильно!

– Про то и речь. Кому вот только помешали? – не отступал Бобрыкин. – Смуту сеют, наверное, какие-то из членов общества. Не исключено, что так. Сидели бы тихо, не высовывались.

– Господа, не ссорьтесь, – призвал Герман Игнатьевич. – Наша задача объединиться и выступить едино. Попытаться понять, почему нас хотят изничтожить. Вот Севастьяну Андреевичу пришло приглашение в Английский клуб. Нас не звали, а значит он там будет один. И раз хотели его отравить при помощи бумаги, то и там чего-нибудь удумают.

Колоколец у входной двери опять прервал беседу. Все вздрогнули, потому что в тот день сей звук особо ничего хорошего не предвещал. Капли дождя тревожно застучали по оконным стеклам. Чья-то фигура, видимо посыльного, мелькнула в тусклом свете фонарей и скрылась, упрятанная завесой дождя.

Дворецкий, сохраняя равнодушное выражение лица, вручил Радецкому влажный конверт.

– Простите, барин, посыльный не уберег. Там льёт как из ведра. Будто, прости Господи, на небесах прохудилось.

– Ничего страшного. Надеюсь, содержимое разберем. – Радецкий начал аккуратно надрывать конверт.

– Постойте-ка, Герман Игнатьевич, – остановил его Ефим Карлович. – А если и это послание отравлено? – Он внимательно посмотрел на конверт. – Похож на тот, что Севастьяну Андреевичу передавали. Отправитель не указан.

– И как же нам его вскрыть? – Герман вытянул руку с посланием, вертел и так, и эдак. – Сейчас я ножиком поддену, вытряхну на газету. Потом щипцами каминными развернем листок и прочтем. Железо вряд ли подвластно отравлению, да и если что не жалко. Новые купим.

– А пользоваться как ими потом? – встрял ехидно Каперс-Чуховской. – Предлагаю выбросить сразу после использования. Замотать в тряпку и долой!

– Постойте, господа, у нас есть на кухне щипчики для кулинарных целей. Они маленькие, ими сподручнее будет вертеть бумажку. Ваня! – крикнул зычно Герман Игнатьевич, напомнив присутствующим о своей истинной натуре.

Тут же в гостиной появился старший лакей.

– Вань, принеси будь добр, старых газет, мешок какой-нибудь и щипцов с кухни, каких там Марфа не пожалеет. Скажи, безвозвратно хозяин берет.

Надо сказать, в доме распоряжения Радецкого под сомнения никем не ставились, какими бы странными ни казались. Никогда он на слуг не кричал, не наказывал, но его слушались и безмерно уважали, а то и любили.

Вскоре, всё надобное Ваня разложил на столике. Герман Игнатьевич положил на газету конверт, который до сего момента так и держал в вытянутой руке. Взял вилку и нож. Вилкой попридержал конверт, ножом аккуратно его надрезал. Затем, щипцами поднял конверт и, как фокусник на ярмарке, вытряхнул листок бумаги. Никто бы не удивился, если бы выпавшее послание превратилось в кролика, а то и пуще того в шипящую змею. Хозяин дома половчее взял щипчики и, потянув за уголок листка, развернул его.

Гости столпились вокруг столика. Сиверс попыхивал трубкой, Каперс-Чуховской дожевывал ветчинный рулетик, Бобрыкин сделал большой глоток коньяку. Все уставились на выведенные чернилами слова. Начиналось послание знакомо: derniere rendez-vous…

[1] derniere rendez-vous – последняя встреча