Взятие осаждённой крепости штурмом является большим воинским искусством, особенно если учесть то обстоятельство, что её защитники, как правило, сами вымирают от голода и тоски, если им не мешать. Однако всякий опытный полководец знает, что таким пассивным путём славы не стяжаешь, как и не содрогнёшь любопытствующий мир отсутствием крови на полях сражений. Да и гарнизон любой крепости, оставь его спокойно отходить в мир иной, будет крайне недоволен таким поведением осаждающих. Гарнизону тоже необходимо покрыть себя славой, а не пылью веков.

Ранним утром в день штурма я доходчиво и с оружием в руках напомнил нашим слугам о необходимости защиты в бою белых сагибов ценой собственной туземной жизни. Чтобы уроки пошли впрок, я их расстрелял без суда и следствия холостыми зарядами. В ответ на это Рама-Сита осыпал меня благодарностями на незнакомом мне языке, а Эбанат Датто долго бился в почтительной истерике, закаляя нервную систему. И мы все были довольны проведёнными практическими занятиями.

Таилась наша клика в секрете за обозами до позднего вечера, но штурма так и не последовало. Видимо военный механизм дал сбой, а мы маху со всего плеча. Вернувшийся же из крепости отец Доменик передал нам такое слово привета от вождя, что даже из уст верующего оно прозвучало несколько резковато.

В наступившее за этим пасмурным для души утром, я пробудился от звуков канонады и яростных криков лужёных глоток. Спросонья решив, что атакуют наш лагерь, я разумно отступил на заранее подготовленные позиции в джунглях и залёг среди корневищ тиковых деревьев, готовясь дорого отдать жизнь, если она кому-то потребуется. Оружия я в спешке не прихватил, а поэтому решил обороняться доступным словом и смелым манёвром.

– Сердар, – вдруг услышал я над своею головой чей-то голос – начался штурм крепости, а ты собирался посмотреть на это своими глазами.

Поднявшись, как ни в чём не бывало, я поискал туманным взглядом говорящего и увидел рядом с собой Рама-Ситу.

– Сам вижу, – независимо осветил я слуге и пошёл собирать друзей.

Когда все оказались на месте, я объявил военное положение и принял грамотное решение о постепенном выдвижении на театр военных действий, чтобы попасть в крепость в самый разгар победы. Пробиваться к цели решили поодиночке, так как группа не занятых войной людей на поле брани могла привлечь нездоровое внимание враждующих сторон. Слуги, естественно, оставались при своих господах, а святого отца должен был хранить сам Господь.

Свой командный пункт я обосновал в стороне от главного удара, но оставив центральные ворота крепости в пределах видимости, лелея мечту о добровольной сдаче сипаями их твердыни доблестным английским войскам.

Однако, когда я уже прочно угнездился в своей ставке, то никакой добровольности в развернувшимся передо мной кошмаре не увидел, тем более, что пушки к этому времени своё уже отработали. Поэтому кое-где в стенах крепости уже зияли пробоины с живописными останками защитников возле них. Озверевшие шотландцы под завывание волынок карабкались по лестницам на стены в поисках смерти, размахивая холодным оружием, а не менее озверевшие защитники силились спихнуть их с шатких опор ещё живыми прямо на головы напиравших снизу англичан, временами поливая штурмующих чем-то горячим, если судить по струящемуся с земли пару. И редко кто из свалившихся продолжал поступательное движение. Но штурмующих было так много, что выбывшие из строя никак не влияли на ход кампании.

Индусам, как ни странно, тоже было не до веселья. Каждый новый ружейный залп усердно прореживал их ряды, а оступившийся в горячке защитник, падая со стены и не успевая надёжно приземлиться, бывал тут же поднят, но на штыки. Кровь лилась рекой, хотя на красных мундирах воинов метрополии была не так и заметна, но оставляла впечатление бренности.

А тем временем на стенах крепости всё шло своим чередом, и конца этому занятию не предвиделось. Вокруг меня свистели пули и завывали ядра, но я смело лежал под прицельным огнём надёжно прикрытый Рама-Ситой. Несколько раз в моё поле зрения, но в стороне от пекла, попадал отчаянный француз. Он смело перемещался по полю битвы в нейтральной полосе, словно по набережной Ольетты родного Марселя. Отца же Доменика на поле брани мне наблюдать так и не пришлось. Правда, вспоминая штурм, Перси живописал нам о своей духовной помощи отходящим у стен, но это, скорее, была боголюбезная бравада, нежели приступы совести. Кто полезет под пулю, чтобы прикрыть уже ничего не видящие глаза?

Бой не утихал. Но по тому, как шотландцы всё проворнее и гуще взбирались на стены, можно было судить, что перевес на их стороне. И действительно, довольно скоро под напором штурмующих рухнули ворота крепости, и всё военное действо переместилось, внутрь цитадели. И ничего интересного, кроме мелких стычек недобитых друг другом противников, с внешней стороны крепости уже не происходило. Поэтому я, несколько выждав, чтобы остыть от боя, окольными путями направился к поверженной твердыне султанизма, намериваясь разыскать там нашего предводителя, а заодно и прицениться к трофеям.

В крепости бурлила мирная жизнь. Регулярные английские войска занимались повседневными делами. Чистили обмундирование и дворец султана. Радость победы ещё не омрачил поминальный список убиенных, поэтому доблестные солдаты, как и подобает победителям, уверенно и умело осваивали захваченную территорию, вплоть до оставшихся не у дел женщин.

Убитые, разбросанные по всей крепости, ещё не подверглись сортировке, а потому лежали кучно и без ритуальных излишеств. Раненые шотландцы ютились вдоль стен, помогая в беде один другому.

Посредине крепостной площади под штыками англичан грелись на солнцепёке пленные индусы. Испытав горечь поражения и на этот раз, они, тем не менее, держались один за другого гордо и независимо, коротая время в ожидании расстрела за монотонным распеванием мантр. Находящие среди них раненые за жизнь уже не боролись, надеясь попасть на суд Индры ещё до расстрельного пушечного залпа. Вообще-то пленных было немного, так что очереди к оружейным жерлам не предвиделось.

Я не спеша бродил по крепости, стараясь отыскать своих друзей и беспрерывно оказывая особо нуждающимся первую помощь добрым советом. За мной тенью следовал Рама-Сита, вопреки всяким ожиданиям, живой и ещё более привязавшийся ко мне за время боёв.

Обследовав открытые пространства цитадели, я принялся за дворец султана, но в его многочисленных залах и подсобных помещениях уже нечего было взять даже на память. И меня приятно поразила расторопная хозяйственность освободителей.

В одном из закоулков я лицом к лицу столкнулся с капитаном Делузи.

– Дорогой Крис, благодаренье богу, вас не убило? – удивлённо вскричал я.

– Как видите, мистер Блуд, – спокойно ответил он и в свою очередь поинтересовался: – Вы кого-то ищите?

– Раненых, капитан, – нашёлся я, – раненых героев, чтобы оказать посильную помощь.

– А мне показалось, что кого-то другого. Кстати, вы не забыли об обещанной награде за голову Пандита-гуру? Мне думается, что вы весьма практичный человек и своего не упустите. Вам случайно не известно, где он может находиться?

– Нет, мой капитан, – чистосердечно признался я. – А вы полагаете, что этот подлый человек всё ещё в крепости?

– Не только в крепости, но, как недавно признался верный телохранитель султана Канчонмала, искренне жаль, что бедняга не успел толком разговориться, этот вездесущий Пандит сумел похитить основные ценности султана, принадлежащие нам по праву, и в настоящее время где-то скрывается в лабиринтах здешних подземелий.

Это известие меня взбодрило, и я решил вытянуть из недалёкого капитана как можно больше полезных сведений:

– А почему бы не прижать самого султана? Я бы и сам принял горячее участие в беседе с ним. Он-то должен знать устройство своих владений.

– Как ни печально, мой верный Блуд, но его нашли уже холодным. Приняв смерть от укуса кобры, он унёс в могилу все свои тайны, – скорбно ответил капитан.

Для меня картина полностью прояснилась. Наш Великий Дада успел-таки укрыться где-то в подземельях, прихватив с собою все сокровища. Безвременная же кончина султана, несомненно, дело рук, преданного старшему брату, Ран Мохаем Рая. Думаю, что и остальные свидетели сокрытия клада не избежали такой же участи. А так как вдвоём нашим казначеям не под силу справиться с привалившим богатством, то, несомненно, они будут ждать удобного случая, чтобы выйти с нами на связь. Итак, всё складывалось более-менее удачно.

Меж тем, уже прощаясь, капитан сказал:

– Если вы ищете своего друга-квартирмейстера, то я его повстречал в левом крыле дворца. А если охотитесь в одиночку за Пандитом, то, найдя этого вора, не сочтите за труд доставить пройдоху полковнику Говелаку, и ваше имя навсегда впишете в историю освободительных походов Великобритании. Надеюсь, вы сделаете правильный выбор.

– Спасибо за доверие, мой капитан, – поблагодарил я, хотя и почувствовал в слова некую скрытую угрозу, а может быть и дружеское предупреждение.

Однако размышлять о пустяках времени не было, и я поспешил в указанном направлении, желая поскорей обнять друга,

Француз был цел и невредим и даже успел обзавестись некоторыми дворцовыми сувенирами. А находившийся рядом отец Доменик, видя меня без признаков инвалидности, так растрогался, что начал говорить нормальным языком без цитат из Святого Писания.

Мои боевые товарищи уже присмотрели покои для отдыха, и пока расторопные слуги рыскали в поисках провианта, мы начали щедро делиться воспоминаниями о схватке, смело критикуя неумную расстановку сил сражавшихся и сходясь во мнении о бездарности командиров и начальников обеих сторон.

Туземцы вернулись не только с рисовыми лепёшками, но и с бутылкой шартреза, что позволило нам с Жаном ещё более раскованно продолжить обсуждение общих задач армии Её Величества в Индии. От близкой нам военной тематики мы перешли к решению собственных проблем, но наговорив друг другу гадостей, ничего не решили. Когда же словесная баталия перешла в физическое противостояние, вмешался наш миролюбивый пастырь.

– Дети мои, не впадайте в скудоумие, – сказал он, становясь между нами. – Смиренно ждите вестей от своего совратителя, и он сам найдёт вас.

Пожалуй, это было единственно верное решение. Если не сам Великий, то его подельник обязательно найдёт нас.

– Тогда пройдусь по кулуарам, – уже спокойно произнёс Жан. – Вечерний моцион содействует укреплению нервной системы.

– Всенепременно, – поддакнул я. – Да и не могли же англичане растащить по углам весь гарем.

Глава 5

ЗНОЙНЫЕ ТРОФЕИ

В общем-то, дворец похож на ранчо, только просторнее, так что найти какой-нибудь предмет, понадобившийся истинному мужчине, ни тут, ни там с ходу невозможно. Мы до полуночи бродили по пустынным залам, но кроме неубранных кое-где защитников крепости, так ничего подходящего и не встретили. Хотя чувствовалось, что до победы англичан, жизнь во дворце била ключом. Небольшие комнаты, обставленные с восточной изысканностью и весьма подходившие для деловых свиданий наедине, огромные залы с фонтанами, где свет наших факелов не достигал противоположных стен, мраморные купальни с живой растительностью по краям и прочие излишки роскоши напрямую свидетельствовали об этом. Правда, сейчас всё это было основательно порушено и загажено освободителями, но хотелось верить, что Англия не пожалеет средств раджей и браминов для восстановления своей новой резиденции, а может быть и памятника боевой славы.

Безрезультатно обшарив всю наземную часть дворца, мы по широкой лестнице спустились в его нижние этажи, менее пострадавшие от военного любопытства. Здесь, по-видимому, находилась зона отдыха гостей и обитателей дворца, но точно сказать не могу, так как слабо разбираюсь в восточных тонкостях архитектуры.

Галереи и коридоры этой части дворца располагались таким мудрёным образом, что потерять нам свой собственный след большого труда не составило. Мы беспрестанно поворачивали то вправо, то влево, периодически упираясь в тупики и возвращаясь назад, но всегда выходили на незнакомое место.

– Жан, – в который раз говорил я, – кажется, мы уже заглядывали в этот чулан.

– Нет, Дик, – почти всегда отвечал приунывший маркиз, – таких резных дверей мы ещё не встречали, а у меня отличная зрительная память.

– Лучше бы ты страдал близорукостью. Я бы тогда знал, что не на кого надеяться, – увядал я в тоске. – Лучше признайся, что мы заблудились.

– Не стоит паниковать, Дик. Бывали случаи, когда путешественники месяцами скитались по неведомым дебрям, обходясь без воды и пищи, черпая силы за счёт твёрдости духа и, порой, одного лишь спутника, но породистого.

И хотя я верил в благородство маркиза, душа моя томилась предчувствием беды, да и его самого надолго бы не хватило, как ни экономь. Так мы и брели наобум, потеряв счёт времени и изредка беседуя, но пока без признаков голода.

Скоро отделка стен сменилась простой землёй, проходы стали уже, а за ворот поползла сырость.

– Жан, не пора ли повернуть назад? – вновь начинал я свою песню. – Отец Доменик, поди, обеспокоился нашим отсутствием.

– Дик, – успокаивал меня француз, – мы столько раз поворачивали назад под твоим руководством, что теперь не определить, где перед. Не лучше ли двигаться в одном направлении. Авось, куда-нибудь да выйдем. Доверимся землекопам султана.

Взамен я ничего предложить не мог, поэтому мы продолжали поступательное движение по загустевшей грязи в сужающемся туннеле.

За очередным поворотом мы наткнулись на прилично сохранившиеся кости, прикованные цепью к столбу ещё в те времена, когда они сопутствовали человеку. Череп приветливо скалился, приветствуя нас в своей обители, и позволяя без стеснения разглядывать себя и наше предполагаемое будущее. Жан тихо заплакал, да и по моей щеке струёй скатилась не одна слеза, а тут ещё погасли факелы. Но нам и без света было ясно, что здесь нас вряд ли сыщет даже могильный червяк.

Наши тела уже по инерции продолжали куда-то двигаться своим последним путём, оскользая и падая, безболезненно биясь о выступы стен. Маркиз запел старую народную песню на незнакомом языке, я подхватил, вспоминая просторы родных прерий. Волосы уже давно стояли дыбой, голова самовольно дёргалась, и кто-то из нас клацал зубами, как рыцарь забралом. Ни о каком самоедстве не помышлялось.

Вспомнив все забытые молитвы, я стал слагать и свои собственные, заполошно оглашая ими мрак скорбного пути. Мой отходящий друг, наоборот, начал веселиться, разражаясь первобытным смехом бабуина. Время остановилось вовсе.

Упав в очередной раз и уже не силясь подняться, я вдруг услышал шелест над своею удалой головой, а приподняв её руками, рассмотрел перед собой фигуру в белом, отдалённо напоминающую человека с факелом в руке. Сразу уверовав в Шиву, я совершил индусский пронам, то есть распростёрся ниц у ног видения, сразу приготовившись к вознесению, так как срок погребения для меня миновал давно. Благочестивые индусы умирают на берегах Ганга, я же был готов где угодно, лишь бы не в подземелье, о чём слёзно и попросил этого низшего духа Дива.

– Поднимайтесь и ступайте за мной, – вдруг заговорил по-английски дух. – Напрасно вы спустились в лабиринты подземелий и зашли в туннель для приговорённых к мучительной смерти. Здесь нет ничего интересного для вас.

От звуков человеческой речи я воспрял духом, взор мой прояснился, и я увидел перед собой закутанного в белую материю до уровня глаз индуса. Меня даже не заинтересовало неожиданное появление спасителя, так хотелось побыстрее выбраться на волю. Поэтому, ставя Жана на ноги, я лишь сказал туземцу:

– Ступай вперёд, а глупые советы побереги для себе подобных. Хватит и того, что ты помешал археологическим исследованиям белых господ.

По мере того, как проходы становились шире, а воздух суше, настроение моё улучшалось. А уж когда мы оказались перед знакомой широкой лестницей, ведущей наверх, то я и вовсе пришёл в себя.

– Кто тебя послал следить за нами, и почему ты не убит? – строго спросил я индуса.

Но тот вместо ответа сунул мне в руки факел и, отступив в сторону, скрылся во тьме одного из коридоров. Его наглость нас обескуражила, и мы долго стояли в немом удивлении, а когда бросились за аборигеном в погоню, его и след простыл. Ещё долго носились мы по пустынным залам, рискуя вновь оказаться в незавидном положении, пока не оказались в уже знакомом зале с бассейном.

– Жан, а не бросить ли нам тщетные поиски негодяя? – спросил я. – Тайное всегда становится явным, и мы когда-нибудь узнаем, кому ещё нужны, кроме самих себя. Лучше воспользуемся случаем и смоем грязь с наших чресл в этом водоёме, а то стало тяжело носить на себе это липкое бремя.

Жан не возражал, и через минуту мы уже плескались в тёплой воде, сбросив свои одежды. После купания прополоскали наше бельё и, развесив его для просушки возле окон, вольно развалились на уцелевшем диване.

Коротая время в неприбранном виде, мы в основном молчали, так как вести непринуждённую беседу голышом среди джентльменов не принято с самого детства. Они в подобных случаях довольствуются внутренним диалогом с собственным «я».

По прошествии некоторого времени до меня донеслись тихие звуки, похожие на безутешный плач ребёнка. Где-то явно скулили, по-человечески с надрывом и, похоже, не в одиночку. Я жестами обратил внимание Жана на эту странную ситуацию, и мы оба обратились в слух.

Скоро сомнения развеялись. Где-то поблизости плакали тонко и жалобно, как над безвременно усопшим. Соблюдая осторожность, мы поспешили на звук и упёрлись в закрытый портьерой оконный проём, мимо которого не раз проходили. Было ясно, что скулили за окном. Однако каково же было наше удивление, когда, откинув мешающие нам тряпки, мы ничего кроме глухой стены не обнаружили.

– Жан, – воскликнул я, – мне уже осточертели эти восточные загадки. Пойдём в свою конуру, а то вновь нарвёмся на неприятности.

Но любопытный француз не внял доброму совету. Он, как дятел в поисках корма, начал простукивать глухую стену и, как инвалид по зрению с детства, пытался ощупать её руками.

– Да хватит тебе стирать пыль с чужих стен, – вновь не выдержал я. – У нас ещё осталась капля шартреза, не будем терять попусту время…

Но как раз в это время Жан и достучался. Он, видимо, на что-то нажал, потому как часть стены сдвинулась, образовав узкий дверной проём, в который неугомонный марселец сразу же и устремился.

– Дик, – мгновением позже донёсся до меня его призывный голос, – скорее сюда!

Я, не раздумывая, бросился на выручку друга и в одну секунду оказался плечом к плечу с ним, смело глядя вперёд и готовый к схватке. Но то, что я увидел, потрясло меня с головы до пят и покрыло мурашками нервного озноба.

Пред моим изумлённым взором предстал будуар индийской дамы, обставленный со вкусом подобранной мебелью, и слабо освещённый восковыми свечами. В глубине помещения возвышалась широкая кровать под балдахином, а на ней возлежали в слезах две гурии лет до двадцати, что соответствовало по местным меркам ранней женской старости. Ложе было украшено гирляндами цветов малоти и шефали, источавшими тонкий и пряный аромат, ударяющий в голову необуздываемым желанием немедленного общения с дамами.