– Если он окончательно не повредился рассудком, то мы будем на его стороне, – подытожил я разговор, ещё до очной ставки возлюбив Верного Человека, как истинный христианин Писание, и добавил заклинательно: – Да не надсадись его разум, петляя по хитроумным теориям мироздания!

* * *

Джунгли окучила ночная прохлада, Где-то слева от развалин прокричала птица гелло, предвещая беду, и суровый махрат ввёл в наше временное пристанище незнакомца, закутанного в саван, но при чалме.

– Рикшаза, рикшаза, – в ужасе заголосили наши слуги, укрываясь по углам.

–Призрак, – перевёл я крики туземцев, несколько отступая вглубь развалин с оказавшимся случайно в руке булыжником.

– Салам, бабу! – вдруг выкрикнул пришелец и, сорвав головной убор, простёр вперёд руку, видимо приветствуя нас.

Под чалмой было пустынно, как на душе с похмелья, хотя некоторая растительность вокруг темени и под подбородком ещё могли вызвать зависть у повредившегося рассудком ламы. Ночной гость был самого пронырливого роста, лицом смугловат, то ли от активности солнца, то ли от активности неразборчивых предков, зато блеск серых навыкате глаз, явно свидетельствовал о породистости в пределах допустимого. Даже в его первых словах слышалась властность, а в последующих – и французский лоск грассирования. Словом, это был не просто тёртый временем мужик, а немедленная овечья смерть, как говорят у меня на родине. За глаза ему можно было давать лет сорок без амнистии, хотя в чалме он выглядел опрятнее.

Я, не отрываясь, смотрел на Верного Человека, впадая в трепет от мысли – с кем связался и за что мне всё это? Ведь иной успевает прожить счастливую жизнь, а ему так и не посчастливится встретить на своём пути высоколобый самородок или, на худой конец, вляпаться в историю хотя бы своей страны.

– Давайте знакомиться, – сразу к делу перешёл наш мыслитель. – Меня зовите просто Великий, хотя туземцы в задушевных беседах к этому ещё добавляют индийское Дада, что значит – старший брат, – и он пошёл по кругу с протянутой рукой.

– Дик Блуд, зверобой и траппер с берегов Онтарио, – первым представился я, с неясной целью прикидываясь охотником.

– Можно было и поближе подцепить, дружочек, – непонятно сказал Великий Дада, отдёргивая руки и складывая их в индийском приветствии, – а в целом всё ясно, таёжный пролетарий и моя опора. Очень рад.

– Жан-Батист де Профурье, французский маркиз, как вы помните, – по-приятельски назвался марселец, не нарушая церемонии встречи.

– Помню, помню, батенька, – повеселел Великий, но руки тоже не подал. – Ещё не перековался? Дай срок, и укоротим вашего брата на голову. Очень рад.

– Отец Доменик, – просто сказал наш святоша, опустив очи долу.

– Бога нет, – рубанул Дада и развил мысль: – Мы церкви-то снесём, а попов к стенке поставим. Очень рад.

– А это наши помощники. В пути прибились, – сказал я, указывая на слуг, высунувшихся из своих углов.

– О, друзья мои, – с особой теплотой обратился Великий Дада к ним на таурском наречии и пожал руки, – путь к свободе у ваших ног! И мы свергнем могучей рукою гнёт и водрузим что надо! Очень и очень рад, – и, повернувшись к нам, добавил на французском: – Глаз с этих идиотов не спускать, шаг в сторону – побег, при расстреле соблюдать очерёдность во избежание промаха.

Перезнакомившись со всеми, Дада организовал из нас с Жаном ядро своей партии, после чего разразился пламенной речью о положении дел на различных континентах, а закончив её лозунгом: «Долой войну до победного конца!» – мирно отошёл ко сну, привалясь к стене и на примере показывая бытовую неприхотливость.

Мы последовали его примеру, но я ещё долго думал о святой простоте нашего Верного Человека и его умению сразу раскусить собеседника. «Учиться, учиться и ещё раз учиться, хотя бы чему-нибудь», – уже засыпая, твердо решил я.

Ранним утром уже все были на ногах. Хаем наскоро приготовил завтрак из жареной оленины, риса и чая с тростниковым сиропом. А Великий Дада спозаранку повёл активный образ жизни, живо интересуясь нашим прошлым до седьмого колена, семейным положением, но особое внимание уделял отцу Доменику.

– Бог дал, он же и взял, – шутил он, передвигая миску с олениной от него к себе. – Да не оскудеет рука дающего, – и он до слёз смеялся, заражая нас весельем.

Священник разумно воспринимал дружеские пакости, не считая их гонениями на своё сословие, понимающе улыбался глазами и просил нас поспешить с отправкой его на родину. На что Дада, легко вникнув в суть проблемы, обещал посильное содействие в высылке инакомыслящего за пределы Бенгалии, но лишь по окончании военных действий и установления желанной туземным народом диктатуры.

– С радостью выдворил бы вас немедленно, – объяснял он отцу Доменику, – но не могу по причине человеколюбия. Придётся вам пока что потрудиться на наше общее дело.

Проповедник трудиться на сомнительное, с его точки зрения, дело желания не проявлял, но в силу безвыходности положения всё же согласился выполнять мелкие поручения, не противоречащие канонам церкви.

После обильного завтрака, Дада посоветовал преподобному заняться просвещением наших слуг, не спуская с них глаз, а нас с Жаном созвал на очередное заседание в тени пальм и фикусов.

Сообщив во вступительном слове о расстановке кастовых сил в Бенгалии, Дада объявил, что пробудет с нами какое-то время, налаживая работу нашей организации и собирая членские взносы. А о плане задуманной операции и нашем в ней участии теоретик обещал сообщить в другой раз на экстренном совещании. Пока же нам с французом предписывалось внедриться в отряды англичан под видом волонтёров и вести разведку с целью выяснения сроков штурма крепости и направления главного удара, хотя иного пути, как прямо на ворота, просто не могло и быть. Однако мы с Жаном не роптали, вполне удовлетворившись первой частью задания.

Таким образом, мы все оказались при деле, забеременевшие ответственностью за порученное дело, как последние институтки.

* * *

Буквально на следующий день мы с маркизом направили все свои усилия, чтобы встать под знамёна англичан в качестве сознательных и на всё готовых добровольцев.

– Джентльмены, – сказал нам командир гвардейских улан капитан Крис Делузи, удостоив аудиенции,– моё правительство и лично королева Виктория высоко ценят проявление доброй воли и единомыслия в вопросах нашей внешней политики со стороны иностранных подданных. Мы с вами, можно сказать, в общей европейской колыбели, поэтому ваше стремление послужить правому делу колонизации варваров мне весьма симпатично и понятно. Метрополии не хватает надёжных рук, чтобы постоянно держать в узде коренной сброд колоний, а посему мы вынуждены порой прибегать к незначительному насилию над некоторой агрессивной его частью, загоняя железным посохом вооружённой власти тёмных аборигенов на путь процветания. Я надеюсь, вы не страдаете обострённым чувством щепетильности и болезнью, так называемых, чистых рук?

– Нет, сэр, – за нас обоих твердо ответил я, – отправить на тот свет десяток-другой повстанцев ради общего порядка и спокойствия мы не постесняемся, а если будет ждать достойная награда, то нас и родная мамаша не остановит. Так что можете полностью положиться на нас.

– Достойный ответ белого человека, – одобрил моё заявление капитан. – С этого дня я ставлю вас на полное котловое и денежное довольствие в моём отряде. По окончании же нашей миссии, вам, мистер Блуд, как выходцу, согласно родословной, из Англии, будет пожалован орден Великого Офицерского Зонтика с подвязкой и титул субдара Декана, что равно маршалу Великобритании. Вас же, месье де Профурье, наградит правительство дружественной Франции орденом Почётного Легиона по нашему ходатайству. Надеюсь, вы довольны, господа?

– Да, наш капитан, – единодушно ответили мы.

– И ещё одно, джентльмены! – заканчивая приём, произнёс командир отряда. – Восстание сипаев в Гоурдвар-Сикри спровоцировано так называемым международным борцом за всеобщее равенство, лицом без прописки к какой-либо определённой территории и регулярно выдворяемым из развитых государств. Этот человек присвоил себе браминскую учёную степень пандита и просветителя, и туземцы так и называют его – Пандит-гуру. Снюхавшись с Куавер-султаном, он убедил его начать восстание за независимость Бенгалии, практически становясь идейным вдохновителем бунта. Его конечные цели нам не вполне ясны, однако в настоящее время агитаторы этого авантюриста сеют смуту среди наших солдат, призывая к немедленному прекращению осады крепости. Поэтому за голову Пандита-гуру наше правительство готово выплатить сто тысяч фунтов гонорара и провозгласить национальным героем человека, схватившего негодяя или способствующего поимке этого монстра.

Я сразу догадался, что речь идёт о нашем новоявленном товарище, и чуть было не соблазнился наградной суммой, но вмешался Жан:

– Мой капитан, если этот проходимец встретится на нашем пути, то будьте уверены, что его череп украсит антропологическую коллекцию Британского музея.

– Будем надеяться, что первыми осмотрим этот экспонат, – прощаясь, пошутил капитан.

Уже выходя из палатки командира, француз растолковал мне, что передать Великого в надёжные руки британского правосудия мы всегда успеем, а в настоящее время нам выгоднее не суетиться, а наблюдать за дальнейшим ходом событий.

Вот так мы и поступили на службу к Её Величеству. Жан в качестве квартирмейстера, а я, принимая во внимание моё знание лошадей, был определён в обоз подручным ветеринара с правом оказания последней помощи человеку.

Окрылённые удачами по службе, мы поспешили к развалинам, решив до времени не радовать Великого суммой выкупа за его черепную коробку.

* * *

Вся компания была в сборе. Отец Доменик разучивал псалмы с нашими слугами, расторопный Хаем стряпал обед, а Дада что-то царапал на пальмовых листах в личном шалашике специально выстроенном для него махратом. За это время мы привыкли к своему гостю и уже общались с ним без былого трепета.

– Всё листы переводите в творческом порыве? – поинтересовался у него Жан.

– Как видите, – бодро отвечал мыслитель. – Сочиняю тезисы и прочие руководства к действию. А каковы ваши успехи?

Мы чётко доложили, чем очень порадовали мыслителя. Он, потирая руки, изрёк:

– Правильной дорогой идёте, собратья. Мы станем-таки могильщиками капитала и застрельщиками его придержателей, сплясав в семь сорок джигу на их гробах.

Танцевать на погосте мне не хотелось и я напрямую спросил Великого о дальнейших планах.

– Цели ясны, как пролитая слеза ребёнка, – последовало в ответ. – Их, собственно говоря, две. И хоть они на первый взгляд исключают друг друга, но ведут к одному результату.

Тут мне показалось, что от обилия образования Великий Дада стал уже непонятен сам себе, но перечить не стал, чтобы не обострять его недуг.

– Первая, – меж тем начал углубляться в рассуждения мыслитель, прогуливаясь около нас и дирижируя руками, – это путём пропаганды заставить противников возлюбить друг друга, а когда солдаты и сипаи побратаются, то с их помощью свергнуть тиранию султана и командной верхушки английской армии. И тогда мы берём власть и её имущество в свои руки, назначаем выборных исполнителей своей воли на местах, объявляем Гоурдвар-Сикри суверенным государством и ведём торговлю и освободительные войны со всеми кому не лень.

Власть меня мало заинтересовала, но возможность обладания чьим-то имуществом вызвало новый приступ доверия к Учителю. И я тихо порадовался, что вовремя уступил Жану, не сдав в горячку голову Пандита трибуналу.

– Может, завтра и начнём братание, а в последующем и осестрение? – нетерпеливо осведомился француз, явно намекая на султанский гарем.

– Торопите события, дружок, – снисходительно глянул на него наш предводитель. – Разжигание взаимной дружбы – это вам не конституцию написать. Здесь нужна долгая и кропотливая работа по промыванию мозгов. И этот план был бы осуществлён без вашего участия, не вмешайся в ход событий полковник Говелак со своими шотландцами. С его приходом мои наработки ставятся под угрозу срыва в связи с возможностью штурма крепости ещё до полного разоружения враждующих сторон.

– Выходит, стрельбы не избежать, чего не скажешь о наших денежках, – угрюмо заметил марселец.

Великий Дада, метко обозвав Жана штатской сволочью, невозмутимо продолжил:

– В связи с изменившейся обстановкой между сцепившимися народами, на передний рубеж выдвигается вторая цель. Необходимо немедля начать разъяснительную работу среди бунтовщиков о необходимости сдачи крепости без боя и проигрыше в войне правительства султана, чтобы затем обескровленного царька с молчаливой помощью англичан свергнуть с прогнившего трона. Таким образом мы всё-таки становимся достаточно свободными, чтобы откупиться частью имущества от колонизаторов и с их разрешения провозгласить Гоурдвар-Сикри опять же суверенным государством и начать торговлю и освободительный войны с кем придётся.

Такая изворотливость ума под нагим черепом заставила бы изумиться любого активного иезуита, а что до меня, то я и думать забыл о возможной сделке с капитаном Делузи.

– Да-а, – протянул я, – не зря вас гонят взашей со всех обжитых территорий!

– Попрошу без личных выпадов! – рявкнул Дада. – Я не закончил. Итак, для осуществления вышеизложенного вы мне и понадобились. Сейчас султан под моим влиянием трезво оценивает, обстановку и занимается сокрытием сокровищ в тайниках крепости. Как советник и секретарь я имею план этих укрытий, так что после осуществления моих планов и вне зависимости от дальнейшей судьбы тирана, мы сможем изъять все ценности самостоятельно, если будем действовать как одна загребущая рука, чтобы раздать их поровну малоимущему населению.

– Только этого нам и не хватало, – грубо перебил я теоретика. – Кто-то напрягает мозги над планами, другие, считай, же полезли под пули, и всё это ради каких-то неприкасаемых, которым и без денег жить привычно. Да лучше сплясать шотландскую джигу на рее за контрабанду, чем в здравом уме заниматься благотворительностью!

– Какое скудоумие! – огорчённо всплеснул руками наш Вождь. – Как далеки вы от истинного понимания подоплёки событий! Словно труд от капитала. Мы раздадим наше общее богатство тогда, когда массы дорастут сознанием до его необходимости, а этот процесс протянется не одно поколение неимущих.

– Тогда другое дело, – сразу успокоился я. – Тогда поделить всегда успеем, и главное, по справедливости, не жалея слов.

– Делаете успехи, – похвалил меня гений передела. – А кстати, вы вовремя завербовали попа и приручили этих мартышек-мали, то бишь слуг. Божий прихвостень сможет свободно разгуливать между враждующими, собирая информацию как наш связной, а мали всегда потребуются в качестве носильщиков.

– И у нас головы работают не только в обеденное время, – вставил Жан.

– А теперь о главном, – продолжил Великий, пропуская реплику мимо ушей. – Так как с приходом шотландцев ситуация выходит из-под контроля, забудьте то, о чём толковал ранее, – и он с превосходством орла над домашней птицей оглядел нас. – Наша задача на данный период – нести исправно службу подальше от посторонних глаз, не упуская возможности выяснения времени штурма и сообщения мне об этом через божьего посланника. А с развитием боевых действий, ворваться вслед за штурмующими отрядами в крепость, где я вас и встречу как освободителей. О султане и прочих приближённых к сокровищам царедворцах прошу не беспокоится, – туманно, но человеколюбиво закончил он.

– Пусть англичане заботятся, – согласился я. – Нам и с сокровищами хлопот хватит надолго.

– Справедливо изволили заметить, – прищурился на меня вождь и пошутил: – Нам будет на что помянуть угнетённых, когда они получат вечную свободу. Но к делу! В ближайшее время я возвращаюсь в крепость для дальнейшей созидательной работы, а вы продолжаете нести службу на вверенных постах, – и он засеменил к шалашику, бормоча под нос о необходимости наложения на что-то резолюций.

– Очень всё заумно придумано, – уже наедине с Жаном вымолвил я. – Кроме того, что твой Верный Человек имеет доступ к сокровищам султана, я, считай, ничего не понял в его планах. Мысли у него больно скользкие. Не заметим, как девственность потеряем, оставшись с сомнительным приплодом, но без средств к существованию.

Француз же схватывал всё буквально на лету. Я, например, идти и жевать одновременно не могу, где-нибудь оступаюсь, а этот месье может ещё и разговаривать.

– Дорвёмся до золота, – подмигнул он мне, – а там можно будет и порадовать капитана Делузи. Лишний фунт кармана не оттянет.

– «Козлов накажу я». Господь сказал и сделал, – послышался за нашими спинами голос отца Доменика.

– Не каркай, Перси, – обернулся я. – Ведь и сам причастен к нашему стаду.

–Я-то по принуждению, поэтому грех не велик. Вы же со вниманием внемлете словам безбожника. Это о нём сказано в Писании: «Гибель вымышляет язык твой, как изощрённая бритва, он у тебя коварный».

– Граф, – остановил поток мудрых мыслей француз, – в нашем присутствии вам желательно оставаться Перси Хервеем, почти нашим сверстником, но ни черта не понимающем в практической жизни, а многомудрому отцу Доменику, ровеснику библейских времён, уподобляйтесь при общении с туземцами. Кстати, отправьте-ка их в джунгли за веселящим соком дерева мохуа. Отметим за вечерней трапезой прожитый в тревогах день.

* * *

Той же ночью, почуяв неладное, Великий Дада покинул нас, удалившись тайной тропой в крепость под защитой верного махрата.

Интуиция не подвела вождя. На следующий день, задолго до обеда, под стены Гоурдвар-Сикри подошёл долгожданный англичанами полк шотландцев с полковником Говелаком во главе. Это событие нам всем прибавило забот. Маркиз без устали занимался расквартированием вновь прибывших, организовав обменный жилой фонд на паях со мной. А я ревизировал конную тягу и давал советы захворавшим воинам, которые, несмотря на это, изредка выживали, создавая тем самым мне рекламу и авторитет. Отец Доменик, свободно просачиваясь в крепость как божий слуга, держал Великого в курсе всех событий. А по тому, как весь последующий день солдаты драили ружья и переодевались в чистое, можно было сделать вывод о приближении времени штурма.

Тогда-то я напрямую и спросил капитана Делузи, врачуя копыто его кобылы:

– Мистер, а не пора ли нам сделать кровопускание повстанцам?

– Завтра, дорогой Блуд, завтра на рассвете, – ответил военачальник, как-то по особому тепло глянув на меня.

Однако разговорчивость Криса мне не понравилась. Я разволновался и весь день провёл в бегах по позициям, выбирая удобное укрытие для завтрашнего боя, а подвернувшегося под руку отца Доменика немедленно отправил к вождю с донесением о самолично проведённой разведке.

В очередной раз обегая вокруг крепости, я заметил выходящего из палатки полковника Говелака и капитана Делузи. И каково же было моё удивление, когда рядом с ним я увидел своего старого знакомого. Крис доверительно беседовал не с кем иным, как с капитаном «Скитальца джунглей»!

Ничто так не сближает, как морские путешествия, поэтому я, обрадованный сверх меры, сразу же хотел броситься в объятия к Медноголовому, но вовремя остановился. Мне показалась подозрительной дружба морского волка с сухопутной крысой, а всего более то, что Хью сам не нанёс мне визит вежливости, ибо слава лекаря, бежавшая впереди меня сломя голову, без сомнения указала бы ему верный путь.

Ночью мы с Жаном провели небольшое совещание без протокола, но не найдя разумного объяснения случайной встрече наших знакомых, решили наутро держаться друг за друга, быть во всеоружии и подальше от горячих шотландцев.

Глава 4

ПАДЕНИЕ ТВЕРДЫНИ