– Ты большая рыжая сволочь, – взревел я в надежде, что он прикончит меня сразу. – Я твоих и папу, и маму, а тебя и так, и этак, включая весь твой поганый род до седьмого колена по материнской линии…

Углубиться далее в его родословную мне не удалось, так как заплечных дел маэстро ударил меня каучуковой дубиной по голове, но особо не прицеливаясь.

Очнулся я от вылитого на меня ведра воды распростёртым на пыточном верстаке. Кровь заливала глаза, конечности непроизвольно дёргались, а в ушах бухал колокол, сквозь похоронный звон которого, прорывался в сознание голос палача:

– Слабоват ты, не то, что туземцы. Пришлось даже расковать, чтоб рука не оторвалась. Кому ты полным инвалидом понадобишься? 3ато теперь с мордой у тебя полный порядок, родная мама не узнала бы, – делился он со мною наблюдениями,– а вот с остальными частями пока неважно. Но ничего, сейчас переломаем тебя в нескольких местах – и хоть на выставку прикладного искусства,– и он стал вставлять мои ноги в отверстия колодок с винтами.

Я задёргался, как кролик в силках.

– Лежи спокойно, – посоветовал изверг, – быстрее закончим, да и переломы будут закрытыми. А почувствуешь, что невтерпёж, но ещё при сознании, начинай орать, иногда это помогает, хотя ты вряд ли что почувствуешь, – разлепив мне пальцем веки, уточнил он. Наверно, единственный раз в жизни я послушался доброго совета. Ни до, ни после я уже не получал столь ценной подсказки. Возможно даже, что это было ниспослано свыше.

И я начал кричать. Я орал, не жалея голосовых связок и лёгких, вопил неподражаемо и бесконечно, голосил, как стая оголодавших гиен и рычал, попавшим в капкан ягуаром.

– Заткнись, бабий придаток! – не выдержал Медноголовый, зажимая мне рот ладонью. – Я ещё не успел закрепить твои копыта.

В ответ, изловчившись, я впился зубами в руку врага и почти вырвал из неё порядочный кусок грязного мяса. Хью в бешенстве отскочил от меня и, зажимая рану, твердо пообещал:

– Ну, сволочь, я и одной рукой выровняю твои рёбра, а потом лично подсажу на эту деревянную лошадку со щелью вдоль хребта, чтобы твои поношенные и бессмысленно болтающиеся между ног ятра, говоря библейским текстом, стали плоскими, как пустой кошелёк, – и, оторвав от своей рубахи рукав, стал бинтовать свою мерзкую лапу.

Заткнулся я самостоятельно. Нельзя было терять ни минуты. Пока он занят перевязкой, я должен раненым тигром вскочить с пыточного одра и ловким нацеленным ударом размозжить череп палачу первым же попавшимся под руку предметом, а затем дорого отдать свою жизнь в рукопашной схватке с остервенелым стражником, до времени таящимся за дверью. Я так и поступил, хотя и не довёл дело до конца. Израненное тело отказалось повиноваться своему хозяину. И мало того, должно быть от неимоверного напряжения мысли, сознание начало туманиться, до слуха донеслись потусторонние шорохи и скрипы, словно кто-то двигал по полу пустой гроб, а прямо надо мной в потолке, сама собой разверзлась тёмная дыра, видимо для пропуска на небеса мою отлетающую душу. Я со смирением стал ожидать кончины.

Но вдруг, из этой замогильной тьмы высунулась смуглая рука со змеёй в кулаке. Ползучей тварью была кобра, а в напряжённых извивах её тела ясно угадывалась готовность к атаке. Таким азиатским способом господь посылал мне избавление от мук, и я взирал на гада с любовью и вожделением.

Но я ошибся. Вдруг рука резко дёрнулась и, выпуская кобру, точно рассчитанным движением направила её полёт прямо на плечи Медноголового, увлечённо зализывающего свои раны.

Почувствовав на загривке холодное тело гадины, рыжий пёс, вместо того, чтобы прикинуться замшелым столбом, как учат заклинатели и факиры, начал от неё отбиваться и размахивать клешнями, чем и спровоцировал смертельный укус в свою шею неприхотливой к пище тварью.

Стряхнув, наконец, с себя прилипчивое пресмыкающееся и признав в животном кобру, Хью мгновенно из хозяина жизни превратился в её изгоя. Он сразу потерял интерес к окружающему миру и ко мне в том числе, что было вполне естественно в его теперешнем интересном положении. Ужас, опережая действие яда, парализовал Медноголового. Лицо злодея побледнело, как солнце родной Ирландии на исходе лета, по телу пробежала первая неконтролируемая дрожь, а глаза застыли остекленевшей тоской.

Почувствовав прилив сил от вида павшего противника, я было вскочил со смертного ложа, но колодки сдержали мой естественный порыв к свободе, и мне пришлось вновь брякнуться на прежнее место, ударившись слабой головой о дерево верстака. Сознание покинуло меня так быстро, словно его и век не было в моих мозгах.

Глава 7

СЕДЬМАЯ ЖЕРТВА

Я валялся под нещадно палящим солнцем и кормил собою мух. Они свободно перемещались по лицу, особо назойливо толпясь у губ и ноздрей, мешали дышать, чего не очень-то и хотелось из-за физически ощутимой плотности воздуха, горячего и смрадного. Нестерпимая вонь разлагающейся плоти терзала сознание и внутренности. Тела не чувствовалось, словно я состоял из одной головы, неразумно оставленной туловищем без присмотра. Она подумала, что надо хоть к чему-то приготовиться и открыла глаза.

Потусторонний мир мне представлялся несколько иначе. С кое-каким населением и справедливым судом, но без земных мук. Так как я умер на индийской земле, то приступить к новой животной жизни должен был без особой волокиты со стороны местных богов. Учитывая моё терпимое отношение к Шиве, Вишну и остальным небожителям, я вполне мог переселиться в благородного оленя, а лучше в слона, пусть и без надменности, но при впечатляющей силе.

До слуха донеслись вкрадчивые шорохи и довольное урчание. Кто-то дёрнул мою голову за ноги, слегка пробуя их на вкус острым клыком. Я обиделся и взглянул в сторону нарушителя моего скорбного ону нарушителя моего скорбного момента расставания души с телом. Возле ног стоял я, но уже в образе шакала, и смотрел на свои жалкие останки. Я понял, что раздвоился и сошёл с ума.

До этого бывать сумасшедшим мне как-то не приходилось, поэтому было чрезвычайно любопытно испытывать новое безмозглое состояние. И хоть я был помешан тихо, а значит надолго, всё же не вытерпел и укусил себя за ногу. Нога от боли взбрыкнула и ударила шакала в морду. Трупоед недовольно отпрянул, а я вдруг понял, что у меня острый приступ идиотизма.

Плюнув на свои немощи, я кое-как сел, совершенно расстроив предобеденные планы мерзкого животного, и осмотрелся вокруг. Предо мной расстилалось зловонное болото с чахлой растительностью по краям. По его зыбкому берегу, там и сям виднелись разложившиеся, и не очень, человеческие останки. Обожравшиеся грифы и вороны не спеша прогуливались среди трупов, изредка отдирая от них лакомый кусок или склёвывая выкатившийся из-под века глаз. Белые жирные черви, способствуя разложению мёртвых тел, деловито копошились в этом гниющем желе. Обглоданные кости, с неотслоившимися порой волокнами сухожилий, безмолвно свидетельствовали, что трупам и ночью не было покоя от приставания четвероногих прихлебателей. Разного рода насекомые тучей висели над болотом, не зная забот в поисках пропитания. Сидя, болотный смрад ощущался сильнее, чем в лежачем положении. Меня вырвало желчью и стало легче. Пора было что-то предпринимать.

Кое-как встав, я тенью поплёлся вдоль довольно широкого ручья, впадавшего в болото. Когда воздух посвежел, я лёг на берег и опустил голову в холодный поток. После нескольких повторений этой процедуры, стал почти жизнеспособен, хотя и не твёрд памятью.

Скоро я подошёл к невысокому холму, из-под которого вырывался этот ручей на волю, и опустился на землю под невысокой пальмирой, силясь восстановить в памяти недавнее прошлое. Постепенно сознание прояснилось настолько, что я припомнил почти все предшествующие события.

После поспешной гибели Медноголового Хью, я пришёл в чувство от потока воды, хлынувшего из люка в потолке. И сразу же услышал приглушённый голос, окликавший меня сверху:

– Пусть Сердар не пугается и не кричит. С ним хочет говорить его Коллени.

Боже мой! Голос этой, невидимой вдовы султана, прозвучал для меня, как полковая труба для боевой лошади. В глазах женщины я не мог выглядеть безвольным истуканом и пришибленной жертвой. Я мгновенно ощутил прилив жизненных сил и возвратившееся присутствие духа, да к тому же Медноголовый уже никак не мог помешать моему возрождению.

Из дальнейших разъяснений Коллени я понял, что они с Онилой всё ещё находятся в своих потайных апартаментах, томясь неизвестностью о событиях во дворце. И сейчас в очередной раз делились воспоминаниями о былом, теряясь в догадках о причине отсутствия белых господ, твёрдо веря в любовь с первого контакта. Вот за этим-то интересным занятием их и накрыл мой животный рёв. Обладая здоровым женским любопытством и отчасти зная причину подобных звуков, они поспешили к своему смотровому оконцу, находящемуся в углу будуара прямо над пыточной камерой. Султан, заботящийся о воспитании жён, всегда позволял населению гарема, особенно провинившейся его части, наблюдать за ходом костоломного процесса, тем более что материал для наглядных опытов всегда находился под рукой и в достаточном количестве. Порой жёнам, наиболее любимым, позволялись шалости с кобрами, запасы которых тоже не иссякали. Вот этот-то навык и позволил Коллени избавить меня от Медноголового.

Далее женщина поведала мне о существовании некоего колодца в этой же камере, через который сбрасывали уже неживой и отработанный материал прямо в подземный поток. Куда он выносил трупы, Коллени не знала, но то, что не к вратам Эдема, была уверена. Так как я был ещё живой, она посоветовала подойти к колодцу и поймать любезно брошенную уже для меня кобру, но если Сердар пожелает, то можно и кинжал. Женщина хорошо понимала, что возврата к живым из этого застенка нет, и помогала мне, чем могла.

Я не стал спешить с самоустранением. Освободившись от колодок, направился на поиски колодца. Действительно, у дальней стены я обнаружил небольшую каменную плиту с кольцом, а когда, поднатужившись, сдвинул её в сторону, увидел и сам колодец. Он был довольно узок и явно рассчитан на одного, но ведь и у палачей вряд ли были проблемы со временем. Я бросил в тёмную пасть этой дыры какой-то пыточный предмет, оказавшийся под рукой, и по далёкому всплеску понял, что до потока не рукой подать, а лететь и лететь обыкновенным мешком с мякиной. Затем пошёл побеседовать с Коллени.

– Свет очей моих, – проникновенно заговорил я, задрав голову к потолку, – с меня хватит и одной кобры. Лучше одари своим кинжалом. Мужчине пристойнее умереть от оружия, чтобы не выглядеть презренным трусом на суде Индры. А теперь закрой окно и удались, женщина! Твой господин в одиночестве желает попрощаться с этим миром. Да будет благосклонен Шива к твоей судьбе!

Получив оружие и избавившись от свидетельницы, я привязал кинжал к своему телу рукавом рубахи Хью, подошёл к краю колодца и, помянув христианского бога, прыгнул в чёрную бездну.

* * *

Подробности моего плавания под землёй видимо навсегда стёрлись в памяти. Отрывочно помню, что несло меня потоком скоро и уверенно, часто ударяя о стены и своды русла, что порой захлёбывался от водного изобилия и что особенно туго пришлось во время моего выброса из подземных недр. А уж как я выкарабкался на край болота, осталось для меня неразрешимой задачей. Но, не смотря ни на что, я остался жив, хоть и не знал, где нахожусь и куда направлю свои стопы. Стараясь определиться по солнцу, я запутался в небесной механике и в преддверии ночи начал было впадать в тоску от одиночества. Но тут, как раз вовремя предо мной предстал проводник к человеческому жилью. Это был шпион и предатель Рама-Сита.

– Сердар, ты наверно устал ждать меня? – по-английски просто спросил он. – Я пришёл помочь тебе.

А за его спиной виднелась куча туземцев, уже приготовившая длинный шест и связки лиан для моей транспортировки.

– Проклятый изменник, что ещё ты собираешься сделать со мной? – только и смог я задать никчемный вопрос.

– У нас не близкая дорога, надо спешить, – ответил он, не вдаваясь в подробности, и подал знак своим головорезам. Туземцы умело опутали меня по рукам и ногам, не жалея лиан, приторочили к шесту и, завязав глаза пальмовыми листьями, взвалили к себе на плечи. Часто подменяя друг друга, скорее бегом, нежели шагом, они без остановок потащили меня через джунгли только им известной тропой. Так, выскользнув из силков англичан, я попал в ловушку туземцев. Что они-то уж спустят шкуру с белого человека, я не сомневался, болтаясь на шесте как гамак с ещё тёплым покойником.

Сколько меня тащили, я не помню. Видно, треволнения прошедшего дня отключили меня начисто. Очнулся оттого, что кто-то осторожно тряс меня за плечо. Это был мой чёрный ангел.

– Сердар, – обратился он ко мне, – до утреннего жертвоприношения осталось совсем немного времени. Отдохни и выпей из этого кувшина, – и он указал на стоящий рядом тыквенный сосуд. – Питьё поможет восстановить твои силы. Надо, чтобы ты предстал перед богиней Кали на празднике великой Пуджи сильным воином. Жди, я скоро приду к тебе, чтобы подготовить к обряду.

С этими словами проклятый индус покинул меня со всем своим воинством, и я остался один на один со своей горькой судьбой.