Ужин

Мы с Александром Николаевичем прошли в столовую. Несмотря на выпитое, наверное, от вызванного мной возбуждения, он уже довольно крепко стоял на ногах, совершенно не шатаясь.

На столе теперь не было керосиновых ламп. Горели большие, явно новые свечи в красивых подсвечниках. Видимо, такое практиковалось в исключительных, праздничных случаях. Их ровный, чуть колеблющийся свет создавал в комнате уют, заставляя отблески плясать на полированных поверхностях мебели.

Стол просто изобиловал яствами – тут были и рябчики, и чёрная икра, и… Глядя на большой нарезанный каравай и вспоминая пушной хлеб от Сидора в телеге, я побоялся даже прикоснуться к краюхе. В голове всё ещё стояло воспоминание о жёстком, колючем тесте, которое дерёт горло, не даёт нормально глотать.

Александр Николаевич заметил моё замешательство и с улыбкой произнёс:

– Кушайте на здоровье, этот хлеб – не пушной, это нашего, дворового обмолота. Исключительно качественная рожь с пшеницей.

Я кивнул, отломил небольшой кусок, попробовал – мягкий, тёплый, ноздреватый, с лёгким сладковатым привкусом. Совсем другой, настоящий хлеб. В этот момент Авдотья, по знаку хозяина, поставила на стол гранёный графин, наполненный прозрачной жидкостью.

Александр Николаевич взял его в вытянутую руку и, чуть приподняв, с любопытством спросил:

– Отведаете?

Я скромно дал утвердительный ответ. Он улыбнулся, как будто этому рад, и кивнул женщине, которая тут же подвинула мне интересной формы рюмку – такую же, что уже использовал хозяин. Позже я узнал, что она называлась лафитник.

Взял в руку – стекло было гладким, чуть прохладным. Глоток. Вкусная, прохладная жидкость полетела вниз к желудку, обжигая, но не резким, а приятным, чуть тёплым чувством. Странно, но водка тоже пахла хлебом – тонкий, знакомый аромат свежего теста, чуть уловимые нотки ржи.

Александр Николаевич внимательно наблюдал за мной, чуть склонив голову набок, словно ожидая какой-то особой реакции. Он словно примерял меня к своему миру, оценивая не только мои слова, но и повадки, привычки. Казалось, что теперь ему интересно не просто узнать, кто я и откуда, но и понять, насколько я вписываюсь в эту привычную для него картину, в этот вечер, в его уклад жизни.

– Ну-с? Как вам здешний хлеб да питьё? – с лёгкой улыбкой поинтересовался он, не торопясь подносить свою рюмку ко рту.

– Просто великолепно! – не сумел сдержаться я от восторженного восклицания. – Но это не водка?

– Полугар, – произнёс Александр Николаевич. – Савельич наш варит. Более никому не доверяю. 38 долей спирта! Мой старик Савельич – кондитер от бога. Всё умеет приготовить, а уж водку – тем более. А у других тю… То не так затор сделают, то продукт угробят. А у него всегда приятно получается.

Такой напиток я ещё не пил. И не понимал, на что он больше похож, на самогон или всё-таки на водку. Но однозначно, этот полугар был восхитителен. И теперь хлебный привкус преследовал меня практически во всех блюдах.

Сначала подали очень вкусную, слегка кисловатую похлёбку. Ароматную и прозрачную, с огромным куском варёного мяса. Потом – густую кашу с салом. Её вкус был непередаваем.

Заметив мой восторг, хозяин с гордостью произнёс:

– Авдотья – мастерица на такие вещи. С прошлого вечера в печи запарила! Из живой природы всё, как говорится. А чем кормятся у вас? – Спросил он меня.

– Да всё то же самое. Только очень много продуктов долгого хранения. В пластик запакованы. Колбасы, сыры, котлеты, пельмени, макароны, консервы… Вообще, мы используем машины для быстрого приготовления пищи: духовки, микроволновки, тостеры, миксеры…

– Значит, прав был Пастер! Всё-таки можно сохранить пищу для гораздо более позднего употребления! – воскликнул вдруг Энгельгардт.

– Прав, конечно, но одной пастеризации мало. Там и сублимация, и тиндализация, и стерилизация, и много других вещей, способствующих сохранению витаминов и нераспространению болезнетворных бактерий, – пояснил я и удивился, сколько знаний из института – из курса «Животноводство», «Способы хранения молока» – всплыло в моём мозгу.

Энгельгардт одобрительно кивнул, подперев щеку рукой, явно обдумывая мои слова. В глазах его вспыхнул огонёк – видно было, что мои слова увлекли его не на шутку.

– Я буду рад слышать от вас, молодой человек, всё, что только можно знать об этом. А сейчас – извините: ночной сон – это святое, пойду «на боковую».

Он поднялся, выпрямился, взгляд его задержался на мне чуть дольше, чем обычно. В этот момент я поймал себя на мысли: «Видимо, этот очень практичный человек уже подсчитывает все преференции, которые сможет поиметь через мои знания, опережающие его аграрную науку более чем на сто лет. Наверное, он считает, что поймал свою золотую рыбку, ну я его уделаю!»

После того как хозяин удалился, я посидел ещё немного, подобрал икорку и опрокинул в себя содержимое ещё пары лафитников полугара. Жидкость приятно согревала изнутри, расслабляла, мысли плыли неспешно, но ясность сознания не покидала.

Я бы посидел и больше, но дверь чуть скрипнула, и в проёме появилась Авдотья. Она окинула меня цепким взглядом и, как показалось, даже с лёгким неодобрением покачала головой.

– Пожалуйте, господин, в комнаты на отдых, вам уже постелено, – объявила она безапелляционно.

Перечить ей никакого смысла не было, вообще, спорить с деревенской хозяйкой, да ещё и столь бывалой, – дело бесполезное. Я встал, чуть потянулся, стряхивая сонливость, и пошёл за ней.

Проходя по коридору, уловил запахи дерева, старого воска, тёплой шерсти – здесь, в этом доме, всё дышало жизнью, наполненной трудом, традициями, чем-то незыблемым.

Мне выделили небольшую комнату-спаленку с хорошей кроватью, объяснив, что все «удобства в виде сортира» – если они понадобятся ночью – находятся в левом конце двора, но нужно закрывать за собой дверь на крючок, чтобы Лыска не забежала. А там всё видно, керосинка висит.

– Во дворе вам, барин, собаки не надо бояться, Лыска, может, и облает, но хватать чужих не приучена. Покойной вам ночи! – Авдотья забрала из комнаты горящий и слегка дымящий светильник и ушла, прикрыв за собой дверь.

Я остался один. Взгляд мой упал на кровать, покрытую тяжёлым домотканым одеялом, и меня вдруг накрыла волна усталости. Похоже, завтра будет новый день, полный вопросов, ответов и, возможно, новых удивлений…

Как только дверь закрылась, темноту медленно раздвинула яркая луна в узком окне. Я понял, что свеча теперь даже и не нужна. Глаза стали привыкать к этому новому для меня полумраку, и я, тут же скинув с себя на резной стул всю свою одежду, всей массой плюхнулся на мягкую приятную кровать.

«Вот так день!», – мелькнуло в мозгу, но не успев додумать эту мысль, я провалился в глубокий сон.

Земляная блоха

Ранним утром, по обыкновению встав около пяти, выпив чаю и поговорив с Авдотьей, хозяин, чуть приоткрыв двери в комнату, обнаружил что новый постоялец всё ещё беспробудно спит. Желая скоротать время ожидания, Энгельгардт отправился делать обход хозяйства.

Осмотрев один огород, маленький, подле дома – «белый», как называл его староста, потому что в этом огороде он сам занимался и разводил в нём разнообразные «господские» овощи – барин пошёл в другой, серый огород, где у него, между прочим, был засеян небольшой участок льна.

«Эх, какая репа пропадает. Совсем заели», – думал Александр Николаевич, глядя на изъеденные листья и жалея, что ничего не мог поделать с вредными насекомыми, которые добрались уже и до льна.

Лён в этом огороде был посеян раньше полевого, он хорошо взошёл и даже поднялся на вершок от земли, но его листья усыпали те же земляные блохи. Сидят себе, паршивцы, и точат молодые листики.

Там, где место пониже, посырее, блохи меньше; а вот где посуше, и лён без того идёт туго – тут-то проклятые насекомые и пируют всласть.

На глазах лён пропадает…

Будучи раньше городским на службе, а теперь переехав в отчее имение и сев на хозяйство, Энгельгардт очень рассчитывал на успех всех своих умных идей. Выращивание льна, было одно из них.

Настроение Александра Николаевича пропало окончательно: в два-три дня блоха всё объест – вот тебе и лён, вот тебе и нововведение…

Ведь говорили, что по нашим местам льны не идут, что у нас и деды льнами не занимались…

Тут, конечно, дело даже не в деньгах: потеря ста рублей, заплаченных за обработку четырёх десятин, его не разорила, но благое дело затягивалось, а при введении чего-нибудь нового первая вещь – это успех.

Одно вышло хорошо, другое, третье – и вот приобретается уважение, доверие к знанию. «Этот малый – голова…», – скажут люди. – «Настоящий хозяин!».

После такого любую непривычность люди примут спокойно, а если в течение нескольких лет всё будет идти успешно, доверие народа вырастит стократно

Удручённый незадачей с проклятыми блохами, хозяин направился к дому и по дороге встретил жену старосты.

– Ну, Авдотья, пропал наш лён, – сказал ей с горечью Энгельгардт.

– Помилуй, Господи! – размашисто перекрестилась та.

– Да… Уж я тебе говорю, что пропал. А где Иван?

Авдотья испугалась, подумав, что её муж – староста Иван – чем-то не угодил барину, но сказать ничего не успела. Александр Николаевич уже сам увидел его и, поманив к себе, повёл его в поле.

– Видишь?

– Чегой изволите? – Иван сначала не смог понять, о чём его спрашивают.

Хозяин показал ему на блоху.

– Вижу. Теперь вижу, козявочки сидят.

– Да, козявочки, а видишь ли ты, что козявочки эти едят лён?

Иван почесал в затылке, как бы сомневаясь в том, что услышал, но, рассмотрев стебли внимательнее, согласился с хозяином.

– Дык… И чё с того? Я про лён с козявками и не знаю-то… Вроде и ничего… – стал размышлять староста.

– Как ничего? Да разве ты не видишь, что едят? Ну и съедят всё. Пропадёт наш лён.

– Спаси Господи! А, может, и не съедят? – Иван хмурился, пытаясь что-то сообразить.

– Нет, милый мой, объедят всё, и ничего не останется – вот тебе и лён. Ведь репу в прошедшем году всю съели.

– То репа – репу всегда объедают, а про лён николи не слыхивал, да и не садили мы лён-то до этого…

– Мало ли что не садили, а может, и другие не замечали.

– Разве что так! – Иван пожал плечами.

Раньше он считал это пустяком – «так, козявочки, мало ли их бывает…» – но видя, что блоха, напав на выходящие из земли первые листики-семядоли, отъедает их начисто, теперь убедился, что блоха действительно портит всход.

Обойдя край поля и весьма недовольный осмотром, Александр Николаевич вернулся домой. Непонятный жучок жрал лён, как корова – силос, и что с этим делать Энгельгардт себе не представлял.

Вдруг мелькнула мысль: «А загадочный гость якобы из будущего… Он-то наверняка знает, как можно всё исправить. Что если этот Андрей знает какой фокус или простую химию, которую можно будет произвести. Конечно, если такое средство и есть, то обрызгать всё поле будет нелегко… Хотя… Можно собрать две или даже три соседние деревни мужиков, они подсобят… А может, есть ещё какая новая процедура от этой напасти. Ведь в доме специалист из грядущего», – ноги сами повернули к дому. – «Сейчас же у него всё тщательно и расспрошу…».

Гипноз

Ход мыслей Александра Николаевича прервал скотник Пётр. Бросив у ворот ведро с водой, которое он тащил из колодца в овин, он подбежал к барину.

– Энто… У нас с курями чегой-то не то! – начал Пётр без приветствия.

Зайдя во двор, Александр обомлел: все его куры – независимо от породы, что резвые плимутроки, что упитанные кохинхины – лежали на земле неподвижно, подняв лапы кверху. Было видно, что они ещё дышат и даже подёргивают лапками.

Господи! Отравились! Или ещё какая напасть!

Хозяин запаниковал. Если все сто двадцать пять кур заболели, то это уже ущерб на двадцать пять рублей, если считать по среднему, по двадцать копеек за штуку. Но у него дорогущие откормленные кохинхины, не меньше чем по полтиннику за голову. Это полсотни рублей минимум! Насчитав уже двадцать поражённых особей, он обратил внимание на ещё здоровых, не повреждённых болезнью кур у конюшни. Они спокойно гуляли и клевали что-то с земли.

«Вот тебе и новая проблема!» – мысли жгли Энгельгардта, не давая расслабиться. – «Надо непременно больных особей сжечь, а потом, очистив весь двор от старого сена, обработать всё хлорной известью», – пронеслось у старого химика в голове, когда он, осторожно переступая через лежащие трупики, завернул за дом.

Его взору открылось удивительное зрелище – странный молодой человек Андрей сидел на коленях и колдовал над перевёрнутой курицей.

– Что вы делаете? – воскликнул изумлённый Энгельгардт.

– Я на ютубе видел, как кур гипнотизировать… – ответил Андрей. – Смотрите, прикольно получается!

Говоря незнакомые слова, Андрей отловил хохлатую несушку и поднёс к хозяину поместья.

– Смотрите сами! – он прижал перевёрнутую курицу к земле, повернул ей голову в сторону и поднялся.

Курица осталась лежать, как мёртвая…

– Так это ваши проделки с курами? – догадался Энгельгардт.

– Да, только петуха вашего догнать не могу.

Александр Николаевич смог спокойно выдохнуть, выпало на его долю мучений сегодня. Счётчик ущерба в голове остановился и начал мотать обратно.

– Как привести их обратно в чувство? Сможете? – Спросил он.

– Да запросто, – Андрей поднялся и легонько пнул ногой загипнотизированную курицу.

Несушка тут же подпрыгнула и побежала по своим делам.

– Вы и петуха моего можете так успокоить? – хозяину уже стало любопытно, как экспериментатору.

– С петухом не делал, но видел на ютубе. Давайте попробуем, самому интересно. Вы только сами поймайте вон того, наглого, с кривым гребешком, – ответил странный молодой человек.

К хозяину в руки петух пошёл с охотой, сам прыгнул, надеясь на свежее пшено от знакомого человека.