Монотонный ритм проникает сквозь стены и наполняет людей нехорошим предчувствием. Звук вроде и безобидный, но есть в нем что-то зловещее. В каком-то журнале я читал, что аборигены, не помню где и на кого, охотятся подобным образом. Они выстукивают определенный ритм, и животинка сама приползает к ним. Потом коллективная трапеза…

– Где мы? – задаю интересующий всех вопрос.

– Неизвестно, – хмуро ответил Ильич, прикуривая. Привычный терпкий запах сигары шефа заглушил вонь, царящую в комнате. – Пока ты был без сознания, после удара о стену мы успели восстановить события вчерашнего вечера. Все помнят примерно одно и то же. Корпоративная вечеринка, поездка в такси и все…

– Дальше чистый лист, – заметил Прыщ. – И головная боль. С учетом вчерашнего, это нормально. Если бы еще не это вонидло. Кишки наружу просятся. Помните анекдот про винегрет, который пошел смотреть на юбиляра?

– Помним, – недовольно глянула на него Лиля. – Наизусть.

Вкратце излагаю коллегам обрывки вчерашних воспоминаний, естественно опустив свои пьяные приставания к Лиле. Тимоха конечно человек хороший, отходчивый, но пришибить может запросто. Правда, извиниться потом, от души, искренне. А зачем спрашивается калеке извинения, пусть даже искренние. Он уже давно глаз положил на единственную женщину в нашем коллективе. И какую женщину! Да и она, похоже, не против, вон, как птенец угнездилась в его объятиях.

– Куда мы ехали? – поинтересовался я. – И зачем?

– Этого не помнит никто, – чересчур громко сказал Прыщ. Стены отразили его голос и все невольно вздрогнули. – Кажись, водяра была паленая в хлам. А я вам говорил, что за этим супермаркетом дурная слава ходит. Говорят менеджеры мутят, берут непонятного происхождения левак без сертификатов и ставят вперемешку с нормальным пойлом. Вот мы и попали на суррогат. Там же вся периодическая таблица Менделеева в одной бутылке.

– Я пил лишь пиво, – заметил я. – И тоже ничего не помню. Ильич как всегда коньяк. Таких совпадений не бывает. Понятно что водку и коньяк подделывают, но кто с пивом морочится будет? Пусть даже и чешским. Никогда подобного не слышал. На срок годности я смотрел. Нормальный свежий Золотой фазан.

– Странно, – стряхнул пепел Ильич. – У всех пятерых человек воспоминания обрываются на подъезде к деревне с названием, которого никто не помнит, но точно было указанно таксисту в качестве пункта назначения. Дальше все помнят лишь пробудивший их крик Дмитрия.

Я потупил взгляд и, наверное, даже покраснел. Хорошо, что при слабом свете бензиновой зажигалки этого не видно.

– Ничего себе крик, – захохотал Прыщ. – И вы, босс… Сори. Ильич. Вы называете эту трубу иерихонскую в устах блеющего агнца криком? Чего он там орал? – Прыщ сделал страшное лицо, что ему удалось без труда. – Сперва что-то про маму. Поначалу я спросонку не все понял. Потом когда вскочил на ноги, и вы фаэр сообразили, он так заголосил, что озвучка в играх про жмуров отдыхает. Мертвые вонючие призраки! Кажись так? Смердит, конечно, отменно, но призраками тут и не пахнет.

– Что-то похожее, – сказала Лиля. – Я так испугалась. Я кажется спала… И вдруг страшный крик. И еще один. И кто-то про ад… грехи… смерть… Я так испугалась. Подумала, что умерла и действительно уже на том свете мои поступки на весы раскладывают. Ну, знаете, весы такие, с одной стороны добрые поступки с другой… как получилось. Я тоже закричала.... Извините, потом глупостей наговорила. Нет, вы не подумайте… Сташно было очень. Топот ног, потом глухой удар. Потом Тимоша подбежал и… – Даже тусклый свет не смог спрятать румянец на ее щечках.

– Тимоша. Вот такой он ад. Темный и пахучий. Грешен, ты сын мой ой грешен. Оглашенного списка на казан со смолой и чертей с вилами хватит, – Прыщ нагло хихикнул, но тут же заткнулся под тяжелым взглядом Тимохи.

– У каждого свои страхи и свои грехи, – медленно с расстановкой сказал он. – Я допустил слабость… Еще раз об этом вспомнишь…

А может нас похитили? – поежившись, спросила Лиля. – И с родственников сейчас выкуп требуют.

– Да какой с нас выкуп, – отмахнулся я. – Тоже, олигархов нашла. Ильич, может вы свом бизнесом кому дорогу перешли? Конкуренты решили устранить препятствие?

– Исключено.

– Прыщ, а не твоя ли тяга к хакерству нас сюда привела? Я же знаю, что у тебя рыльце в пушку. То ты пароли к платным порносайтам продаешь, то непонятно в чьих базах данных ковыряешься. Я не так давно краем уха слышал как общался по телефону с какой то Наташенькой, и обещал подкорректировать ее многочисленные штрафы в системе гайцов.

– Я что ламер? – возмутился Прыщ. – За мной следов не остается. Я словно призрак в ночи. Я профи. Теневые прокси, левые айпишники и лохи, которые за все платят форева… – Он неожиданно запнулся на полуслове.

– Что грешок вспомнил?

– Ну и придурки же мы! – сказал Прыщ и принялся шарить по карманам.

– Попрошу не обобщать, – сказал я. – Что потерял?

– Ум.

– Заметно.

С довольной физиономией Прыщ выудил из кармана мобильник.

Ильич тихо засмеялся.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Насчет придурков Прыщ был абсолютно прав. Сколько времени переливаем из пустого в порожнее, и никто о телефоне не подумал. Типичный пример поведения обывателей в нестандартной ситуации. Тупим, тупим.

Лиля захлопала в ладоши:

– Ура! Ура! Мы сейчас отправимся домой. Боже, как я хочу домой. Я избавлюсь от этого гадкого запаха…

– Не работает, – перебил ее Прыщ.

– Пустяк, – сказал я, доставая из кармана джинсов телефон. – Я со своего… Оп-па. Не включается. Батарея села. Но я же вчера заряжал.

Остальные бросились проверять свои средства связи.

Лиля тихонько плакала в объятиях Тимофея. Прыщ, нервно мерил шагами освещенный пламенем пятачок, стараясь не погружаться в темноту. Я в сотый раз пытался включить телефон – доставал батарею и чистил уголком носового платка контакты, мял батарею в руках, постукивал ней об корпус телефона.

– Давайте покричим. Может, нас услышат и спасут, – предложила Лиля. – Помогите!

Я выронил телефон, и он нырнул в ковер гнили на полу. Желания копаться в этой дряни у меня никакого не было. Телефон новый и не из дешевых, с кучей бесполезных для меня цацек в виде камеры, вайфаеф, интернета и еще чего-то непонятного, но модного, но брезгливость в данном случае сильнее жадности. Мне ступать по полу противно, не то что… до сих пор ладони липкие.

– Не ори, дура! – завопил на нее Прыщ ничуть не тише. – У меня чуть сердце не остановилось. Сперва этот орал теперь ты… Припадочные!

– Не надо так говорить, – сказал Тимоха.

– Сам дурак, – надула губы Лиля. – Дурак и извращенец.

– Я? Извращенец?

– Думаешь, я не видела, чем ты на работе занимаешься? Сиськи-письки на весь экран. А еще казино виртуальное, биржевые графики. Сколько раз собиралась пожаловаться Ильичу, да жалела тебя дурака. Вот уволит он тебя и кому ты потом такой нужен.

– Да меня с руками и ногами заберут. Я профи. А сиськи-письки говорят о том, что я мужик. Что, лучше если бы я на голых дядек смотрел? А? А сама то, из одноклассников, контактов и прочих социальных сетей не вылезаешь. Да что говорить, ты профи по пасьянсу и косынке. На большее твой умишко не тянет. Да не пыжся ты так, а то ниточка порвется и уши отпадут.

– Перестань, – сердито сказал Тимоха.

– Не тебе решать. Что хочу то и говорю. Чего они вопят? И так не по себе… И обзывается… Дура!

– Не нужно обзываться. И девушку оскорблять не нужно.

– Да пошел ты… – Прыщ очень конкретно пояснил, куда идти Тимохе вместе с его нравоучениями. – Айвенго нашелся… За милых дам, за милых дам…

– Спокойнее, – сказал Ильич, становясь между ними, – ссоры нам сейчас ни к чему. Кто и чем занимается на работе, мы обсудим позже, в моем кабинете. Сейчас нужно обследовать комнату и найти выход. Я двигаюсь первый, вы за мной. Только осторожно и без ненужного геройства. Смотрите под ноги. Не отрываться, в темноту не уходить. Держитесь за руки.

– Детский сад, – хихикнул Прыщ.

– Я давно зажигалку не заправлял, – как бы межу прочим сказал Ильич.

Потная рука Прыща тут же обхватила мое запястье.

– Не отрываться, – прошептал он. – Я держу тебя, Димыч.

За полгода совместной работы мы привыкли пожелания нашего руководителя Ильича, или как мы его называем за глаза – босса, воспринимать как приказ. Моряк в прошлом он требовал безоговорочного подчинения и железной дисциплины, но при этом был спокойным и отходчивым. Командовал он нашим маленьким экипажем не повышая голоса и всегда умудрялся быть вежливым и корректным. Этот маленький, сухонький старичек неопределенного возраста, совершенно серой внешности, с выдубленным океаническими штормами морщинистым лицом, линялым зализанным на пробор жидким волосом был своего рода нашим капитаном в море бизнеса. Как-то мимолетная подружка на вечеринке попросила описать своего начальника. Никаких слов кроме «никакой» и «обычный» я подобрать не смог. Она рассмеялась и сказала, что такому человеку нужно работать шпионом или диверсантом. Словесный портрет – чистый лист. Человек невидимка.

Толпой слепых, прицепившихся к зрячему поводырю, мы двинулись за боссом и его зажигалкой вдоль стены. Слабеющего пламени едва хватало, чтобы хоть что-то видеть под ногами. Сырая стена поблескивала, а с невидимого в темноте потолка то и дело срывались капли.

– Нашел, – сдавленно сказал Прыщ.

Все остановились.

– Слева.

– Да уж, – заметил Ильич, поднимая зажигалку повыше.

– Что там? – спросила Лиля, выглядывая из-за Тимохи. – Я не вижу.

– Ты не ходи сюда, – попросил Прыщ. – Тимоха, придержи ее. Не стоит ей это видеть. Не стоит.

Пляшущий язычок пламени выхватывал из мрака то, что еще недавно было людьми.

Белеют сквозь сгнившее тряпье кости. Пялятся чернотой пустые глазницы из-под ржавого, пробитого на темени шлема. Из панциря высунулась крысиная мордочка, любопытно сверкнула в нашу сторону глазками и тут же скрылась.

– Древняя могила? – предположил Прыщ. – Вон и меч валяется, ржавый весь. Воины, точно из Варкрафта. О, вон еще один, – он указал на утыканное стрелами тело.

– Нет, не могила, – возразил я, присаживаясь на корточки у тел и прикрывая ладонью рот и нос. – Смотри, трупы отличаются по степени разложения. Вот этот лишь кости тряпье и ржавые железки, а у того, что дальше…

– Сам вижу. Давай без подробностей. И так мутит. Черт с ней с могилой и трупами, ты лучше скажи, как мы оказались здесь?

Я лишь сдвинул плечами в ответ.

– Глотни, – Ильич ткнул мне в руки плоскую карманную фляжку.

Такие штамповки обычно в сувенирных магазинах продаются. Чаще всего в подарочных наборах в паре с ручкой, зажигалкой, брелком или еще какой дешевой безделушкой, с которой позолота или хром через месяц хлопьями отпадают.

– Зачем? – с удивлением глянул я на него. Мне показалось, что он постарался это сделать так, чтобы никто не заметил. – Что это?

– Бренди. Первосортный, – шеф заговорщицки подмигнул. – Тебе сейчас это необходимо. После вчерашнего… и сегодняшнего.

Я скосил глаза на кости, согласно кивнул и приложился к горлышку. Доза алкоголя мне сейчас очень кстати. И голову попустит и дрожь в коленях ослабнет, а то трусит с перепугу… Хоть бы Лиля не заметила. Хочется мужиком выглядеть. Хотя бы выглядеть.

Напиток обжег гортань. Ну и гадость. Хуже соседского самогона. Ореховая настойка с ванилином, гвоздикой и прочими пряностями, чтобы безуспешно скрыть паскудный вкус и запах. Вот тебе и первосортный бренди. Видимо это для гурманов. Таким любителям пива как я никогда не оценить букет, выдержку и прочие непонятные мне достоинства бренди.

Чтобы не обидеть Ильича показываю большой палец, мол, супер. Негоже перед работодателем недовольные мины корчит, пусть даже и в такой неопределенной ситуации. Ситуация – это сейчас, но ведь должно быть и завтра. А завтра у меня трудовой подвиг на рабочем месте. Это если конечно выберемся отсюда.

– Вот и хорошо, – сказал он, и фляга незаметно для окружающих скрылась во внутреннем кармане пиджака.

Огонек зажигалки предательски дрогнул и начал слабеть.

Рокот барабанов становился все громче и громче.

Безрезультатные попытки найти выход из комнаты были прерваны лязгом сверху. Словно кто-то отодвигал древний засов.

Все задрали головы вверх, а Тимоха еще и сделал зверское лицо. Жаль Лиля была слишком увлечена звуком и не смогла оценить героическую мину восторженным вздохом.

Лязгнуло еще раз.

Чахлый язычок пламени в последний раз конвульсивно вздрогнул и умер, оставив нас в полной темноте.

От раздавшегося скрипа несмазанных петель я поморщился и втянул голову в плечи. Темнота порождает страх неизвестности. Вот и сейчас я стою сжав до боли кулаки, не зная чего ждать.

Сверху посыпалась пыль и мелкий мусор.

– Что за?.. – но Прыщу не дал договорить вспыхнувший ярким светом в потолке квадрат.

На какое-то время я ослеп.

Лиля испуганно ойкнула, а Тимоха грозно рыкнул что-то нечленораздельное, но однозначно идентифицируемое как угроза.

Несколько секунд мы дружно терли глаза, режущие от снопа яркого света лившегося из люка в потолке.

Из квадрата опустилась веревочная лестница.

Лиля побледнела и уже готова была упасть в обморок, естественно дождавшись вовремя подставленной мужской руки.

Я завертел головой пытаясь найти убежище от возможной опасности, но голые каменные стены и припорошенный гнилой соломой пол предоставляли в этом вопросе не так уж много вариантов.

Ильич с хитрым прищуром, выражающим скорее любопытство, чем страх смотрел вверх.

Зазвучали какие-то странные голоса, зазвенел металл.

Переглянувшись, мы кучкой баранов засеменили в сторону, ожидая худшего.

Дождались.

В проеме люка показалось бородатое лицо и что-то проквакало на незнакомом языке.

– Чего надо? – хмуро поинтересовался Прыщ, протирая краем футболки стекла очков. Водрузив их на нос, он глянул на гостя и грустно изрек, – Водяра точно паленая была. С карбидом и димедролом. Вот и галлюцинации на лицо. Сто пудов не реал.

– Спокойно, – тихо скомандовал Ильич. – Будем разбираться.

– Ты кто? – поинтересовался Тимоха у бородатого лица.

Бородач заквакал и жестами показал, чтобы мы выбирались наружу.

– Ну что, камрады? Полезли знакомиться с аборигеном? – предложил Прыщ. – Надеюсь, сверху хоть воняет меньше. Мне уже кажется, что я за год от этой мерзости не отмоюсь. Может эта жаба объяснит, куда нас по пьяни занесло. Чем-то он на небритого француза похож. Не зря же их называют лягушатниками. Но мое мнение остается прежним – мы что-то не то выпили и у нас коллективные глюки. Ну не должен нормальный человек так квакать. Даже для француза чересчур. Это прерогатива жабьего племени.

–Я пиво пил. Мои галлюцинации должны отличаться от ваших, – напомнил я, разглядывая незнакомца, бесстыдно пялящегося на нас. Так пялятся на буренку на базаре, прикидывая, сколько с этих сисек в сутки можно молока надергать.

Ох, чует мое сердце не глюки это. И разум про то же шепчет. Мы точно во что-то влипли. И француз этот странный и каменный мешок, попахивающий средневековой тюрьмой. Именно тюрьмой, а не могилой, как говорил Прыщ. Все тела в могиле, или коллективном захоронении должны находиться примерно в одном состоянии. А вот в тюрьме предусматривается пополнение личного состава… хм-м но не предусматривается наличие оружия. А почему бы и нет. Сидя в каменном мешке с единственным выходом – люком на высоте этак восьми-десяти метров присутствие меча погоды не делает. Разве что соседа чикнешь и, погрязши в грехе каннибализма, продлишь свои дни и тюремщикам шоу устроишь. Или из гордости или слабости харакири… Но тоже шоу. Был бы зритель. Вот и подбрасывают они новобранцев в камеры к озверевшим от голода и одиночества старожилам. И ставки делают кто кого. Острое железо в руках уравнивает шансы. Новичками движет желание жить, старожилами выжить. И нет места компромиссу. Мы бы на их месте были ничуть не лучше. Прошло всего ничего а мы уже перегрызлись… А если бы несколько дней… недель… без пищи, лишь слизывая влагу со стен… Какими бы мы стали, цивилизованные люди?

Чистой воды начало третьесортной фантастишки. Главные герои, очнувшись с похмелюги, заимели амнезию и долгосрочную экскурсию в средневековый мирок, ожидающий своих героев. Кому-то же надо колбасить драконов и прочую мерзость ползуче-летуче-пресмыкающуюся и нежно или грубо, в зависимости от обстоятельств и темперамента, овладевать прекрасными принцессами, уныло ожидающими в сумрачных покоях на вершинах высоченных башен. И ждет нас великая миссия – спасение местного человечества в локальном масштабе, сопровождающееся батальными эпизодами с выше упомянутыми представителями местной фауны на фоне живописной флоры. Вот только мой врожденный пессимизм подсказывает мне, что скорее нас ожидает судьба буренок чем былинных богатырей.

Один за другим мы медленно поднимаемся по лестнице наверх.

В лицо дует прохладный ветер, разгоняя уже ставшее привычным за последнее время зловоние.

Я лезу вторым, вслед за Ильичом, завидуя умению старичка столь свободно перемещаться по извивающейся и норовящей выскользнуть из-под ног лестнице. Морское прошлое дает о себе знать. Возраст возрастом, а как обезьяна по лианам поскакал. Наверняка в учебке по вантам парусника не один километр набегал. Грот, фок, бизань и чего у них там еще есть там вдоль и поперек излазил.

Громко чертыхаясь за мной двигается Прыщ. Вот он точно впервые в жизни по канатной лестнице ползет. Дитя современных технологий. Восьмидесятый уровень в какой-то линейке, а тюфяк тюфяком. Руки только под клавиатуру заточены. Хоть бы не грохнулся. Солома соломой, но пол то каменный.

По очереди мы оказываемся в длинном извилистом коридоре кишкой тянущемся вверх. Стены, пол и потолок коридора выложены плиткой с причудливым орнаментом. Плитка на потолке излучает мягкий матовый свет.

– Ой! Вы посмотрите на стену! – восторженно шепчет Лиля, прижимая руки к груди. – Что это такое? Как красиво!

– Вау! – вскрикнул Прыщ.– Штрихкод. Только кривой какой-то… Как после вчерашнего рисовали.

– Клинопись, – спокойно заметил Ильич.

– Это ты Прыщ, после вчерашнего, – проявил юмор Тимоха и широко улыбнулся. – А это клинопись. О! Между Тигром и Евфратом шумеры жили. В школе учили. Междуречье… Помнишь?

– Конечно, помню. Каждый вечер про них на ночь читаю.

– Посмотрите, какая прелесть, – указала Лиля на стену

Оказывается, я ненароком коснулся рукой стены, и та отозвалась чередой вспыхнувших символов. Черточки и палочки светятся, образуя строки и столбцы непонятного содержания. Ильич прав, надписи похожи на клинопись. Что-то такое вспоминается с эпохи школьной скамьи… Шумерские письмена, Междуречье… В голове лишь слова без сопутствующего им смысла. Я никогда не любил историю и никогда не понимал какой прок учить мертвые языки. Чему можно научиться у цивилизаций, которые ушли в прошлое? Раз исчезли, значит путь был ошибочен. Учиться нужно у сильных.

Бегущие ряды символов гипнотически действуют на меня. Вспышки одна за другой, словно азбука Морзе несут мне поток информации, с которой не в силах совладать сознание. И барабаны навязывают свой ритм. Сердце невольно пульсирует им в такт.

Свет вокруг меркнет, и мягкое течение уносит меня вверх, сквозь каменную толщу.