-–

– Что за мерзость? – недовольно пробормотал я, просыпаясь.

Привычное утреннее желание – сперва потягуси до хруста в косточках, потом чухаемся во всяких разных местах и довольно зеваем в потолок, умерло при первом же вздохе. Организм, как союз наполняющих его органов, единогласно проголосовал за исключение из своего состава легкие, и то, что они вдохнули. А легкие в ответ заявили, что им лучше рак от привычного никотина, чем ЭТО, и вообще, чего вокруг витает тем они и хекают. Мол, выбирать не приходится. Не будем хекать, пусть даже и ЭТИМ, так тут же остальным каюк. Так что радуйтесь тому что есть, а то если будете носом крутить и того не будет.

Меня окружал редкой насыщенности смрад, способный пробудить даже уснувшего вечным сном… Наверное именно этот запах превращал законопослушных жмуриков, умиротворенно дремлющих в деревянных домиках, в жутких зомби. Нанюхавшись этой дряни, они покидали уютные убежища и, пачкая до сих пор ни разу не ступавшие на землю белые тапочки, устремлялись на поиски виновника. Да-да именно виновника. Естественным путем подобная эссенция сотвориться ну никак не может. Тут нужен злой… сильно злой гений, сильно… очень сильно обиженный на человечество, чтобы сотворить этакое. Сказать что глаза режет… Нет! Их выжигает! Выжигает вместе с носоглоткой и желудком, который раз за разом порывается избавится от содержимого и хоть на мгновение закрыть ту дырку из которой в него льется запах. Этакий коллекционный запах, в букет которого входит вонь немытых тел, годами нечищеного сортира в популярном месте, дыхание подпольного кладбища химзавода, испарений соседа-самогонщика, сладкий привкус скотобойни с парующей кровью и вываленными кишками и еще чего-то более мерзкого, но выходящего за пределы человеческой фантазии.

Неужели горячо любимые коллеги сумели за один вечер превратить мою холостяцкую квартиру со всеми удобствами в знатную помойку? Чистюлей я никогда не был, квартиру убираем раз в месяц, посуду моем раз в неделю, мусорное ведро большое и на балконе, носки стираем… в общем стираем иногда… но ТАКОЕ…

Что же мы употребляли, что породили столь зловонючего духа?

Попойка, то есть корпоративная вечеринка, конечно, удалась на славу, но не до такой же степени. И пили исключительно приличные напитки. Не из ларька, не от бабок доблестно несущих круглосуточную вахту у остановок и злачных мест, невзирая на погоду и время года. Кстати, однажды мне такая бабуля можно сказать жизнь спасла.

Это было в далеком, но хорошо помнящемся студенческом прошлом. В общем, ушел я, на ночь глядя, от девушки из пединовского общежития, именуемого в народе ЦПХ. Не по своему желанию теплую постель покинул, а по обещанию нагрянувшей комендантши милицию вызвать. Шагнув за порог мужского рая, в пединах всегда прекрасный пол преобладает, я нырнул в злую полуночную пургу без общественного транспорта и сугробам по колено. Протопав пару остановок, я понял что сглупил, оставив под кроватью перепуганной появлением комендантши подружки подштанники и носки. Ну не смог я под язвительным, но при этом оценивающим точно на экзамене или перед случкой взглядом натянуть под джинсы растянутые на коленях спортивки и вязанные носки с дыркой на пятке. Она точно сожгла бы презрительным взглядом. Я и так был не в своей тарелке. А еще подружка, нелепо краснея и натягивая на пышную грудь одеяло, что-то лепетала про уроки, которые мы вместе готовили, и что я подтягиваю ее по высшей математике. Подтягиваю… Еще как подтягиваю. Вот и нырнул в зимнюю ночь подальше от позора в джинсах на голое тело и подтоптанных ботинках на босу ногу. Уже минут через двадцать я готов был вернуться и предпочесть наряд милиции, и уют шершавых, но теплых стен КПЗ ледяной свободе. И, как назло, ни одного подъезда без кодового замка или круглосуточного магазинчика, чтобы согреться перед очередным броском. Вокруг лишь лес многоэтажек спального района и облизывающий их углы ледяной ветер. Редкие такси и попутки были несовместимы с опорожненным ради благого дела карманом – любовь сожрала последние финансовые запасы. А как можно идти в гости с пустыми руками? Вот и потратился. Крымский мускат красного камня, пачка длинных, тонких, похожих на макаронины сигарет ну и конечно залог безопасной любви с усатым гусаром на упаковке.

И тут свершилось чудо. Из снежной пелены вынырнула очередная остановка – нелепая конструкция из бетона и стали покрытая коркой льда. Нырнув под ее защиту, я облегченно вздохнул и начал пританцовывая хлопать себя руками по бокам, одновременно вспоминая ласковым словом комендантшу, погоду и неудавшуюся жизнь в целом. Неожиданно из темного угла выдвинулось нечто похожее на мешок лоскутьев с четырьмя колесами.

– Жмерж милок? – прошепелявила сгорбленная старуха, толкая впереди себя детскую коляску, накрытую клетчатым пледом. Неприятно поскрипывали колеса разного размера. Маленькие глазки хитро поглядывали из-под надвинутого на лоб пухового платка. Некогда каракулевая шубка была явно с чужого плеча и изобиловала проплешинами похожими на стригущий лишай в собачей шерсти.

– Аг-г-га, – проклацал я зубами. – Есть маленько. Вот танцую… Греюсь.

– Мож жахнешь? – заискивающе улыбнулась бабуля и скосила глаза на плед. В неровном свете уличного фонаря она была похожа на сгорбленного гнома. – Жлая штука. Шама варю. Кости греет, голову веселит. Все едно танцор иж тебя шлабый.

– Спасибо, бабушка. Но в кармане лишь дыра и ни шиша. А в наш коммерческий век на гуманность и человечность я не рассчитываю. Сейчас от ветра передохну и вперед. Час другой и дома буду.

– Ты не дури Дима, – сползла улыбка с поморщенного годами лица. – На, а то окоченеешь. Пей! Пей кому шказала!

Деревянными пальцами я обхватил неизвестно откуда появившийся гранчак с надбитым краем, наполненный мутным содержимым.

– Ваше здоровье. – В глотку словно плеснули смолы топленой. Из глаз сыпанули искры, а из ноздрей пламя. Дыхание остановилось, а сердце наоборот рванулось наружу в неистовой дроби. Пронзающий до костей ветер, стегающая по глазам снежным шарфом пурга словно потеряли надо мной силу. Даже скрюченные пальцы ног благодатно распрямились от прильнувшего сверху тепла.

– Пробират? – прищурившись, поинтересовалась бабуля. – Домой точно на крылах долетишь, кашатик. Теперь двигай, двигай. Дорога твоя далекая. Ты даже не предштавляешь куда она тебя жаведет…

– Спасибо, – пролепетал я ставшим неподвластным языком. – Я в долгу…

– Не тянула я тебя за яжык. Сам шкашал, – скрываясь в темном углу, сказала бабка. – Придет время жаплатишь.

Заплетаясь в собственных ногах, я шагнул в снежную пелену, словно в молоко. Пришел в себя я уже утром, в своей постели мокрой от растаявшего снега, одетый и обутый, а произошедшее ночью казалось лишь похмельным сном. Как добрался домой и откуда старушка знала мое имя для меня остается загадкой по сей день. Казалось, что весь путь я преодолел в два шага в непроглядной метели.

Но не того ранга мы сейчас люди, чтобы покупать сомнительного происхождения пойло. Нищее студенчество позади, отгороженное годами упорного труда. Не на последний грош живем. Не самогоном единым.. Тьфу-тьфу не приведи к такому… Вот и бабка та невольно вспомнилась. Ох, и долго она меня по ночам кошмарами мучила. Сколько раз в поту среди ночи вскакивал от ее голоса или затхлохо запаха облезлого каракуля. Все про долг она во сне твердила. Если жизнь сведет еще раз наши дороги вместе так и быть налью бокал хорошего коньяка старушке в благодарность и во искупление.

Так вот, о чем это я… Ага, и пили исключительно приличные напитки… Много но приличные. Квартиру в помойку превратили… зловонную. Завтра мыть-убирать, проветривать. Как назло универсальное моющее средство на днях закончилось. Без него тут никак. И освежитель воздуха нужно купить будет… Или одеколон какой, ковер на полу побрызгать. И перчатки резиновые. Сто процентов липкие винные лужицы на столе и полу, это в лучшем случае если не откупоривали по гусарски… салат на диване, хоть бы без майонеза был… ветчиной рыбок кормили… бедные гупыши, перед соседями извиниться в очередной раз… хоть бы никаких машин под окнами не стояло, тут извинениями не отделаешься… вокруг унитаза мыть и мыть. А еще могут быть сюрпризы в самых неожиданных местах… и в подъезде мыть.

Ох, и денек будет. Ну, никак не может быть благоприятным день, начавшийся с такой головной боли.

Стоп!

Да не помню я, чтобы мы успешно добрались до моей обители… С одной стороны это радует, так как снимает с плеч груз неприятных забот по зачистке и дезинфекции принадлежащей мне территории а с другой наводит на мысль о вреде злоупотребления до беспамятства с вытекающей амнезией.

Стоп!

А что я вообще помню?

Помню, что вчера была пятница.

Уже хорошо. Не амнезия. Значит сегодня суббота. Если всерьез взяли быка за рога то возможно воскресенье… Но это вряд ли. Точно суббота.

Ильич, мой непосредственный начальник, устроил корпоративку в офисе к концу дня. Праздновали…

А что мы праздновали?

Напрягаемся, морщим лоб, вспоминаем.

Ах, да, вспомнил.

Праздновали, по словам Ильича, по поводу, что нет повода для радости, ибо дела нашей фирмы настолько плохи, что остается лишь напиться по этому поводу. Именно так он и сказал. Слово в слово. И как в воду глядел. Напились знатно и качественно. Слово то какое «корпоратив». Чего только не выдумает человек, чтобы найти повод выпить. Корпоратив, фуршет, презентация, семинар…

Танцев на столе, конечно, не было, но попытка на трассе отобрать у таксиста руль точно была. Он тогда еще орал, что валит за сотню как заказали, а его еще водить учат. Ох, и шуму же было. Водила пытается отцепить от руля Прыща. Прыщ, впившись пальчонками в баранку, кричит, что в Нид Вор Спид Ундеграунд всех как детей делает и щас он покажет этому ламеру позорному, чайнику безносому как нужно рулить. И что вообще его тачка полный отстой и требует серьезного апгрейда в виде замены прокладки между рулем и сидением. Противостояние идеологий длилось до вмешательства Тимохи. Тот, перегнувшись через спинку переднего сиденья, легким движением руки отправил буйного Прыща на место. Причем сделал это, не снимая с коленок восхищенно взирающую на него Лилю. Ильич с отеческой любовью взирал на резвящихся щенков-подчиненных и старался подальше от меня отодвинуться. Наверное, потому что меня в это время тошнило.

– Стоп! – произнес на этот раз я вслух. – А что мы делали на трассе?

Воспоминания зашевелились в мутной пелене вчерашнего вечера. Я точно помнил, что мы выехали за черту города через промзону, круглосуточно коптящую небо, миновали железнодорожный переезд и долго ехали по ночной трассе. Точно, таксист еще ругался, мол, чего это нас на ночь глядя несет в такую глушь, и денег хотел два счетчика так как обратно стопроцентно порожняком поедет. И чего ж нас в эту самую, не знаю какую глушь понесло? Непонятно. И как мы оказались у меня? Или не у меня?

– Оппа! – Почему-то мой голос предательски дрогнул.

А почему я вообще решил, что нахожусь дома?

Открываю глаза.

Меня окружает темнота. Абсолютная, беззвучная зловонная тьма. Или мне лишь показалось, что глаза открылись, а я все еще в полудреме? На всякий случай ощупываю руками лицо.

– Ой! – Я нечаянно попал себе пальцем в глаз. Причем открытый.

Таки не сплю. Уже хорошо.

Ощупав вокруг себя, узнаю, что лежу на каменном полу, усыпанном сырыми не то опилками, не то соломой вперемешку с чем-то не очень опознаваемым на ощупь, но легко идентифицируемым на запах. Руки становятся мерзко липкими.

– Куда же это меня занесло? – озадаченно бормочу я, поднимаясь с пола. – Что за помойка? – Рефлекторно вытираю испачканные ладони о джинсы. Вот так запросто одним движением руки оригинальный китайский Левайс превращается в подтирочную принадлежность. Однозначно все вещи в мусорку, теперь на них даже бомжи не позарятся, и на пару часов в горячую ванну с ароматной солью, пеной и воду раз пять сменить. И обязательно что-нибудь для дезинфекции. Что-нибудь термоядерное. Надо будет знакомому провизору звякнуть. Кто знает, какая зараза может прицепиться. Поваляешься тут… потом всю жизнь лечится, если сразу не загнешься.

Где бы я не находился а выход нужно искать. Если он конечно есть. А вот есть он или нет и предстоит мне сейчас выяснить. Все-таки вчерашние излишества сегодня однозначно занизили мой ай-кю, и вообще… оказывается, думать так больно! Наверное, извилины становятся все прямее и прямее. Нет, с пьянством пора завязывать. Однозначно. Хотя от запотевшей бутылочки пивка я бы сейчас не отказался. Да какой там отказался, пол жизни бы продал, разумеется, меньшую половину, за лекарство от утренних болезней, одолевающих немалую часть человечества. Не сомневаюсь, что большая часть этой немалой части каждое хмурое утро дает себе или привычно-уныло пилящей спутнице жизни клятвенное обещание подобное моему. Вот только жизнь у этих клятв коротка. Уже к вечеру они смываются новой порцией жидкого иллюзорного счастья, такого кратковременного и такого болезненного на финише.

Сделав несколько шагов, натыкаюсь на шершавую стену, сочащуюся живительной прохладой. Прижав пылающую от боли голову к сырому камню, я сразу почувствовал себя лучше. Появилось некое подобие мыслительного процесса, и жизнь обрела смысл, выходящий за пределы размышлений «где взять пива» и «как же тут смердит».

Нащупав на стене ориентир, начальную точку отсчета, – выпуклый камень, напоминающий женскую грудь с набухшим соском, начинаю двигаться по часовой стрелке, скользя пальцами по камням. Прошло минуты две-три, может больше, как я снова наткнулся на половинку бюста. Если верить чувствам, то я нахожусь в большой цилиндрической комнате. И самое неприятное помимо вони – в ней нет ни окон, ни дверей.

Мной овладела паника. Я торчу непонятно где, в темноте в круглой комнате без окон, без дверей в которой к тому же воняет до потери сознания!

Колодец?

Канализационный колодец?

Меня заживо похоронили?

Я вчера надрался до такой степени, что нетрезвые коллеги приняли меня за труп, и чтобы не создавать себе проблем с правоохранительными органами бросили тело в люк?

И вот я ЗДЕСЬ! Одинокий, брошенный, без шансов на спасение, обреченный сгнить заживо в каменной утробе… Меня будут жрать крысы, а обглоданные кости упокоятся тут навеки.

Что-то коснулось моей ноги. Я судорожно дернулся в сторону.

Крыса! Так быстро! Они уже тут. Сейчас раздастся многоголосый писк отраженный каменными стенами, вспыхнут в темноте сотни злобных глаз, блеснут острые, словно бритвы резцы и тут же окрасятся кровью… Моей кровью. Во рту появился сладкий привкус. Сердце заколотилось в груди, а ноги стали ватными.

Неужели это все? Так глупо…

– Мама, – неожиданно для самого себя громко проблеял я в темноту. – Где Я? Может я умер?

– Хороший вопрос, – сказала темнота и глухо чихнула. – Хороша побудка. Ну и вонь! Ад! Вот какой он! Темный и зловонный. Грехи наши…

– А-а-а, – не то перепугано, не то устрашающе завыли с другой стороны, – не хочу, чтобы вот так! Не-е-ет! Будь все проклято! Я так мало жила…

– … и благие деяния … Мы… стоим перед тобой, ожидая милости… и покорны суду твоему…

– Мэтро, мать твою, – прошептали позади меня дрожащим голосом. – Год две тысячи тридцать третий от рождества Христова. Я так и не смог до конца ее пройти. Капец нам! Это реал!

– … не всегда поступали мы по правде и совести… разве что только не убий… с остальными… ну не удержался, она такая… такая была… ну не смог я по-другому. Да взял, взял я их. Тощий конверт был но взял… Каюсь!

– Ненавижу, всех ненавижу, – хлестал по ушам пронзительный вой. – Из-за вас! Все из-за вас! Ненавижу!

– Минуточку, пожалуста, – изрек хрипловатый спокойный голос. – Спокойнее. Я почти достал… Застряла. Тащу, тащу… Есть!

Тьма взорвалась светом. Яркое пламя резануло глаза, и породило сборище страшных теней, протянувших ко мне руки. Жуткие сгорбившиеся тени шевелили длиннющими скрюченными пальцами, тянулись ко мне.

Перепугано завопив что-то о душах умерших неприкаянно блуждающих в вонючей темноте заброшенных канализационных колодцев я со всех ног бросился бежать. Так и не успев набрать приличную скорость, я встретился с чем-то незыблемым и твердым.

– А комната-то круглая, – прошептал я, теряя сознание.

-–

– Харош загорать! – Меня пнули в бок. Несильно так, любя. – Перепугал нас всех чуть ли не до смерти. Орешь в темноте как дурной. Смуту разводишь. Людей вот на дурные мысли потянуло. В религию потянуло, грехи пересчитывать стали, но пальцы закончились. А ЭТА нас во всех смертных обвинила. Ну как всегда, все мужики сволочи, а она пушистая, блондинка и в пятый раз все еще девушка. Помнишь анекдот про ежика и белочку. Как он ей сказал – если бы я знал что ты такая… ну в общем, порядочная я бы тебе туда змейку вшил. Меня чуть кондратий не хватил от такого вопля. Лежу, думаю о смысле жизни и роли баб в ней, никого не трогаю, слышу – кричат. Ты в следующий раз с голосом поосторожнее, Джельсомино ты наш.

Открыв глаза, обнаруживаю стоящих вокруг меня коллег. Трепещущий огонек бензиновой зажигалки в руке Ильича отражается в стеклах очков бледного как мел Прыща. Прыщ, он такой, все чувства, в том числе и страх, пытается спрятать за громким смехом и плосковатыми шутками.

Чуть в стороне Лиля вжалась в Тимоху, словно пытаясь спрятаться от пляшущих на стенах теней.

Крохотного язычка пламени еле-еле хватает, чтобы осветить каменный мешок, но его достаточно чтобы стены превратились в театр злобных теней.

Надо же. Хорошо, что сумрак скрыл мои покрасневшие щеки. Это всего лишь тени моих коллег… и голоса тоже их… А я словно заяц в кусты, то есть в стену. Стыд и позор. Надеюсь хоть оправдание какое-нибудь придумать смогу. Засмеют ведь… Может и прозвище прицепится… Хотя, чего это я, повод пока есть – никто еще не сказал где мы.

Причудливые силуэты, теперь уже совсем не страшные, а скорее смешные в своей уродливости, словно тянут к нам кривенькие лапки, танцуя в такт еле слышимым барабанам.

– Что это? Вы слышите? – прошептала Лиля, точно птенец, выглянув из мощных объятий Тимохи.

– Там-тамы, – ответил Прыщ, – справедливая ты наша и ухастая. То есть ушастая. В смысле не ухи лопоухи, а со слухом порядок. Я сам только недавно почувствовал ритм. Раньше казалось просто гулом. На мантры похоже. Мне такое музло думать помогает.

– Где там? – глянул на него Тимоха, бережно прижимая девушку.

– Кто там?

– Ты сказал там-там.

– Не там, а здесь. То есть барабаны такие. Понимаешь, Тимоха, в них бьют там-там, а слышно здесь-здесь, – без тени улыбки пояснил Прыщ.

– А-а-а-а, снова шутишь, – морща лоб, протянул Тимоха.

Тень его героического профиля на стене выглядела бесподобно. Чистый тебе античный герой. Под два метра, нос с восточной горбинкой. Светлые курчавые волосы. Широко распахнутые глаза наивного щенка сенбернара. Весу за сто и все мышцы. Силищи – стальной прут в палец толщиной в шиш наспор. Без вредных привычек. Женщины от него млеют. Вот они сильные плечи, на которые так и жаждет опереться слабая половина человечества. Высоковато, конечно чтобы опираться, скорее, подтягиваться можно, зато косая сажень. Вот только умом не вышел. Все в мышцы ушло. Хотя кто знает, ай-кю во времена античности еще не мерили, и интеллект их героев под большим вопросом. По крайней мере, в наше время ни один уважающий себя герой не подрядится на чистку конюшен. В крайнем случае, какой-нибудь стиральный порошок или средство от запотевания подмышек рекламировать будет. Но чтобы в навозах ковырятся – ни-ни. Время нынче не то.