– Прими во внимание, что после короткого полёта орёл сказал мне: «Погляди вниз, сын мой, на сушу и на море, какими они стали!» И суша была запружена воинственным народом, а море боевыми длинными лонгами. Скоро в облако погрузился со мною орёл и крылья его намокли, но в серо-белой пелене виднелись золотые проблески. На влажных тучных островах стояли в серебренных доспехах сыны неба и воины небесной рати. Они глядели на меня из-под руки Эшмуна, а звери, лежавшие на подушках, поднимали носы и обнюхивали ими ветер моего полёта. Но когда я пролетал мимо их, они опускали носы и опускали глаза. И вот я спросил птицу: «Куда же и на какую высоту ты несёшь меня?» И орёл ответил: «На высоту самую высшую, дитя моё, ибо мне велено доставить тебя к сокровищнице жизни, мира и благословенья, в самый адетон Великого Дворца Эшмуна. На вершине престол величия, который ты будешь каждодневно обслуживать. Ты будешь стоять перед Дуумвиром и отпирать и запирать покои мира, и выполнять всё, что тебе велит престол Абсолютной Сущности! Ты будешь привратником для народа и ключником у народа!» Я сказал орлу: «Если я избран и выделен среди смертных, то так и быть. Это для меня не совсем неожиданно».

Тут я увидел страшную, из вечного камня, крепостную стену, зубцы которой были усыпаны небесными воинами Мелькарта. Они до пят прикрывали себя крыльями и ноги у них были как начищенная медь. Два смелого вида воина, с гордыми складками между бровями, стояли рядом опираясь руками о копья и крутые щиты. Орёл сказал мне: «Они – Тот и Тиннит.» Далее я услышал, как Тот сказал Тиннит: «За десять тысяч миль чую я его запах. Скажи мне, чем пахнет рождённый смертной женщиной, не гнушающийся разбоем и в чём достоинство того, кто возник из капли белого семени моего. Почему этому герою дозволено подняться на Высшее Небо и нести службу возле нас?» Тиннит испуганно приложила палец к губам. А Тот сказал: «Я полечу предстать перед Двуликим и отважусь сказать слово, ведь я знание солнечного луча и молнии, и мне заказано говорить.» И он полетел к Двуликому лицу.

И через небеса, через сферу, полные восхвалявших Эшмуна эфирных теней, везде, ко мне присоединилось по несколько теней от каждой высоты, так что, спереди и сзади, орла и меня сопровождали стаи крылатых существ. Крылья их шуршали, как шуршат листья в лесу. О Тейя, верь мне! Я созерцал огнезданный покой солнца и было в нём семь огненных алтарей окружённые семью ратями небесного воинства. В покое главенствовал Мелькарт облачённый в роскошные священнические одежды жара. Крыльями жара, будто руками, он приносил жертвы и столбы дыма вздымались над алтарями всесожжения, неся запах Дуумвиру. Оно взяло меня и повело за руку, оно было голое и украшено золотыми запястьями и бусами, кончики крыльев касались его пяток. На лице были тяжелые веки и широкий нос, его рот улыбался, но Двуликое лицо не поворачивало ко мне головы: одна грудь у него была мужская, а другая – женская.

Светлая и мягкая почва была так приятна моим подошвам, что поднявшаяся во мне волна восторга докатилась до самых глаз. Передо мной и позади меня, стояли дети Эшмуна. Я видел повсюду сверкающие кольчуги и бесконечные полчища теней, сгрудившихся вокруг меня и поющих военную песнь. Они плыли колоннами, штандартами и боевыми конями. Я видел вращающиеся колёса колесниц с горевшими ободьями. Светлая и мягкая почва была так приятна моим подошвам, что поднявшаяся во мне волна восторга докатилась до самых глаз. Передо мной и позади меня, стояли дети Эшмуна.

А у моей цели искрился огненными камнями Вечный Город, в котором стоял Собор Сот(ф)ии²³, выстроенный из света сапфира и к нему, мы направились с толпами воинов. Я вошёл в срединный колонный зал и долго следовал между колонн к престолу Иссиды. Воздух напоен был женским ароматом. Собрание женщин восклицало:

«Свята, свята, свята, мать Исида, мир исполнен материнством твоим!»

И тут толпившиеся вокруг трона керубы прикрыли себе крылами лицо, и двуликое лицо сказало мне: «Спрячь, и ты лицо своё!» – я закрыл ладонями лицо, но поглядел сквозь пальцы. Женщина Мать перевоплощалась в брата близнеца – Тота.

– Скажи ради бога: ты видел две головы? – Спросила Тейя?

– Я видел, как он возник в сапфировом свете, – отвечал Амономах, – и была в нём грозная величественность. Волосы его светились и весь он был в угрозе, но подглазья у Тота были усталые и глаза его вглядывались в меня, когда я приблизился.

– Мне кажется, – сказала Тейя, – то были глаза приниженной Тиннит!

То были Отец и Мать, и я пал ниц. Тут раздался голос Эшмуна:

«Подойди ближе, дитя Аштарет! Ибо ты будешь стоять у моего трона устами Белого Света²⁴. И под началом будет всё моё воинство, ибо я вольюсь в образ Эшмуна и пусть он будет благосклонен ко мне.»

И по толпе прошёл рокот, зашевелилась его несметная рать.

Но тут Тот дрогнул, скрючился и раздвоился. Вступила на трон Тиннит, ведь она слышала разговор, она сказала:

«Кто таков этот, чтобы явиться в высшие сферы и нести службу среди нас?»

А Тот, прикрыв глаза двумя руками, чтобы смягчить свои слова сказал:

«Разве этот смертный человек возник не из капли жаркого огня и разве он не из племени тех, что пьют кровь, как воду?»

И я увидел, как омрачилось гневом лицо сестрицы, и слова её прозвучали очень надменно:

«Ответь брат, что ты затеял?»

На что Тот ответил:

«Ты не перечь, сестрица. Ты и я – два лица! Двуликое лицо велико, и кто с ним равен? И право я назначу его отроком, устами молчаливых уст».

Вновь по воинству прошёл рокот, но то было уже отступленье похожее на поклон. Вся рать громогласно воскликнула:

«Хвала величию!»

А Двуликое лицо добавило:

«На тебя я кладу длань свою и благословляю его тремястами шестьюдесятью пятью благословениями, и дарую ему могущество и величие Мелькарта. Я подыму тебя на трон – сотканный из блеска и света, красоты и величия, ибо не желаю знать меры. Перед тобой прогремит клич: Внемлите и трепещите! Белый Свет назначил Мелькарта над всеми детьми неба и детьми земли, к имени которого прибавляется имя Аштарет. И с любым делом, требующим моего решения, любой небожитель должен прежде всего явиться к нему и переговорить об этом деле с ним, так, как и любой житель земли должен обратиться прежде всего к ней – Аштарет, проявляющей в себе Исиду. Всякому их слову, сказанного от моего имени, все обязаны внимать и повиноваться, ибо молчаливые уста мои помогают мудростью и умом!»

Вот какой клич прогремел перед толпой:

«Дайте устам Баала одеянье и венец!»

И Эшмун накинул на меня великолепное платье, сотканное из света и цветов, и я – Амономах, одел его! Я взял золотой обруч несказанного блеска. Перед лицом всего небесного воинства он собственноручно надел его мне на голову и назвал меня полным моим званием: отражение Эшмуна. Тут согнулись и склонили головы могущественные, многосильные львы смерти, которые выше, чем небесная рать и тех, кто несёт службу у трона величия – они закрыли лицо. А Исида поднялась с трона и изрекла:

«Пробился на земле росток кедра, и я пересадила его на высоту, величественную башню, на которой живут птицы. Я, в непостижимости своей, возвеличила его надо всеми из благоволенья к нему и любви к брату! Я вверяю его надзору все драгоценности и все сокровища жизни, хранящиеся на высотах неба и глубин земли. Кроме того, его обязанностью будет надевать вещи на головы священным животным.»

«Сестрица!» – сказал Мелькарт. – «Не чрезмерно ли это?» – Я и Ты – два лица! И, кроме того, украшать силой многопышного солярного колоса, облекать великолепием инфантоподобных овнов, сообщать блеск и яркость конусообразным столпам храма. Каждое утро, когда я собираюсь войти на трон Величества, дабы обозреть высоты могущества Аштарет, ему надлежит закутывать меня в прекрасный наряд и надевать на себя плащ славы и гордости. Тяжёлым обручем увенчал Дуумвир его голову, уделил ему нелёгкое величие, великолепие и блеск престола, но мы – Солнце и Звезда, не уделим ему величия больше, чем наше собственное, ибо оно бесконечно! Имя же наше, есть, Мелькарт и Аштарет!»

После этой речи загрохотал гром, и все небожители пали на лицо. Так Эшмун удостоил меня почётного избранья плоть моя превратилась в живую, жилы напряглись, кости отвердели, ресницы шевельнулись, глазные яблоки прозрели наяву, волосы на моей голове шуршали от ветра, и я проснулся.

– Я волновалась, – призналась Тейя, – слушая твой сон. Он превосходит все сны. Ты и сам тоже волнуешься и дрожишь.

– Чтоб я дрожал от собственного сна! – воскликнул Амономах. – Я возносился на небо не навсегда, не безвозвратно!

– Я не была удивлена этим благоволеньем Эшмуна.

– Послушай, что я тебе скажу, ведь я, ввиду твоей зрелости и твоего разума, тебе доверяю! Расскажи семье и, ещё лучше, женскому гарему о сне, который я тебе рассказал, пусть все они его истолкуют!

– Конечно, мой Амономах! – ответила Тейя. – Сон очень существенен и мне легче рассказать его всем от того, что ты позволяешь мне рассказать его в благодарность за твоё доверие. А ты радуйся избранию своему, которому сподобил тебя Эшмун! Что касается меня, милый, то я нахожу такое избрание вполне заслуженным и братья твои, наверно, не станут перечить тебе из зависти. Ведь они чтят мать, как нам с тобой это известно.

Амономах поднял к небу лицо, а руки коснулись ложа. Уста зашептали словами молитвы.