Конечно же он имел в виду не умение драться, не нашу физическую подготовку, а она была на высоте, речь шла о том, что за год учёбы мы стали дружным, сплочённым коллективом, где своего никому не дадут в обиду. А ещё, немаловажно то, что драку не смогли остановить ни дежурный, ни другие офицеры. И только услышав голос своего командира мы немедленно прекратили потасовку…

Потом, что естественно, было примирение и даже, отчасти, братание с дембелями, в результате чего с бойцами батальона установились взаимные дружественные отношения. Но с тех пор начальство нас стало называть просто – «Банда Павловича».

А на третьем курсе у нас вышел серьёзный конфликт с курсовым офицером, старшим лейтенантом Калинычевым. Этот человек, в силу своих особенностей, и так авторитетом у нас не пользовался, а тут, в один из вечеров, будучи ответственным по курсу, он почему-то решил заняться нашим воспитанием. Причём делал он это мерзко, некрасиво, с употреблением ненормативной лексики и уничижительных идиом в адрес курсантов. Сказать проще – оскорблял и унижал. Время было отправляться на ужин. Объявили построение на улице. Калинычеву не понравилось как мы строились. И началось! Бегом назад, на третий этаж, потом снова вниз. Потом длительное выступление перед строем в духе – «Я вам козлы ща устрою! Вы у меня ползать ща будете». Градус напряжения в подразделении подскочил, а потом и вовсе зашкалил…

Роты уже возвращались из столовой, а мы всё стояли и слушали старшего лейтенанта. Наконец наговорившись вдоволь, насладившись властью он скомандовал:

– Курс, на пра-а-во!

А курс не шелохнулся. Мы, не сговариваясь, решили не подчиняться. Это был бунт!

– Я чо, бл…, не ясно скомандовал?– заорал Калинычев.

А в ответ тишина. Выражавший, до сего момента, всем своим видом превосходство и собственное величие, старший лейтенант как-то сник, и, уже голосом, содержащим нотки испуга и беспомощности, сказал:

– Старшина, ё… твою мать, веди курс на ужин. Командуй…

– Товарищ старший лейтенант, они вас не послушались. Меня и подавно пошлют. – спокойно ответил старшина и остался стоять на месте.

Калинычев, разволновавшись:

– А я сейчас пойду доложу дежурному по училищу! Вы знаете что будет?! Щас и Павловича вызовут! И ему будет!…

Тут старшина вышел, не обращая внимание на старшего лейтенанта, встал перед строем и , обращаясь к нам, сказал:

– Мужики, поймите правильно, у начальника курса могут быть серьёзные неприятности.

Упоминание о том, что можем подвести командира возымело должное действие, мы отправились на ужин. Калинычев, видно подумав что победил, догнал строй и у столовой решил нас потренировать. Ну не понравилось ему как мы входим в столовую, захотелось провести занятие на эту тему. Кончилось это тем, что мы прошли в столовую и дальше, не останавливаясь, через варочный зал и заднее крыльцо из столовой, потом через плац на спорт городок. Ужинать, естественно, не стали. Калинычев, поднявшийся вслед за нами в обеденный зал, опешил. Стоял и хлопал глазами, не понимая что случилось. Старшина отправил гонца за начальником курса. Тот жил рядом с училищем, по-этому примчался моментально. Построил курс, спокойно, без криков и угроз, отправил нас на ужин. Мы, беспрекословно подчиняясь, отправились жевать остывший жаренный минтай с картошкой и пить холодный чай. После нас вывели на плац и началась строевая подготовка под руководством начальника курса. Калинычев, с угрюмым видом топтался за спиной командира. Примерно на третьем прохождении торжественным маршем мимо трибуны, Павлович повернулся к старшему лейтенанту и с улыбкой сказал:

– Ну что, хорошо идут?

Тот, не поднимая глаз , утвердительно кивнул. Подполковник обращаясь к старшине:

– Всё, достаточно. Инцидент исчерпан. Веди в расположение…

Тогда Виктор Вильгельмович поддержал офицера, но при этом, сумел погасить занявшийся было пожар конфликта и примирить враждующие стороны. Для нас поведение начальника курса в этой не простой ситуации стало уроком…

Сейчас, по прошествии нескольких десятков лет, могу с уверенностью сказать, что для большинства из нас, те взгляды, убеждения и принципы, вложенные в наши буйные головы начальником курса, стали крепким фундаментом, стержнем, позволяющим выстоять в самых трудных, иногда безнадёжных ситуациях не только в службе военной, но и, в жизни светской.

Говоря о начальнике курса, нельзя не упомянуть и других офицеров, сыгравших далеко не последнюю роль в нашем становлении. Самым первым нашим командиром взвода был Старший лейтенант Абакумов Алексей Егорович, человек неординарный, редкостный оптимист. Его можно сравнить с волшебным горшочком каши из старой сказки. Так вот, как там из глиняного горшка непрерывно выливалась каша, заполонив весь город, так и из Алексея Егоровича прямо таки пёрла энергия. При чём, энергия светлая, позитивная, оживляющая всё вокруг себя. Нам было весело даже после многокилометровой пробежки по лесу в противогазах. А что, взводный бегал с нами, и хохотал, глядя на наши потные и грязные рожи, и мы начинали хохотать, и усталости как не бывало.

А потом упражнения на перекладине и выполнение нормативов. Самым краеугольным был так называемый подъём переворотом. Не скрою, для многих из нас гимнастика на первых порах была серьёзным барьером. Но разве это проблема с таким взводным? Всё, турник – родной снаряд! Загоняя нас на перекладину, Абакумов всегда страховал сам, не доверял это ни кому. А как он это делал! Когда кто-то из нас выбивался из сил и был уже не в состоянии подтянуться и перекинуть ноги через перекладину, старший лейтенант начинал щипать несчастного, подталкивать, тыча и подталкивая его в бока, в спину, в поясницу, при этом громко и задорно комментируя:

– Ну, Соколик! Ну, ещё раз, на мужчину! Давай! Ну, что же ты, Соколик?! Давай!

И, о чудо, давали, переваливались через эту проклятую перекладину!

Старшего лейтенанта Абакумова очень быстро назначили на вышестоящую должность. Пришлось расстаться. Но, по сей день, слово «Соколик» вызывает в каждом из нас светлые и добрые воспоминания о человеке, на двести процентов состоящем из света и позитива.

Лейтенант Осин Иван Николаевич, кстати сказать как и Абакумов, воспитанник Павловича из предыдущего выпуска, которого назначили к нам на курс сразу после окончания им училища, по возрасту был не многим старше нас. Его профессиональный рост и становление проистекали на наших глазах, отчасти демонстрируя наше же возможное будущее. Иван Николаевич оказался человеком серьёзным и потрясающе уравновешенным, про таких говорят: «Спокойный как удав». Его несколько флегматичная манера общения, в сочетании с жёстким, прямым и пронзительным как выстрел взглядом, слегка исподлобья, не раз парализовали нерадивых смутьянов. Именно из-за этой особенности и способности без крика и ругани привести собеседника в трепет, наши острословы придумали ему прозвище – Маузер. Не удивлюсь, что Иван Николаевич знал об этом, но как умный ученик мудрого учителя относился к этому с добрым юмором.

Павлович заочно заканчивал инженерный факультет нашего же училища и к концу первого курса у него началась сессия, а потом диплом. Командовать нами на это время остался лейтенант Осин. И период этот совпал с проведением ротного тактического учения. В добавок ко всему, начальник училища решил провести эксперимент. Если раньше курсанты в учебный центр и на полевые занятия ездили на машинах, то теперь в учебный центр Солдатская Ташла мы должны были идти пешком, не много не мало, а протопать на своих двоих предстояло пятьдесят три километра. Марш спланировали, совместив его с началом учения. В назначенный срок, как всегда неожиданно в четыре часа, курс подняли по тревоге и вперёд…

Дело было в июне. Стояла жара, в небе ни облачка, воздух как будто застыл, полное безветрие. И только жаворонок где-то там в высоте выводил свои трели. А прямо по асфальтовому шоссе, растянувшись метров на четыреста, волоча на себе оружие, противогазы и вещевые мешки, шкандыбала колонна первокурсников военно-технического училища, всего около пятисот человек. Впереди медленно двигалась машина ВАИ, в которой ехали руководители всего мероприятия, а замыкали строй медицинский Уазик и большая водовозка. В этих машинах, набившись как кильки в банку, расположились командиры марширующих подразделений. И только лейтенант Осин шёл со своим курсом, от начала и до конца. Наверно в таких моментах командиры и приобретают искреннее уважение и преданность своих подчинённых, именно так зарабатывается авторитет. Не покривлю душой, если скажу, что лично для меня, и смею утверждать, для многих других моих однокашников, Иван Николаевич был и остаётся наглядным примером носителя истинной офицерской чести и благородства. Впрочем, другие командиры, участники того легендарного марша, тоже люди неплохие, но вот только ехали на водовозке…

Строевая

Что такое строевая подготовка? Многие скажут, что это не нужная ни кому муштра, пустое занятие, шагистика. А ещё, это действенный способ довести праведные мысли до подчинённых через ноги, в случае, когда они, ну мысли эти, не доходят через голову. Были времена, и я так думал. Но…

Строй – упорядоченное размещение военнослужащих для их совместных действий. А вот строевая подготовка это уже целый предмет в системе боевой подготовки, вырабатывающий у военнослужащих строевую выправку, подтянутость и выносливость, а также умения правильно и быстро выполнять строевые приёмы с оружием и без него, в одиночку и в составе подразделения и даже части. И организуется она на основе Строевого устава.

Как часто можно услышать от несведующих лиц, что строевая подготовка подавляет личность. Увы, так можно утверждать, не зная сути. Кроме всего вышеуказанного, этот предмет обеспечивает формирование коллективизма. Нет, не коллективизма муравейника, а сообщество личностей осознано действующих.

Строевая подготовка это ещё и труд. Нудный, тяжёлый труд, незаметный для обывателя, но дающий внешний лоск, демонстративную красоту и зрелищность. Для нас понимание этой истины приходило постепенно, вместе со взрослением и набором опыта и выучки. Так часто бывает, начинаешь что-то уважать и понимать лишь тогда, когда научишься это делать. И мы были не исключением. С первых дней учёбы, сам факт наличия в расписании занятий предмета «Строевая подготовка» энтузиазма не вызывал, но выбора у нас, что естественно, не было. Хочешь учиться в училище, выполняй всё что тебе предписано. Вот и стаптывали на плацу каблуки юфтевых сапог, зубрили устав, учили строевые песни. Сначала одиночная подготовка, потом в составе подразделений. У нас были хорошие учителя, по этому уже на первом курсе в строевом отношении мы были в лидерах. Как-то незаметно для самих себя мы стали гордиться и даже пользоваться своим умением. Однажды в выходной, когда часть нашего курса собиралась в увольнение, прилетела неожиданная весть, что в город ни кого не выпускают. В тот день ответственным по училищу был полковник Наговицын, человек жёсткий и даже, где-то , своенравный. Кремень, если решил что, то всё, не сдвинуть. На сей раз ему что-то не понравилось: то ли территорию плохо убрали, то ли подразделение какое плохо промаршировало мимо него. В общем, не в духе полковник был, злой и непримиримый ко всему, что двигалось мимо. Он встал на дороге, не далеко от КПП и грозно крича, без разбора заворачивал обратно всех, мечтающих только о «девчонках и танцульках», курсантов, пытающихся пройти в город. У грозного полковника была одна слабость. Уж больно он любил строевую подготовку. А у нас желание попасть в увольнение было настолько велико, что мы решились на отчаянный поступок. Все увольняемые собрались, построились и под командой сержанта, печатая шаг направились к КПП. Когда мы приближались к, стоящему вместе с дежурным по училищу, Наговицыну, как на параде прозвучала команда:

– Счёт!

– Р-раз! – подбородки синхронно дёрнулись вверх, – И-и раз! – головы вправо, правое ухо выше левого…

Шаг зазвучал резче, громче, подразделение как единое целое, как монолитный параллелепипед, продвигалось к заветной цели. Полковник вытянулся, чуть на носочках не привстал, правая рука взметнулась к виску в воинском приветствии. На лице засветилось выражение восхищения и крайнего удовольствия, грудь вздыбилась от набираемого воздуха:

– Здравствуйте, товарищи курсанты! – громогласно выдохнул Наговицын.

– Здравия желаем, товарищ полковник! – В такт шагу ответили мы.

– Хорошо отвечаете! – продолжил довольный начальник.

– Служим Советскому Союзу! – браво и дружно рявкнули мы, продолжая движение.

Так и прошли до ворот и в город, а Наговицын, глядя нам в след, улыбаясь, скомандовал:

– Вольно, открыть ворота…

Больше в этот день в увольнение ни кого не выпустили…

На третьем курсе нас включили в парадный расчёт училища и начали готовить к поездке в, тогда ещё, Куйбышев. Вместо занятий в аудиториях начались ежедневные занятия по строевой подготовке. Причём организовано это было так, что мы с редкими небольшими перерывами ходили по кругу на плацу училища. Сначала пошереножно, потом несколько шеренг, а потом и всем курсом, а далее в составе сводного батальона. Помню самым желанным моментом было подведение итогов, в это время можно было расслабиться, немного передохнуть, пока руководитель, стоя на трибуне, в громкоговоритель перечислит все недостатки и всех выпавших из общего равнения. Но, так как в парадный расчёт входило только три роты, то через десять – пятнадцать минут мы уходили на новые круги.

Ноябрьский парад Приволжского военного округа проводился в Куйбышеве, по-этому нас, за месяц до начала мероприятия, в целях качественной подготовки отправили туда. Разместились мы в казарме военного городка учебной дивизии. Там был огромный, имитирующий центральную площадь города, плац, на котором и предстояло тренироваться. Площадку для занятий готовили очень скрупулёзно. Каждое утро асфальт обрабатывала специальная машина для чистки аэродромов. По сути это был большой трактор, с установленным на нём авиационным реактивным двигателем, который, в свою очередь, струёй горячих выхлопных газов сдувал и испарял всё под чистую. На плацу никогда не было ни луж, ни пыли. Сапоги можно было чистить один раз, и этого хватало на весь день.

В тренировках участвовал весь парадный расчёт округа. Занятия организованы были так, что в каждый цикл мероприятие отрабатывалось от начала до конца, после чего, понятное дело, подводили итоги. И здесь обнаружилась новая феноменальная особенность. Теперь, в отличие от училищных занятий, мы с нетерпением ждали команды «Шагом марш». Причина в том, что на тренировках отрабатывались в реальном времени все элементы воинского ритуала по сценарию, включающего встречи знамени, командующего, объезд войск, поздравления. Самое смешное и одновременно нудное было стояние во время речи командующего войсками военного округа. Естественно, что речь на тренировке ни кто не произносил, просто давали команду:

– Идёт речь командующего!

И, в течении пятнадцати минут, мы стояли по стойке смирно. А наш батальон, к слову сказать, размещался прямо напротив руководства. На плацу, где находилось несколько тысяч человек, нависала тишина, а с трибуны, целый генерал-полковник и несколько его помощников зорко следили за дисциплиной строя и, как только кто-то смел шевельнуться, руководитель кидался к микрофону и орал:

– Батальон …училища, первая рота, вторая шеренга, третий слева, не шевелись! Гауптвахта по тебе плачет!

Было комично, но немного страшновато, особенно тогда, когда генерал вызвал к трибуне старшего лейтенанта в фуражке с неестественно большой тульей и при всех отправил под арест за нарушение дисциплины строя в подразделение и несоблюдение правил ношения формы одежды.

К стати, о форме. Перед парадом нас переодели во всё новое. Но так как размеры у всех разные, а начальство требовало полного единообразия то пришлось полы шинели подрезать по ниточке. Делалось это просто. Каждую роту строили на плацу, две-три женщины из окружного ателье по пошиву военной формы одежды ставили по углам деревянные стойки, натягивали на нужной высоте нитку, натирали её мелом, слегка оттягивали, как тетиву лука и резко отпускали. Нить щёлкала по нашим шинелям, оставляя меловой след в виде чёрточки, по которым уже ножницами отрезали лишнее. В результате получалась идеально ровная линия. Шевроны и курсовки, размещаемые на левом рукаве, пришивали и на правый, для эстетики. Ну и конечно аксельбант! Фуражки, чтобы ветром не сдуло, подвязывали леской. Усовершенствованию подвергались и сапоги. Подковы набивали на каблуки и на носки подошв, а в пространство между каблуком и подошвой на шуруп прикручивали две маленькие подковки, при чём до упора не затягивали, оставляя люфт. В итоге звук шага получался мощный, щёлкающий с металлическим звоном. На марше создавалось впечатление, что под ногами роты вибрирует земля.

А за день до парада у нас вынули из автоматов затворы, так что на мероприятии мы были можно сказать, с макетами…

Тренировки проходили ежедневно, с утра и до обеда. Примерно после шести часов занятий, когда раз пять прокручивался весь сценарий парада, начинались прохождения на зачёт. Расчеты проходили торжественным маршем, и когда подразделение ровнялось с трибуной, генерал в микрофон объявлял оценку и «приговор»:

– Молодцы, отлично! Зачёт, рота свободна.– и потом уже следующим, – Так, в пятой шеренге равнения нет! На следующий круг… А у вас головы не однообразно повёрнуты… и оружие не ровно…. А-а-а, и фуражка на нос поехала!

Те кто получал зачёт отправлялись на обед, а остальные продолжали накручивать круги на плацу до победы. Мы всегда уходили с первого раза…

Парад прошёл как и всегда – блестяще, мероприятие длилось не более сорока минут, а готовились к этому ежедневно в течении двух месяцев. С тех пор мы научились ценить качество строевой подготовки и теперь наблюдая, например, за выступлением роты почётного караула в Кремле понимаешь, какого труда стоило им лёгкое и изящное исполнение строевых приёмов. И конечно же вспоминается наш, уже далёкий, но в то же время и близкий курсантский строй, плац училища, плечо товарища…

Мясо сальное…

Сытый солдат – щит родины! А сытый курсант? Это явление философское, зависящее от многих составляющих. Все знают, как после сытного обеда хочется поспать. А нельзя, учиться надо. С другой стороны, как учиться на голодный желудок, когда в животе кишка на кишку протокол пишет? И там, и там одновременно, хорошо и плохо, отсюда и философия…

Ну а если без шуток, то сам процесс приёма пищи для курсанта военного училища является элементом обучения и воспитания. И это не только культура и эстетика питания, хотя, такой аспект весьма важен в процессе формирования будущего офицера, но и отношение к делу и людям. То есть, через то – что, как и какого качества подано на стол, как через призму, преломляется зарождающееся мировоззрение. Проще говоря, в столовой воочию видно отношение к тебе. Здесь важно всё, и состояние обеденного зала, и мебель, и какая скатерть на столе, и какие посуда и столовые приборы. И конечно же крайне важно чем тебя кормят. Здесь, в определённой степени, и закладываются основы отношений будущего командира и начальника к подчинённому, к солдату.

У нас была прекрасная столовая, большая, светлая, хорошо оснащённая. Как и во всех училищах тех времён, пищу готовили повара-профессионалы, столы накрывали официантки, закреплённые за каждым подразделением. Скатерти белые, посуда фарфоровая или полу фарфоровая, столовые приборы из нержавеющей стали в полном комплекте – ложка, вилка, нож, чайная ложка. Сидели мы за четырёхместными столиками. И никаких лавочек, только стулья. Всегда всё вовремя, всегда горячее. А какие были праздничные обеды! Конфеты, фрукты, лимонад, печенье, или булочки и конечно же суп гороховый, котлета с гречкой. К стати, на этих обедах гречка была всегда рассыпчатой, в остальные дни – так называемая, каша вязкая…