– Ты прав, Ваня… Ты, как сейчас говорят, всё-таки человек новой формации, продукт современной эпохи и общества, в лучшем понимании этого явления. И нам не следовало бы забывать о том… Мораль из всего сказанного к тому, что я тебе ещё сегодня скажу, на удивление очень проста и грустна. Всё плохо у ходоков во времени сегодня, Ваня… Да, Ваня, да!.. Так плохо, что где-то во времени по вине ходоков… именно ходоков, потерялся мой друг дон Севильяк, этот добряк, этот… – Симон не находил слов.

Он искренне удивил этой новостью Ивана.

– Как пропал? – удручённо спросил он, остро вдруг ощутив, как откуда-то из давнего прошлого глянуло ему в спину холодное до мурашек стоглавое чудовище – Время. – И давно?

– Уже две недели… Я кое-где побывал, поспрашивал о нём. Никто ничего не видел и не знает… Правда, есть одна зацепка. – Симон приподнял руку с вытянутым указательным пальцем. – Это наиболее вероятное, что с ним могло произойти… Если другое, то… Всё-таки я надеюсь, что всё ещё не так страшно. Как раз для того, чтобы ты понял идею зацепки, я к тебе и пришёл сегодня… Согрей-ка. Ваня, чайку. Даже в горле першит от неприятностей.

Мысль об исчезновении дона Севильяка не покидала Ивана, пока он зажигал газ, наливал в чайник свежую воду, доставал чайные чашки. Как всегда бывает в подобных случаях, его взгляд остановился на чашке, лопнувшей при одном из посещений великана от его могучего, сочного смеха. Как на знамении каких-то будущих событий, глаза у Ивана застыли на аккуратно сложенных половинках разбитой посудины.

– Это время его поглотило! – выдавил он трагическим голосом.

– Как это – время? – похоже, Симон не понял внезапной реплики Ивана.

– Очень просто – гам! и нету! – объяснил тот своё высказывание. И довольно комично показал, раскрыв, что есть силы рот, и клацнув зубами при его закрытии. – Разве время не может убить человека?

Симон непроизвольно дёрнул плечом, задумался.

– Может, конечно, – сказал он с сомнением в голосе. – Впрочем, только в принципе. К тому же дон Севильяк, как я тебе говорил, типичный верт, и ему подобное не грозит.

– Мало ли…

– Разумеется, такое может произойти, но лишь в том случае, если кто-то увлёк его за собой за грань доступности, и он канул где-то там, откуда ему не вернуться… Однако протащить, вернее, пробить верта сквозь время за его границу, если он этого не захочет, да ещё такого могучего, как наш друг, задача практически невыполнимая. Ты меня понимаешь?

– Не совсем, – честно признался Иван, так как, и вправду, ничего не понял из объяснений Симона.

– Верта во времени не разогнать так, чтобы он смог проскочить свою предельную границу. Даже если дон Севильяк не сопротивлялся, подобное не может, вообще говоря, произойти… Дай подумать… Если это сделать рывком. И то в том случае, если он вдруг забылся, был в беспамятстве, что тоже маловероятно, или если он сам захочет погибнуть во времени.

– Кому охота? – возразил Иван.

Симон помолчал, глядя на него с прищуром, как сквозь прорезь прицела. У него, с холодком по коже, отметил Иван, такой взгляд получался весьма образно, что наводило на размышление.

– Ты, Ваня, – сказал он с нескрываемым пренебрежением к ученику, – ещё… совсем, мальчишка.

– Мне уже тридцать лет! – не возмутился, а удивился Иван его словам.

Он-то давно считал себя стариком.

После Афганистана, когда пришёл в институт, он оказался самым старшим по возрасту студентом на курсе и единственным прошедшим войну. К нему вначале даже приклеилось незамысловатое прозвище – Старик, но его взрывной характер и неуёмная жажда покуролесить, отстутствующая у многих более молодых, делали его в глазах сокурсников намного моложе, и прозвище отпало само собой.

Он бы ещё добавил о своих боевых делах, побывавшие в которых взрослеют за несколько часов, но Симон не дал ему продолжить высказывание.

– Мальчишка, мальчишка. Не по годам, а по жизни. Что ты знаешь о жизни и смерти?.. О желании умереть?.. Даже пройдя войну?.. Ни-че-го!.. То-то, Ваня!.. Это слишком серьёзное дело, оно назревает исподволь… – Симон прервался на полуслове. Одна щека его дёрнулась – он был недоволен собою. – Но мы не о том… Опять ты выскакиваешь со своими вопросами. Сколько можно?

– Да вы же сами…

– Ты спросил, я ответил.

Они посмотрели друг на друга и вдруг прыснули смехом, хотя то, о чём они только что говорили, было далеко не смешным.

Потом они беседовали.

Иван чувствовал: между ними ломается ледок принуждённости, который установился в их отношениях. Всё-таки дон Севильяк, по его сложившемуся мнению, был человеком намного проще, добрее. А тут оказывается, что и Симон не такой уж сухарь и не сверхчеловек, которому все те, кто не умеет ходить во времени и одеваться как он, не достойны внимания. Простой человек, проживший жизнь, и, наверное, нелёгкую.

– Скажите, Симон, – неожидано для себя спросил Иван, – сколько Вам лет?

Симон растерянно, как-то даже по-детски, посмотрел на него, словно Иван прихватил его на мелкой проказе.

– Интересно?

– Да нет. К слову пришлось, – сконфузился Иван. – Есть что-нибудь будете?

– Буду. И чаю мне покрепче, и в большую чашку… Мне, Ваня, шестьдесят восемь… Похоже?

– Нет, – искренне отозвался Иван. И тут же поправился: – Последние дни – да. Раньше казалось, что чуть больше сорока.

– Консервы, Ваня, – усмехнулся Симон невесело. – Они долго хранятся в доброкачественном состоянии, а всё – консервы.

– Ну, уж, – вежливо усомнился молодой человек.

Симон отмахнулся.

– Давай чай и слушай!

Они пили чай, Симон рассказывал, ученик слушал, время от времени вставлял незамысловатое словцо, а Сарый свирепо храпел в комнате и создавал разговору уютные помехи. На дворе стало светлеть, словно за ним разливался медленно разгорающийся театральный свет. Разжижались густые ночные тени – неясные, подвижные и по детски сказочные, а на смену им приходили реальные и чётко очерченные тени дня.

Всё было бы совсем хорошо, если бы не тревога за славного дона Севильяка.

– Лет пять назад, – говорил Симон, прихлёбывая чай и жуя хлеб с колбасой, – некоторые ходоки начали жаловаться на препятствия, мешающие ходьбе. Одному с трудом оборудованный мост между доступными точками кто-то разрушит, другому подстроит ловушку с неприятными ощущениями. В общем, пакости всякие. Потом забеспокоились ходоки прошлого тысячелетия: некто, по их утверждению, приходит из будущего, именно из нашего будущего, и нарушает соглашения и договоры…

Симон допил чай, вытер губы.

– Подобное, конечно, бывало и раньше. В ходоки, я говорил тебе уже, идут люди разные. И мы не очень-то волновались. Тем более, обуздать зарвавшихся своих, в принципе, не трудно. Но вот месяца два назад исчезли сразу три ходока. Они не вернулись с дороги времени. Во всяком случае, о них никто ничего не слышал. А если ходоки не движутся во времени, отыскать их практически невозможно. И ясно почему. Толщи времени и необозримые пространства в каждом моменте времени затрудняют любой поиск. Ведь достаточно секунд, чтобы разминуться…

– Учитель мне говорил, – сказал Иван.

Симон кивнул.

– Наш совет ходоков созвал встречу современников. Тех, кто дожил до нашего времени. Поговорили, подумали. Отбросили то, что могло произойти не по вине самих ходоков… Именно. Могло быть и иное. Но всё говорило, что тут замешаны ходоки… И постепенно вырисовалась такая нехорошая картина. Где-то в пространстве нашего времени образовалась небольшая, похоже, группа, пренебрегшая договорами, решившая повеселиться за счёт своих способностей, а, может быть, и для других целей. Кое-кого из этой группы нам удалось определить. Среди них оказался очень подвижный ренк с интервалом движения семь-восемь тысяч лет… Много!.. Выдающиеся способности.... Но, возможно, дело не только в нём…

Симон надолго замолчал. Потом, словно поскучнев, продолжил:

– Так что, Ваня, у нас появилось прочное подозрение, что исчезновение дона Севильяка и других ходоков связано с действием этой группы. Дон Севильяк по моему поручению занимался этой компанией, что, возможно, дошло до них, и они учинили охоту на охотника… Может быть, помнишь, что в дом дона Севильяка приходили неизвестные?

– Помню. Вы тогда мне ничего не объяснили. Чуть ли не кодом между собой разговаривали.

– Преждевременно объяснять было… А ты тогда обиделся?

Он и точно обиделся, но сегодня, покривив душой, Иван независимо ответил:

– Вот ещё… Но, помнится, Вы обещали посмотреть, в чём там дело.

Симон повеселел.

– Вот ты себя и выдал… Не обиделся, не помнил бы разговора, тем более, как ты заметил, вели мы его полунамёками… Ну, ладно!.. Ладно!.. Мы отвлеклись, а я тогда вернулся во времени назад для проверки. Была вероятность и обычной кражи со стороны людей, совершенно не умеющих ходить во времени. Обычными ворами. Таких бы я смог увидеть, а потом с помощью дона Севильяка и кого-нибудь ещё справился бы с ними. Но… Знаешь, Ваня, хождение во времени для нас и для тебя, я думаю, – это ходьба не совсем по ровной дороге. Есть такие точки зоха, которые нам не преодолеть. Мы их называем закрытиями.

– Наслышан. Сарый мне говорил. Я их видел, когда хотел войти в свою квартиру из поля ходьбы в настоящем.

– Конечно, – мимоходом заметил Симон. – Такое закрытие я и нашёл, придя с проверкой…

– А как оно у Вас выглядит?

– Интересуешься?

– Интересно. У меня одно, у учителя другое, а у Вас?

– В моем представлении это полынья. Но и другие ходоки, кого мы просили пройти к дону Севильяку в момент его исчезновения, тоже находили там закрытие. И закрытие-то небольшое. Несколько минут, но как раз в этом промежутке всё, по-видимому, и произошло… Ну, ну, Ваня, выскажись! Вижу, что не терпится поделиться предположением. Так?

– Так, – согласился Иван, поскольку ему действительно хотелось высказаться.

Суть его предположения сводилась к следующему. Либо кто-то прекрасно был осведомлён о всеобщности закрытия данной точки зоха, либо кто-то её сконструировал по своему усмотрению, либо это массовый гипноз подстерёг ходоков. Кроме того, почему бы ни выйти на точку, когда дон Севильяк в последний раз становился на дорогу времени, и от неё проследить за его движением?

– Браво! – похвалил его Симон, но тут же вздохнул. – У нас тоже возникали подобные мнения и предложения, но, подумав, мы от них отказались. И вот почему. Точки закрытия сугубо индивидуальны и обычно никому не известны, так как связаны с особенностями ходоков. Отсюда всеобщность закрытия – вещь невероятная. А идея конструирования таких точек, мягко сказать, сомнительна. Во всяком случае, для тех, кого мы подозреваем. Следовательно…

– Никакого такого – следовательно! – пылко возразил Иван, но больше риторически, чем от убежденности в сказанном.

Симон реплику не отверг и даже согласно кивнул годовой.

– Правильно, Ваня, не следует, если говорить вообще. Но никто пока что до сегодняшнего дня ни словом, ни намёком, ни, тем более, делом не смог опровергнуть и того, что сказал я… Ну, скажи, скажи, Ваня, не мучайся!

– Послушать вас с учителем, так иной раз от вас дряхлым средневековьем веет. Точно научные, технические и научно-технические революции обошли вас далеко стороной. На Луну слетали, в космосе люди уже работают, как дома, сердце искусственное сделали… Да что там говорить?.. А вы всё ещё как Козьма Индикоплов расстояние по лаптю измеряете. Вы же, Симон, умный современный человек, а всё делаете по старинке, в надежде только на человека, на ощупь. А техника?.. А математика?.. Где они у вас?.. Все ваши… да, конечно, наши врождённые способности можно смоделировать, просчитать и узнать всю подноготную ходоков… Можно обнаружить и точки всеобщего закрытия, и условия протаскивания ходоков и других людей во времени, и всё остальное, что хотите.

– Ты бы смог? – поинтересовался Симон.

– Я прораб, а не математик или физик… У меня, как и у многих моих сверстников, высшее образование, но это не значит, что я умею абстрагироваться до понимания всеобщей картины пространства-времени. А вот ваши подозреваемые могут иметь у себя на службе математиков и физиков. Не обязательно даже ходоков, но которым всё толково объяснили и дали возможность поработать, поэкспериментировать. И на бумаге, и на мощной вычислительной технике.

Выслушав Ивана внимательно, Симон с сомнением покачал головой.

– Всё может быть. Возможно, ты прав… Но… – Он на мгновение остановился. Было видно, что он колеблется, говорить или не говорить ученику нечто более определённое. По-видимому, решил, что не стоит. – Это после… Чуть после, Ваня! Не торопись, пожалуйста!.. А сейчас вот о чём. Они, Ваня, тоже ходоки и тоже живут, поверь мне, вчерашним днём, по старинке, как ты тут изволил выразиться, и навряд ли догадаются выйти на учёных. Да и не выйдут никогда. Это точно!

– Достаточно одному догадаться… Вы бы хоть газеты читали, что ли! – проговорил Иван с досадой. – Сарый, мне сдаётся, вообще безграмотный. Так?

– Успокойся, Ваня, и не говори о том, чего не знаешь… Но мысль ты высказал интересную. Может быть, это дело будущего. Ты её не забывай. А по поводу закрытия… У нас есть некоторые запреты, они-то, думаю, и проявились.

Симон задумался, машинально поглаживая колени ладонями. Он словно позабыл, где находится.

– Вы хотите, чтобы я сходил и посмотрел? – напомнил Иван о себе.

Симон вскинул на него светлые глаза и прищурился, как для выстрела. Кивнул головой.

– Разумеется… Но не так скоро. Не торопись, потому что… Запомни, Ваня, всё это не так просто. Поэтому первое, тебе на уяснение в виде замечания. Ходок не может в одну и ту же точку пространства-времени или зоха выйти дважды… Сарый тебе ещё не говорил?.. И правильно, не всё сразу. Так вот, если ты где-то когда-то проявлялся, то здесь тебе больше не бывать, там тебя будет поджидать закрытие. Возможно, чтобы ходок не встретился сам с собой. Во-вторых, чтобы ты знал, существует жёсткий порядок встречи с другими людьми. Однажды встретившись с человеком, ты с ним сможешь увидеться вновь только по прошествии какого-то независимого времени. Нельзя, скажем, поговорить с кем-нибудь сегодня, а потом продолжить разговор вчера, для него. Или для тебя. Вот почему я считаю, что закрытия появились неспроста и не по воле сторонних ходокам физиков и математиков. Ты понял?

– Смысл понятен. Я о том уже думал. Но, Симон. Я же видел своих родителей. Они ещё только знакомились, и меня не было и в помине.

– Иногда такое бывает. Редко, но бывает. Любой ходок может тебе рассказать о таких встречах. Мне кажется, подобное происходит при случайной встрече, которая никоим образом не влияет на дальнейшие события.

– Жаль. Это значит, мне никогда не увидеть Вас молодым, как и Сарыя, и дона Севильяка. И не поговорить. Так?

– Да, Ваня… – Симон вздохнул. – Потому-то так и получилось, что там, у точки закрытия, я побывал и наследил вокруг неё, проявляясь до и после. Моя полынья разрослась, закрыв туда мне ход навсегда…

Симон посмотрел на унылое лицо Ивана и неожиданно озорно подмигнул ему.

– Не переживай! Может быть, всё не так, как я тебе наговорил. Дон Севильяк – мужчина в соку, и мог пропасть из нашего поля зрения по совершенно другим причинам.

Он посмотрел на окно, потом на часы, вынув золотой брегет небрежно-привычным движением руки, проговорил:

– Мне надо поговорить с Каменом, а ты бы в это время сходил в магазин кое-чего купить… Давай, Ваня… Наш разговор тебе будет не интересен… Разбуди-ка его!

В магазин сходить надо было – аппетит Учителя (Иван всё чаще старался думать о Сарые как об Учителе с большой буквы) не уменьшался, а день ото дня крепчал как вольный ветер. Так что предложение Симона пришлось кстати. И не только поэтому кстати. У Ивана появилась необходимость побыть одному хотя бы несколько минут и неторопливо обдумать наговорённое Симоном за ночь и поразмыслить о его туманном предложении сходить на квартиру дона Севильяка, а это, по сути дела, его первый самостоятельный выход во время.

«Так-с… – думал он, будя учителя, удивлённого бесцеремонными толчками, неторопливо одеваясь и выходя за дверь квартиры. – Итак. Что мы имеем и чего мы не имеем?.. Имеем почти… да, почти убедительный рассказ Симона о нарушителях спокойствия, которые, якобы, посягнули на жизнь или свободу ходоков во времени, в том числе (Иван отметил в себе возрастающую злость к нарушителям) дона Севильяка… Если верить этому рассказу, я могу вмешаться в судьбу дона, а может быть, и других ходоков. А вначале надо пойти и посмотреть, кто был когда-то в доме у дона Севильяка».

На улице стояла прекрасная погода. Выпавший за ночь снежок прикрыл грязное пятно на пустыре. Морозец пощипывал нос и уши. Лето пролетело незаметно для Ивана. А он любил его за возможность чаще бывать загородом, где-нибудь в лесу. А осенью сходить по грибы…

Но сейчас Иван мало обращал внимания на радости природы. По дороге в магазин его тяготили иные мысли.

Так обстоят дела у ходоков, если верить Симону, допускал Иван в своих размышлениях.

Не верить ему у него не было основания.

«Однако чего мы не имеем? – Иван приостановился, потёр переносицу, вынул платок, прочистил нос. – К сожалению, – констатировал он, – ни уверенности в рассказанном, ни возможности проверить, что во всём этом – правда, а что надумано».

Но главное. Нет в нём особой страсти, очертя голову, броситься в настоящую авантюру, ведь детектив какой-то, а не реальное течение событий. И не имел он ещё опыта для выполнения задания Симона.

Вот и думай!..

Иван верил Симону и… не верил.

Ему вдруг показалось, что у истории, рассказанной Симоном, просматривается какое-то двойное дно, недосказанность. И, в то же самое время, он был бессилен опровергнуть чем-либо Симона. Наоборот, чем больше он размышлял, тем всё больше находил логики и в процессе формирования группировок в среде ходоков, и в участии их в охоте на своих коллег по ходьбе во времени. Это даже смешно, что всё у них началось всего пять лет назад…

Пять лет? Каких?

Интересно, как они считают для себя годы, если ходят в прошлое?..

Потом. Пусть пять. Не пять лет, так сегодня бы, в конце концов, весь тот разброд, по словам Симона, существовавший у ходоков, привёл бы к появлению подобной группы, использующей свои необычные способности для целей наживы, утверждения своего я, ради развлечения, в конце концов. Что им договоры и соглашения! Там, где нажива, там и преступления – между ними небольшой шаг, который так соблазнительно сделать, тем более при почти полной безопасности и безнаказанности… В этом не было ничего такого, что не соответствовало бы рассказу Симона.

И еще одно «за». По мере его обучения и Сарый, и Симон постепенно открывали ему неизвестные подробности и особенности ходьбы во времени. Для заурядной же авантюры такие детали ни к чему. Зато с точки зрения педагогики, как Иван себе её представлял, они обучали его правильно. Без последовательного и продуманного раскрытия истории ходоков, рассказов о представлении ходоками времени, объяснения возможностей и классификации ходоков, терминологических экскурсов и указаний на помехи ходьбе ему никогда бы до конца своих дней, не познать и не осилить и десятой части этой науки

Да и своим рождением для ходьбы во времени он полностью обязан им: Симону, Сарыю и дону Севильяку.

«…Я им обязан!» – пришёл он к твёрдому выводу и был готов на всё, хотя одна мрачная тень всё-таки ещё маячила на чистом небе его искренней обязательности. Обязан-то он, обязан, и это правда, но так же можно быть благодарным и обязанным обычным жуликам и преступникам при незнании мотивов сохранения жизни жертве. Важна цель. А цели пока что Иван не видел.

«Чтобы знать, – думал он, – надо выйти на многих ходоков, и серьёзно говорить не только с Симоном, но и с другими, разными. Лишь тогда будет видно, какую линию поведения избрать».

Впрочем, Симон неоднократно уже обещал встречу с ними, как только он по-настоящему научится ходить во времени…

Когда Иван вернулся домой с покупками, Сарый, старательно округлив полусонные глаза, самозабвенно хлебал горячий чай. Ученик щедро высыпал из кулька ему прямо на стол целый килограмм ванильных пряников. Сарый кротко глянул на него и от удовлетворения захрюкал.

Симон же посветлел лицом, глядя на их трогательные мирные взаимоотношения.