Глава 3

Пробуждение оказалось мучительным. Только-только очнулся и сразу понял, делать этого не стоило. Вспышкой заболела голова. Тело растеклось ноющей аморфной массой. В животе ухало. Собрав в кучку все проявления собственной жизни, Илья наконец ощутил себя как единое целое. Полежать бы еще, очухаться. Но в сознание буравчиком ввинтился голос Иосафата:

– Придется за Гаврюшкой в лекарню посылать. А и ни к чему бы. Чего ты, дурень, ему вчера намешал?

– Что дали, то и насыпал, – ответил истеричный голос Ивашки.

– А скока?

– Скока, скока? Все!

– Очумел, лишенец?!

– Я нечаянно.

– Если он помрет, ты на спрос пойдешь.

– Я ж, Иосафат Петрович, как лучше хотел.

– Я гляжу, ты все время как лучше хочешь, а получается, как всегда. Ой, плачут по тебе отряды, не к ночи будь помянуты. Ой, плачут!

– Мне в лекарню бежать?

– Погодим пока. Вроде зашевелился.

Илья будто смотрел в залитый глицерином объектив. Изображение смазывалось по краям, выпячиваясь в середине. Белым непропеченным блином вплыло лицо Иосафата, за ним – блинчиком поменьше – Ивашки.

– Очухался, слава …

– Кому?! – перебил вертухай, но уловить на крамоле хитрого трибунальщика не получилось.

– Слава господину Алмазову, говорю. А ты чего подумал?

– Помстилось, – хмыкнул Ивашка.

– А ведь ты точно на спрос пойдешь. Я тебе то твердо обещаю. Думай теперича, че врать будешь.

– Мне врать нечего. Я приказы исполнял. Как велели, так и делал.

– Ага. Побрыкайся, побрыкайся, крюковское отродье!

– Мне Лаврентий Палыч сказал, чем больше порошка насыплю, тем быстрее дело пойдет.

– Вдвоем, значит-ца, ладили дохтура извести? А знаешь ли, что господин Алмазов в нем большой интерес имеет?

– Для чего?

– Поспрашай мне еще, сволочь бандитская!

– А вы не попрекайте!

– Выкатывайся, давай отседова! – последовал категоричный приказ.

А, поскольку оппонент не проявил должной прыти, председатель трибунала наддал:

– Катись, говорю. Дверь закрой! И, чтобы не подслушивал. Вали, кому сказано!

– Я приказ имею, ни с кем наедине болящего не оставлять, – нагло заявил Ивашка.

Илья скосил глаз. Рука мятежного вертухая лежала на кобуре. Но Иосафат не забоялся.

– Ты за пистоль-то не хватайся, а то я те им же всю рожу раскровяню. А Лаврюшке можешь передать, что я его приказ своей волей отменил.

– Не понял?! – Ивашка бесстрашно выставил вперед ногу.

Но пойдя на бунт – просчитался. Из рукава Иосафата Петровича вылетела круглая гирька на резинке, коротко ткнула охранца в грудь и юркнула обратно. Ивашка склонился, хватаясь руками за ушибленное место. Иосафат же, пользуясь временной беспомощностью супротивника, взял его за шиворот и выкинул за порог. Дверь уверенно чмокнула. Кованый крючок запал на петлю.

– Чего уставился? – недовольно рявкнул Иосафат, но заглянув в безразличные глаза Ильи, добавил уже спокойнее, – Ивашка-то на меня доносить побег. Если ты покажешь про кистень, меня на спрос потянут, если не покажешь – его. Хотя, ты щас ни имени своего, ни прозвания не вспомнишь, пожалуй. На-ка хлебни,.. да че ты упираешься-то? Не отрава, чай – снадобье местное от любой хвори помогает. От твоей – тоже сгодится.

Остро пахнущий, теплый настой потек в рот.

– Во-во попей. Двое суток вокруг тебя маемся. Занадобился ты, виш, зачем-то кормильцу нашему. Слышишь меня, аль нет?

Ситуация, наконец, окрасилась некоторым смыслом. Или антидот начал действовать? Мысль пошла свободнее. И тут же возник занудный вопрос: для чего сам местный владыка пожаловать собирается? Зачем ему безвестный недавний проявленец?

Г-н Алмазов представлялся Илье в виде восточного сатрапа из пионерской сказки: толстый, обтянутый парчовым халатом живот, черная курчавая борода… сим-сим-селябим… или сим-сим-откройся?

Снадобье оказалось настолько эффективным, что даже Иосафат повеселел. Разглядел благодетель, что проявленец уже и помаргивает, а не таращится в одну точку. Озирается, значит, пришел в себя. Хитрый купчина поспрашал немного болящего: чего тот во сне видел, да не слыхал ли голосов. Илья отозвался в смысле: не знам, не ведам, спамши; а для большего напущения тумана спросил, что с ним случилось. Иосафат, как никогда кратко, пояснил: солнечный удар пополам с поносом. Тут де такое бывает.

Когда требовательно заколотили в дверь, сознание бывшего доктора, бывшего проявленца, бывшего эксперта, а теперь незнамо кого, окончательно просветлело. Он отчетливо воспринимал окружающее, слышал, видел, осязал, мог составить логическую цепочку, и уже робко начинал анализировать.

Явление г-на Алмазова опровергло скоропалительные предположения Ильи. Слегка полноватый, но подтянутый, подвижный субъект быстрой четкой походкой двинулся от двери к топчану.

Никаких местных ремков. Никакой ностальгической одежки. Белая мягкая ткань из необработанного папира, оказывается, прекрасно годилась на рубашки. Брюки из нее же. Все сшито совсем недавно. Свеженькое, чистое. Очки – скорее встретишь рогатую кошку, нежели такие очки в мире теней – дорогущие полихромы в еще более дорогой оправе. Впрочем, они, скорее всего, остались от проявления. Кожа век темнее, чем на щеках. От придуманного «сатрапа» – вообще ничего.

Г-н Алмазов некоторое время рассматривал распростертого на топчане человека, но заговорил, только поймав осмысленный взгляд:

– Здравствуйте, Илья Николаевич.

Никаких сомнений – современник или около того. Сохранный. Снулости в помине нет. И тут же вихрем, обвалом – надежда – за стеной настоящий мир. А каменно-пыльное средневековье – все-таки эксперимент, похищение, киднэпинг, просто розыгрыш, в конце концов. А цена? – пискнул ехидный скептик, вечно живущий внутри. Заплачу, – твердо решил Илья. Сделаю все, что потребуют.

Подумал и тут же осекся. Не все, ох не все! Во-первых, для Ильи существовали некие глубины зла, на которые он никогда не опустится. Во-вторых, ему могут вообще ничего не предложить. Щас г-н Алмазов спрос изладит и отвалит к себе, оставив Илью догнивать тут.

– Вы меня слышите? – чуть повысил голос визитер.

– Да.

– Очень хорошо. Жаль, что наша встреча не состоялась раньше. Избежали бы массы неприятностей. В определенной степени конечно. Вы в состоянии связно говорить?

– Да, – Илья сделал попытку приподняться. К нему по мановению г-на Алмазова тут же подскочил красный и потный от верноподданнических чувств Иосафат, ухватил за плечи, уложил бессильное тело на топчан. Г-н Алмазов без улыбки, но, впрочем, поощрительно покивал Иосафатову рвению. Тот, слегка припоклонившись, отступил. Еще бы беленькое полотенчико через руку перекинуть – чистый халдей.

Визитер тем временем переводил взгляд с болящего на остальных участников сцены. Иосафат пыхтел в непосредственной близости, чуть поодаль топтался Ивашка. Уловив заплечный взгляд начальства, вертухай вытянулся в струнку. Однако приговор был краток:

– Все вон!

– Но как же…он же… – проблеял Иосафат, и получил в ответ холодный взгляд сквозь полихромы. Ивашка, перестукивавший копытами в углу, и того не удостоился.

– Ну! – слегка наддал Алмазов.

Не зло, разве с легким холодком: мол, не видите разве? Мол, прошу оставить. А они ему тоже молча, но в крик: да как же мы вас, дорогой и горячо любимый, одного… да неизвестно на кого оставим-то, хоть и знаем его как облупленного. А вдруг злоумышляет?

Илье неожиданно вспомнилось из ранней молодости – визит Леонида Ильича в Баку. Для старого больного человека, уже разучившегося самостоятельно ходить, говорить и понимать, такая поездка была героическим поступком. Его и приветствовали как героя: демонстрациями, флагами, ораториями в исполнении детского хора. Преданность и любовь всенародную демонстрировали не просто словом – всем видом, поскольку вербально, так сказать, уже не доходило. Для того застойно-маразматического времени – вполне понятно. Хоть, все равно, непристойно.

Ни фига ты, Илья Николаевич, в жизни не смыслишь. Не в данной конкретной жизни города Дита, а вообще, то есть – масс человеков. Чего это тебя вдруг с души поворотило? И лицо попроще сделай. Держись с достоинством и с почтением. Вон Иосафат пятится за порог, сейчас запнется, а Ивашка уже за бортом. Вынесло вертухая. Дверь аппетитно как давеча чавкнула. Закрылась.

– Примитив, – коротко отрекомендовал ушедших г-н Алмазов. – Теперь, когда они исчезли, можно и поговорить.

Илья еще раз попытался приподняться, но оставил – ни к чему, в сущности. Г-н Алмазов, не обращая внимания на его возню, начал прохаживаться из угла в угол, обдумывая с чего начать, а ничего не придумав, предложил инициативу собеседнику:

– Ни о чем не хотите меня спросить?

– Это похищение? – выпалил Илья.

Собеседник озадаченно глянул на беспомощного человека:

– Поясните.

– Город Дит, стена, чудовища… проявление – инсценировка? – Илья говорил все менее уверенно. – Перфоманс? Эксперимент?

– Какой экс… ах, вот вы, о чем! Сразу вас разочарую: никаких экспериментов и тем более перфомансов. Все так и есть – город Дит, со всеми вытекающими из него последствиями.

– Но это чудовищно, – Илья чуть не застонал. До сих пор в его душе теплился крохотный огонек надежды. – Если бы… если…

Под взглядом г-на Алмазова словесный поток иссяк.

– Если, уважаемый Илья Николаевич, отпадают. Мы оказались в иной реальности. Как, никто не знает – физика-мистика. Ха-ха. Но причина в данном случае значения не имеет. Мы уже здесь, и каждый по мере сил и возможностей должен вживаться. От самого человека зависит, как он устроится.

– Я вот устроился, – пробормотал Илья. – Лучше не придумаешь.

– Для начала очень даже неплохо. Новички часто по незнанию нарушают какие-то местные уложения, и как следствие – наказание: от порицания до высшей меры.

– Я, представьте, считал, что тут у вас мораторий на смертную казнь.

– У нас, дорогой. У НАС. В нашей части города она, действительно, редкость, зато у соседей вполне обыденна.

– Как же они не вымерли до сих пор?

– Вымирают, поверьте на слово. В районе, именуемом Игнатовкой, численность населения в три раза меньше чем у нас, на острове – в пять. Но я пришел поговорить не об этом. Поверьте, у нас еще будет время, чтобы обсудить демографическую ситуацию в городе. Меня другое интересует, – г-н Алмазов уже не расхаживал; встал против Ильи и ласково, но в тоже время по-отечески требовательно посмотрел ему в глаза:

– Скажите, какой вы врач?

– Хороший – машинально откликнулся Донкович.

Его смутил тон, которым был задан вопрос. Собеседник иронию уловил и не одобрил:

– Я не о том вас спрашивал, – тон к концу фразы повысился, как индикатор надвигающегося начальственного гнева. – Врач по глазам, по ушам?

По ушам лупят, – хотел сказать Илья, но вовремя спохватился и тут же про себя охнул: а современник-то вульгарно темен. А еще очки надел.

– Хирург, – ответил, чтобы не усугублять.

– Хорошо! – г-н Алмазов заметно оживился, опять протопал туда-сюда, потер ладони. – Хирург, да? Людей режете? Ха-ха.

– Режут в подворотнях. Я оперирую.

– Шутка, шутка. Не обижайтесь. Но слышал я раньше, конечно, не здесь, что и среди хирургов есть разные. Ну… по ногам, по животу. Вы понимаете?

Черте что, – пронеслось в голове у Ильи. Говорит чисто, фразы интонирует прекрасно. Прям – дипломат, мать его. Но как только уходит от общих слов, несет полную околесицу.

– От подмышки до лодыжки, – без всякого почтения отозвался Донкович.

– А? Да. Мне докладывали.

– Я писал в отчете по больнице.

– Когда?

– Давно, месяц назад.

– Да? Ах, да! – поспешно согласился г-н Алмазов.

Впрочем, было видно, согласился, лишь бы поддержать реноме местной власти. Не пошел отчет по инстанции.

Лицо г-на Алмазова, между тем, несколько посуровело. Он уже не улыбался. Твердо легли глубокие носогубные складки. Побежит распекать нерадивых подчиненных? Но г-н Алмазов вдруг выкрикнул:

– Инструменты?!

– Не понял.

– В инструментах разбираетесь?

– Конечно.

– Можете нарисовать и подробно описать, чтобы местные умельцы смогли изготовить?

– Думаю, да.

И тут же, от резкого тона почти без перехода – в улыбочку:

– Ну а что вы думаете о городе как таковом? Как вам нравится здешняя атмосфера, политика, культура?

Мультура! Чем дальше, тем меньше Донковичу нравился собеседник, кстати, так и не представившийся полным именем. И скачки от мягкой задушевности до коротких рубленных фраз не нравились. Игры мы тут кабинетные играем! Мелкополитические умения демонстрируем! Илья начал закипать. И опять же – для чего?! Напугать, прижать, прощупать? Не проще ли спросить в лоб? Но так, видимо, привычнее.

А г-н Алмазов в очередной раз без предупреждения сменил тему, будто и не ждал ответа на свой вопрос. Да и с какой бы стати его интересовало мнение недавнего проявленца?

– Клятву советского врача давали?

– Гиппократа, – поправил Илья.

– Пришлось мне однажды присутствовать у себя в республике… – начал было собеседник, но осекся, «внутренне» задумался, даже снял для усиления эффекта очки. Кожа вокруг глаз действительно темнее, что при вполне европеоидных чертах придает лицу недовосточный вид. Опять очки водрузил. Илье стало тошно. Бред! На кой хрен затевать интриги в городе Дите? Данте отдыхает. Спросить, что ли засланца хозпартактива об авторе Божественной комедии? Вдруг не поймет и обидится?

– А не случалось ли вам, Илья Николаевич, нарушать клятву? Не случалось? А? Ну-ка, как на духу!

– Нет, – спокойно отозвался Илья.

– Что, ни разу? Неужели так и не поддались соблазну?

– Какой соблазн, в чем? В преступлении? В безразличии? В подлости?

– Ну, зачем так категорично. Клятва не уголовный кодекс, хотя кое в чем соприкасается. Так все же – не приходилось?

– Нет.

– И денег никогда у больных не брали?

– Брал, когда давали.

– Вот!

– Ничего это не значит. Лечил то я их честно. За лечение брал, а не за липовые больничные.

– В законе, насколько я помню, такое именуется поборами. Даже цветы одно время было запрещено брать у пациента благодарного.

– Вы из какого года прибыли? – тоном Остапа Бендера спросил Илья.