*Авторский заголовок очерка: «Трагическая смерть С. Е. Кусакина».
1960 г.
«Что прошло – то сердцу мило…»
[В. А.] Жуковский.
«Мне всё здесь на память приводит былое –
И юности красной привольные дни»
(Из [арии] Каватины князя в опере «Русалка»).351
Когда Александр Павлович Миролюбов, инспектор Пермской духовной семинарии, однажды спросил Александра Павловича Успенского352, ученика той же семинарии, о том, какое же последний выработал за время пребывания в Перми миросозерцание, Александр Павлович второй ответил: «только пермосозерцание». Ошибка Александра Павловича первого была в том, что он философскую категорию – миросозерцание связал с Пермью, локализировал. Этим и воспользовался Александр Павлович второй и очень остроумно ответил на поставленный ему вопрос. Но оба они в этот момент чем-то напомнили гётевских персонажей – Фауста и Мефистофеля, причём как это ни странно Миролюбов выступил в роли Фауста, ищущего смысл жизни, а Успенский – в роли Мефистофеля, надсмеявшегося над философскими порывами Фауста. Как показал ответ Успенского, созерцание Перми было вовсе не философской категорией, а обычным условием материального быта семинаристов.
Другое дело заключалось в том, что созерцание Перми было подчинено смене времён года и отражало различные настроения. В этом отношении оно было более созвучным музыке, например, блестящим «Временам года» П. И. Чайковского.353
Осень. «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора: весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны облака» (?).354 Северная пермская природа не часто баловала такой красотой, какую нарисовал в своём стихотворении Тютчев, но с высоты «Козьего загона» семинаристы не раз наблюдали в таком виде «Закамье» в лёгкой дымке лучезарной дали.355 Направо и внизу на Каме виднелись баржи, полные астраханских арбузов, и сюда-то именно происходило паломничество семинаристов осенью за арбузами. Здесь всё было полно фруктов, привезённых с юга. Телеги с огромными коробками подъезжали прямо по воде к баржам и с последних по лоткам арбузы скатывались в короба. Лавчонки против вокзала и у пристани ломились от яблоков и винограда.356 Телеги, гружённые фруктами, медленно поднимались в гору мимо мешковского дома. Сюда и приходили семинаристы полакомиться за пятачок яблоками и виноградом, а чаще прямо на баржу, где в складчину по пятаку покупали арбуз и тут же с ним «расправлялись». А то и просто так приходили посмотреть на пристанское движение, на «челкашей», которые грузили или выгружали пароходы, и прогуляться по пароходу.357
Сезонным было увлечение цирком, расположенным у западного выхода из городского сада.358 Сюда вела от семинарии аллея лип, а сад был любимым местом прогулок. Прекрасное создание предков, насадивших его, он и аллея осенью демонстрировали «природы увяданье», а в саду, где между лип попадались рябины, можно было наблюдать «в багрец и золото одеянье леса». Ротонда (беседка) в саду будила в воображении картины гончаровского «Обрыва» и тургеневского «Дворянского гнезда». Опавшие листья, повисшие ветви деревьев, капли, падающие с ветвей – всё это возбуждало в душе то чувство, которое так ярко выразил П. И. Чайковский в «Октябре». Особый оттенок грусти оставлял скверик у театра: в нём грусть природы соединялась с радостью встреч с кем-либо из «коричневых платьев». Через него проходили они иногда ватагой, и сад наполнялся весёлыми голосами.359 Расположенный у театра, он будил в памяти картины пьес, виденных в нём, и желание вновь увидеть эти картины.
Зима. Центром в городе становилась «Сибирка».360 Кто из бывших пермских семинаристов, уже давно уехавших из Перми, при случае не спрашивал «сущего» семинариста о «Сибирке»? У кого не было с ней связано много различных впечатлений: случайных знакомых, встреч, а, может быть, и решения судьбы?361 На «Сибирке» было так много мест, которые влекли к себе заманчиво и увлекательно. Ещё в 1902 г. в дворянском собрании устраивались танцы, с открытым входом на них, и поклонники Тельпсихоры362 устремлялись на танцы, надевши на руки бальные перчатки. Потом фантазировали, что кто-то, кажется, такой-то (имярек) танцевал с дочерью губернатора.363 А какую притягательную силу имело здание, со второго этажа которого выходили «синие платья»!364
Часто заходили семинаристы в магазин Ольги Петровской.365 Здесь можно было иногда видеть Василия Яковлевича Струминского, роющегося в шкафах с книгами в поисках нужной ему книги.366 В оперные сезоны в витринах магазинов выставлялись фотоснимки с артистов в самых различных ролях. Наконец, на «Сибирке» была городская читальня, в которую семинаристы любили заходить просмотреть журналы, и вблизи неё был театр.
Хороша была «Сибирка» в вечерние часы, когда на ней было много гуляющих. Сюда и устремлялись семинаристы.367 Здесь же происходили свидания.
Масленица. Центром прогулок становился проспект (Кунгурская улица). Здесь вереницей двигались тройки, пары, рысаки и просто извозчичьи зимние экипажи. Движение доходило до семинарии и, конечно, среди гуляющих по тротуарам и проспекту были и семинаристы. Не было видно их только на катках: не было заведено спорта.368
Весна. Прежде всего, оживала Кама. Во время ледохода все стремились наблюдать за движением льда на могучей реке. Любимые места прогулок у всех семинаристов были «Козий загон» и набережная Камы по направлению к мосту. … Весна есть весна, и она всё преображает на свой лад. Обыкновенная улица преображается и манит к себе. Куда ни пойти – всё манит к себе и весь город, с пробуждающимися садом, аллеей лип и скверами становится местом прогулки. … Поставлены пристани и появились первые пароходы. На некоторое время прогулки направлены на пристани и пароходы. И, наконец, за Каму! Поездки за Каму369 в своём, так сказать, классическом виде с самоваром, чайными приборами, – вероятно, существовали только до революции 1905 г., а потом в период реакции заменены были продажей ромашек на лечение туберкулёзных. Потом, со временем, они вновь вошли в силу, но это было уже не то: не было такого широкого размаха, как прежде. Лодки брали напрокат у пристаней, нагружали всякой всячиной, бережно усаживали «смаков» в зелёных платьях (епархиалок)370 и в составе 3-4-х лодок выезжали «на простор речной волны». Двигались по диагонали вправо, чтобы не снесло сильно к низу. «Смаки», конечно, боялись, но зато какой простор был для «рыцарей» проявить смелость, силу, ловкость и успокоить их. Обязательно пели. Но вот и берег. Мать-природа! Как ты всё-таки щедра! И как скоро ты меняешь свой снежный зимний наряд на зелёный луг, цветы, зелёные кустарники и щебетанье птиц. Пели, играли, танцевали, рвали цветы, делали букеты, в классическом виде – пили чай, а позднее – бутерброды и фруктовую [воду]. … А потом воспроизводили настроение этих маёвок в песнях на семинарских вечерах.
Привет весне.
Привет тебе, красавица,
Но где же ты? Я полон грёз и пылких
Ожиданий… Мой друг, пойми меня:
Люблю, люблю тебя.
Заголовок этот был только ширмой, за которой скрывался смысл горячего романса для исполнителей trio.371 Иначе его не разрешили бы исполнять на вечере.
Или: Звёзды блещут точно очи,
Соловей в лесу поёт.
И подругу в сумрак ночи
На свидание зовёт.
И счастливый и довольный
Он порхает перед ней.
Мне завидно птичке вольной,
Милый друг, приди скорей!
Или: Повеяло черёмухой, проснулся соловей.
Уж песней заливается он в зелени ветвей
Учи меня, соловушка, искусству твоему.
Пусть песнь твою волшебную прочувствую, пойму.
Пусть раздаётся песнь твоя – могуча и сильна.
Пусть людям в душу просится,
И пусть живёт она,
Как первая черёмуха, как первый соловей.
И только ли эти песни навевали эти маёвки?
Весна и юность – что может быть лучше этого сочетания, а маёвки были их выражением и воплощением.
Организация продажи ромашки в день 1-го Мая была рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание от революционных выступлений и противопоставить им филантропические цели – помощь больным туберкулёзом. Сколько помнится, на продажу ромашек семинаристов организовывали А. П. Миролюбов и Н. И. Знамировский.
Семинаристы, не все, конечно, но в значительном количестве были участниками этого мероприятия, но они в нём видели только филантропическую сторону, а о политическом значении узнали уже позднее.
Поездки за Каму повторялись и во время экзаменов, в перерывах между ними, в том случае, когда складывалась благоприятная ситуация для этого и для семинаристов и для «смаков».
Весной вся Пермь преображалась: сад и скверы наполнялись гуляющими. «Сибирка» приобретала новый вид: гуляющих было ещё больше и вся масса их была оживлённее, веселее. Скверик у театра тоже оживал.372 В «Козьем загоне» появлялись цветники. В общем городском движении там и здесь мелькали фигуры семинаристов – созерцателей Перми.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 131-136 об.
*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует. Информация частично представлена в очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)».
О проекте
О подписке