Глава VIII. Неприятные размышления

Едва они вошли в приёмное отделение, покалеченной девушке первым же делом ввели обезболивающее лекарство, содержавшее сильнодействующее снотворное. Пока Гордеева еще не уснула, она подвергалась тщательному осмотру. Получилось, Слон избил её более-менее аккуратно, не причинив истязуемой мученице ни единого перелома; зато нестерпимых страданий он ей доставил великое множество (на истерзанном теле не существовало ни одного живого места, где бы не остался отпечаток увесистых тумаков, хлестких шлепков и резких затрещин). Установив, что общее здоровье измученной пациентки серьезной опасности не подве́ржено, её переместили на больничную койку, а Тагиевой порекомендовали отправиться отдыхать, пояснив, что исцеляемая подруга проспит, как минимум, целые сутки. Сердобольной девушке ничего другого не осталось, как безропотно подчиниться.

В тревожном ожидании и полном неведении прошли весь следующий день и сменившая ночь. Переживая за измученную приятельницу, «работать» никому не хотелось, и никакие, даже самые выгодные, «заказы» не принимались; с тревожным сердцем, сжимавшимся от чудовищной жути, каждая ожидала, когда Анжелика проснется и когда она просветит всех остальных в возникшую суть проблемы, в чём-то нетипичной, а где-то пугающе страшной. Но жизнь не стоит на месте, и постепенно недолгий период, какой отводился на сон, постепенно закончился; значит, можно было отправиться выяснить, что же с ней всё-таки приключилось. В лечебное отделение, куда и положили Гордееву, Азмира прибыла около девяти утра́, наступившего аккурат через сутки, прошедшие с трагического момента, когда ее обнаружила. Подмаслив угодливых санитаров хрустевшими долларами, она, вопреки больничному расписанию, выбила первичное посещение и в неурочное, и в раннее время. Как бы участливая «коллега» не торопилась, но всё-таки немножечко припозднилась. Когда она появилась, возле измученной девушки находились двое оперативных сотрудников, непременно желавших узнать, что именно явилось натуральной причинной и жуткого, и крайне невзрачного состояния. Впрочем, никакие уловки не действовали, и Анжелика держалась упорно, незыблемо, стойко. Более всего она опасалась нешуточных, вполне осуществимых, угроз, накануне поведанных Костей-киллером. Недобро расставаясь, он жёстко заметил, что «если она вдруг попытается навести на них «поганых ментов», то «сделать звонок дражайшему другу» ей впоследствии не представится; напротив, после предательского поступка, искать ее станет негде, так как раскромсанное туловище окажется разбросанным по всей Ивановской области». Немалые опасения прочно отложились в подсознательной памяти, поэтому избитая путана отчаянно не хотела признаваться ни в настоящих причинах телесных мучений, ни в том вопиющем факте, кто же на самом деле к ним оказался причастным. Полицейские «бились» с ней свыше целого часа, но ни к какому обоюдовыгодному консенсусу прийти не смогли: несгибаемая блондинка настойчиво старалась их убедить, что виновата сама, а соответственно, личное обвинение выдвигать никому не станет (она ссылалась, что якобы упала с высотной постройки). Но! Матёрые оперативники не являлись полными дураками и, принимая во внимание многочисленные травмы разностороннего свойства, настаивали на чисто правдивом ответе (сейчас они, раздраженные, как раз требовали уточнить, сколько раз она падала, а главное, зачем – черт возьми! – снова и снова поднималась на слишком опасную высоту?). Вконец измученная, Гордеева разразилась безудержным плачем и буквально забилась в неуёмной истерике, да так настойчиво сильно, что в затянувшуюся беседу вынужденно вмешался лечащий доктор. Он убедительно пожелал, чтобы измученную пациентку на какое-то время оставили в полном покое.

Успокаивать страждущую девушку допустили только Тагиеву, которую (как нетрудно догадаться) призвала сама Анжелика. Душевная подруга вошла и, едва они остались вдвоем (посовещавшись всем маленьким коллективом, было решено организовать больной отдельное помещение, проплатив за него необходимую валютную сумму), вопросительно уставилась на приятельницу, терпеливо ожидая, когда та сделает запоздалое признание и когда начнёт рассказывать, что же явилось истинной причиной неимоверных страданий (может показаться удивительным, она почему-то была уверена, что услышит именно горькую правду, в какой и так нисколько не сомневалась). Чтобы подтолкнуть к насущной беседе, бойкая посетительница сама навела трусоватую «сменщицу» на нужную тему.

– Это был Костя-киллер вместе со зве́роподобным товарищем? – беззастенчиво поинтересовалась она, нежно, двумя руками, держась за покоцанную ладонь. – Они с тобой это сделали – ведь так? Я не ошиблась?

– Да, – чуть слышно отвечала Гордеева, наполняя голубые глаза жгучей, солоноватой влагой, – именно они, и, поверь дорогая сестричка, я никогда не думала, что живые люди могут вести себя настолько жестоко, – сказала она обычным голосом, а затем, понижая голос до полушепота, еле слышно добавила: – Они даже, похоже, кого-то убили… С чем мое предположение связано? В общем, – она оглянулась, словно боялась, что смогут подслушать, – я слышала возле ужасного сарая оглушительную стрельбу, а потом отчётливые удары беспощадного избиения, где пострадали, уж точно, не те зловещие гады, какие потом меня бессердечно мучили.

Напуганная до полусмерти, деви́ца так и не решалась произнести вслух имена закоренелых преступников, предпочитая заменять их подходящими по смыслу недвусмысленными словами. Однако Тагиевой хотелось услышать ту главную причину, какая побудила их к буйному, едва ли не безумному поведению (хотя и здесь, можно не сомневаться, она прекрасно знала ответы), поэтому с тревожной настойчивостью допытывалась:

– Они что-то хотели? Наверное, «охранные» деньги – сколько им надо?

– Со всех четверых требуют тысячу долларов в месяц, – всхлипнув, отвечала старшая девушка, – на вдумчивое согласование дали одну неделю, потом обещали поступить похожим способом с каждой, кто выразит несогласие. А ещё! Кого-нибудь, для пущей острастки, пообещали убить.

– Вообще озверели два «безбашенных» «беспредельщика»! – охваченная естественным негодованием, воскликнула Азмира чуть громче. – Двести пятьдесят долларов с человека, ого?! Где интересно мы раздобудем такие огромные деньги? Предположим, при самом удачном «раскладе» наш ежемесячный доход не превышает четыреста баксов – и что же в итоге получится? Мы будем отдавать почти всю личную выручку, а сами останемся на голых бобах, только так, чтобы с голодухи совсем не загнуться. Ох, чувствую, с предложенной перспективой мы скоро и вовсе останемся без штанов.

– Ты можешь предложить чего-то другое? – пострадавшая «сменщица» продолжала настойчиво всхлипывать. – Или, может быть, на соседнюю койку прилечь захотелось? По-моему, здесь либо вконец забрасывай невыгодный бизнес и отправляйся работать – как и все нормальные люди – либо «вставай» под действительную охрану отмороженной парочки. Не знаю, как ты, но я ничего иного и делать-то не умею. Считаю, добровольно-принудительное предложение надо принять!.. Придётся как-то выкручиваться, тем более что рано или поздно нечто подобное всё равно бы случилось, и пускай не эти двое, так обязательно нашелся бы кто-то третий, кто на халяву пожелал бы зараз поживиться.

– Да, – безропотно согласилась Тагиева, опечалившись значимо больше (она отлично поняла, что, как и все остальные, попала в безысходную историю), – будем платить, зато хоть жить продолжим спокойно, понимая, что – вот так просто! – на нас никто не «наедет», никуда не вывезет да жестоко не изобьёт. Словом, лично я согласна, но надо ещё заручится позитивной поддержкой и остальных подружек… хотя-а?.. Возьму на себя смелость предположить, что они, как я, не откажутся.

Решившиеся девушки проговорили ещё чуть более получаса, но, правда, на отвлеченные темы, охваченные обыкновенным человеческим состраданием; они общались, пока не подоспело время исцелительных процедур и пока Азмире не предложили покинуть внутреннее расположение. Отдав дань почтения и выяснив неутешительные условия, она отправилась на съёмную квартиру, предназначенную для их «неправомочной работы», где в тоскливой тревоге дожидались две другие подруги. Как и предполагалось, обе они отнеслись к свалившимся неприятностям «с большим пониманием» и безропотно согласились «отстёгивать долю». Пока Анжелика находилась на длительном излечении, ее «рабочее» время, отведенное на клиентский приём, в равной мере поделилось между оставшиеся любвеобильными жрицами, а развратные сутки распределились на три составные части.

По прошествии семи дней (как и оговаривалось), заявился безжалостный Костя-киллер, сопровождаемый огромным подельником. В очередной раз они выслеживали Тагиеву возле «древнего» дома, убогого и невзрачного, чтобы «подвалить», когда она, ничего не подозревающая, возвращается с законченного «дежурства». Еще не достигнув настежь распахнутого подъезда, молодая путана почувствовала поджидавшую впереди лихую опасность; но… она отважно пустилась навстречу злосчастной судьбе. Наверное, по причине ее полной осведомленности, когда выросли две озлобленные фигуры, Тагиева нисколько не удивилась и вовсе не испугалась.

– Договорны́е деньги собрали? – буркнул Беркутов голосом, настолько уверенным, насколько он вообще не сомневался, что могло быть как-то иначе.

– Да, – спокойно отвечала Азмира, открывая дамскую сумочку и отсчитывая десять стодолларовых купюр (она словно была уверена, что за назначенным «лаве» придут именно к ней, поэтому искомые деньги носила с собой).

Перелистав валютные ассигнации, изображавшие Бенджами́на Фра́нклина, Константин расплылся в довольной улыбке и торжественным тоном провозгласил:

– Поскольку вы, милые девочки, оказались более сговорчивыми, чем некоторые другие – мы ведь тоже не лютые звери?! – значит, ваша месячная плата понижается до семисот долларов. Однако сейчас с вас всё равно останется тысяча. Почему? Вас слишком долго пришлось убеждать. В следующий раз передашь семь сотен – и точка! Всё ли тебе, писанная красотка, понятно?

– Да, – согласилась Азмира, немного обрадованная и не имевшая против бандитского послабления ни маленьких возражений.

Направляясь на выход, Костя-киллер расплы́лся в счастливой улыбке и, довольный удачно законченной сделкой, выдал небезызвестную поговорку, немного переиначив ее под себя:

– Добр Мартын, коли есть алтын; зол Костян, коли пуст карман.

***

С тех пор пошло обычное течение размеренной жизни, когда порочные «девочки» успешно отрабатывали «блудливое время», не забывая делиться ежемесячной выручкой с влиятельным сутенёром. Через тройку недель поправилась Анжелика, которая сразу же вернулась к исполнению «повседневных обязанностей». Кроме немаленьких выплат суровым бандитам, приличную сумму пришлось заплатить за длительное лечение; но как долговое обязательство Гордеевой оно не засчитывалось (все прекрасно осознавали, что она, единственная из всех, кто принял общий удар и что такая драматичная неприятность могла бы случиться с каждой из остальных). Однако то оказались еще не все крутые испытания, подстерегавшие близких подруг…

В один из погожих вечерков, спустившихся на город в самой середине июля, после окончания нелёгкого дня (в этот раз ей пришлось обслужить сразу шесть человек, что случалось нечасто) Тагиева, переодевшись в обычные шмотки, возвращалась пешком, пожелав чуть-чуть прогуляться – восстановить деви́чьи силы, растраченные в период нелёгкой «работы». Рабочий поселок всегда славился бесчисленным множеством захолустных проулков, глухих закоулков и пустынных лесопосадок. Так вот, следуя по одному такому, изрядно заросшему зелёному коридору, Азмира беспечно перебирала несравненными ножками, мысленно предаваясь всё тем же насущным мечтаниям. Как и все последнее время, она думала о бывшем возлюбленном, бессовестно оставившем ее, едва лишь раскрылась ужасная, страшная тайна. «"Мерзкий слизняк", – думала она, недружелюбно вспоминая Андрея, – а ведь и я полюбила тебя невиданно сильно. Да, соглашусь, сначала я просто хотела тебя использовать, чтобы обрести настоящую половую свободу и чтобы навсегда распрощаться с похотливой, распущенной жизнью, но потом и сама не заметила, как начала испытывать к тебе трепетные, теплые чувства. С тех пор много-многое изменилось, но я все равно не смогла бы жить по-другому: злая, безжалостная судьба заставила меня пойти по грязной, распутной дороге, не оставив никакого иного выбора. Ах! Если бы я только росла в нормальной, счастливой семье, то все могло бы произойти совсем не так, и тогда от меня ни за что бы не отвернулся любимый молодой человек… Хм, интересно было знать: где он сейчас?»

Одна-одинёшенька продвигаясь по скрытой аллее и оставаясь наедине с печальными, скорбными мыслями, прекрасная девушка даже не полагала, что Андрей переживает ничуть не меньше и что он страшно мается из-за унизительного поступка, оказавшегося недостойным истинного мужчины. Действительно, стыдливый парень прекрасно осознавал, что поступил как последний предатель, вначале заполоскав несчастной красавице голову, а затем отстранившись, чуть только узнал о теневой стороне порочного заработка, – он так легко поддался на грозные угрозы папы-полковника?! «Ведь не она же первая ко мне подошла, – изнутри его терзали совестливые мучения, – я сам долгое время добивался от нее хоть какого-нибудь малюсенького внимания. А сам? Когда у меня всё почти получилось, я, последний мерзавец, позорно струсил и, как склизкая улитка, спрятался в раковину. Между прочим, моё непристойное поведение недостойно будущего офицера полиции, ведь если я начинаю с подлого предательства и бессовестного обмана, то что из меня в итоге получится?» То были невесёлые мысли, касавшиеся стыдливого чувства; но были еще и муки душевные, которые также не оставляли бесчестного, но страшно влюблённого человека. «А кроме того, – продолжал он страстные размышления, – я люблю ее практически безгранично, в связи с чем вполне отчётливо понимаю, что жить без нее я попросту не смогу… Даже не представляю?! Сможет ли, после неизгладимого позора и нравственной низости, она когда-нибудь даровать мне милостивое прощение?» Грустные, самокритичные размышления не давали молодому курсанту никакого покоя; в результате он кое-как, с огромным трудом, сдавал назначенные экзамены, заработав лишь самые низкие баллы. Вместе с тем, в силу болезненной нерешительности, он никак не мог набраться должного мужества и первым подойти к желанной возлюбленной, чтобы взять да и попросту от чистой души повиниться. Причина стойкой неуверенности виделась отчасти простой: он ни на одну секунду не смел надеяться, что красивого поступка, в чём-то незамысловатого, а где-то и героического, оказалось бы более чем достаточно, чтобы заслужить себе и милосердное, и полное искупление.

Размышляя в одно и то же время, о том же самом, оба возлюбленных даже и не рассчитывали, что думают сейчас одинаково. Однако не только отвергнутой любовью занимались в тот короткий миг честолюбивые помыслы развратной путаны: её беспросветное будущее, порочное и постылое, не считалось определённым и представлялось изогнутой, ломаной линией; она окуталась неосознанным страхом, возникшим из-за полной невозможности вырваться из жуткой, распущенной грязи, в которой, так или иначе, она утопала всё больше и больше.

Так она и шла, медленно перебирая излюбленными кроссовками, отличавшимися ярко-синей окраской; сверху красовалась излюбленная рубашка, разукрашенная в крупную клеточку, а красивые ноги скрывались за плотными, удобными джинсами. Внезапно! Кареглазая брюнетка необъяснимо встревожилась: она вдруг отметила, что психологическое состояние значительно изменилось и что, помимо излишней усталости и сплошного разочарования, возникла некая неприятная, трусливая дрожь, а по спине побежали многочисленные ледяные мурашки; сердце забилось настолько быстро, часто и сильно, что, даже сквозь внушительный бюст, его тревожный стук выделялся мощной, неугомонной пульсацией; кручинную голову словно сковало каким-то невидимым ободком – так натянулась объятая страхом «гусиная» кожа.

Азмира невольно остановилась, оказавшись не в силах найти нормального объяснения. Оторопело застыв, она прислушалась к волнительной обстановке. Ничто не выдавало посторонних присутствий: певчие птицы спокойненько щебетали, густая листва шелестела под лёгоньким ветерком, с недалёкой проезжей части слышался шум дорожного транспорта. Насмерть перепуганная брюнетка попыталась скинуть безвольное, ступорное оцепенение – стала делать глубокие вдохи, скрестив перед собою нежные пальцы и последовательно выпрямляя руки ладонью вперед. Исполняя нехитрое упражнение, она пробовала восстановить учащенное сердцебиение; но… оно вдруг сделалось словно чужое и никак не хотело слушаться рациональных команд, поступавших из перевозбуждённого, морально подуставшего, мозга.

«Что же мне пытается сказать безотказная интуиция? – задавалась молодая путана закономерным вопросом. – Что же, спрашивается, меня тяготит и какая поджидает крутая опасность?» Вдруг! Точно отвечая на последний вопрос, прямо перед ней возникла странная фигура неизвестного человека, жуткого и страшного, а еще и одетого исключительно в чёрное. Появился он из-за ближайших кустиков, причем возник до такой степени нежданно-негаданно, что опешившая девушка, охваченная нормальным испугом, неумышленно громко вскрикнула, а следом, от дикого и небывалого ужаса, едва-едва не потеряла сознание.