– Уважаемая, Вы, кажется, хотели сообщить нечто очень и очень важное, касательно того обстоятельства, что Вы видели в ночное окошко?

– Да, – словно очнувшись от глубокого сна, промолвила престарелая хозяйка квартиры, поднимая поседевшую голову и старческим взглядом оглядывая дотошного собеседника, – я, и взаправду, лично улицезрела, как по уличной дороге идёт человек, одетый в пугающее, чёрное одеяние.

Странноватая старушка опять замолчала, внимательно изучая бойкого сыщика и словно бы к чему-то примериваясь. Через пару минуток Градов почувствовал, что непутёвую рассказчицу необходимо подначивать снова, и то́тчас же пытливо промолвил:

– Он был один?

– Нет, – престарелая владелица резко выдохнула, точно бы на что-то (такое!) решилась, – он нёс на плече что-то слишком тяжёлое; но сразу скажу – то была непростая ноша.

– Интересно?.. И что же им перетаскивалось?

– Он тащил безвольного человека, – гордо выпрямив спину, заключила Ани́кина, – но не простого человека, а молодую мёртвую девушку.

– Что?! – полицейский невольно вскрикнул от полного удивления. – Что Вы хотите сказать?

– Только то, мил человек, – вдруг съежившись и начав озираться по всем сторонам, словно боясь, что их случайно подслушают, продолжала Екатерина Афанасьевна, – что тот моложавый мужчина переносил на себе убиенную, покойную жертву, – она не стала дожидаться, когда её прервут наводящим вопросом, а озвучила его самолично, – ты спросишь: почему я решила, что она являлась особой юной и что она непременно была убита? Так я тебе, неугомонный милок, правдиво отвечу: её густые длинные волосы безвольно спускались до са́мой земли, а главное – голова её, безжалостно отделённая, переносилась тем жутким, таинственным человеком. По одежде яркой обезглавленная деви́ца походила на развратную потаскуху, не склонную к общественной нравственности.

– Даже так? – искренне подивился Денис, тронутый ужасным повествованием; отдаваясь служебным обязанностям, он попробовал допытаться до личностных сведений: – Вы смогли разглядеть предполагаемого убийцу? Как он конкретно выглядел?

– «Окстись», голубок неуёмный, – сморщилась и так-то некрасивая женщина, сделавшись страшной, похожей на старую ведьму, – ночь же была, непроглядная, – не виделось совсем ничего. Хотя, нет, постой… – внезапно она оживилась, как будто в старческой памяти всплыло́ какое-то важное, едва ли не ценное обстоятельство, – вспомнила, точно! Идя по дорожному покрытию, он вышел под фонарное освещение…

– Ну и?.. – не выдержал Денис нервозного напряжения, посещавшего каждого сыщика, перед тем как удавалось приблизиться к закономерной разгадке. – Вы его распознали?

Престарелая женщина как-то странно взглянула на напористого допросчика, не то увидела нечто призрачное, не то на удивление небывалое, не то, возможно, и чего-то более сверхъестественное. От пронзительного взора у Градова сильно похолодело внутри и как-то необычайно помутилось в недоумённых глазах, будто он находился в преддверии каких-то непредвиденных, чудовищно страшных, событий. Не в силах объяснить себе странного состояния, психологически натренированный сотрудник внутренним напряжением взял себя в руки… Однако не до конца, что стало понятно по дрожавшему голосу, когда он следом заговорил:

– Так кто же всё-таки он такой?

Отвечая, Аникина долго не думала; напротив, озабоченным голосом она разъяснила, что, как бы не захотела, внести в незнакомую личность ясность, к сожалению, никак не получится.

– Честно скажу, я вовсе его не знаю.

– Но Вы же сказали, – произнёс разочарованный полицейский, не понимая, чем же был вызван тот жутковатый страх, на крохотное мгновение охвативший не робкую (в общем-то) душу, – что вроде бы разглядели?..

– Я и не отрицаю, – согласилась старая женщина с ранними утверждениями, – я его увидела; но кто он такой – доподлинно неизвестно.

В критические моменты, когда, казалось бы, преступная дичь уже поймана, но и когда ты неожиданно понимаешь, что гнался по ложному следу, в душе любого оперативника происходит внутреннее опустошение – теряется сыскной интерес, чтобы и дальше продолжить следовать неправильно выбранным направлением. Принимая во внимание острую служебную необходимость, требующую детально изучать внезапно проявляющиеся моменты, Градов снова спросил, но, говоря по совести, без всякого интереса:

– Екатерина Афанасьевна, Вы хоть внешность-то его, злодейскую, помните – описать её сможете?

– Чего же про неё особо распространяться?.. – с явной опаской, но и уверенным говором промолвила старая женщина. – Я отведённый век уже отжила – и бояться мне нечего!

– Не понял? – удивился насторожённый оперативник. – Что Вы хотите сказать?

– Только то… – немного смутившись, но принимая горделивую позу, отвечала Аникина, – говоришь, тебе необходимо описание басурманской наружности?.. Посмотрись в зеркальное отражение и увидишь того убивца, какой нынешней ночью шёл по продольной шоссейной дороге.

– Что Вы «несёте»?! – не выдержал полицейский и непомерной, и неожиданной наглости; он резко подскочил с им занятой табуретки. – Как – именно я! – могу к нему относится?

– То, сынок неуёмный, мне нисколько не ведомо, – съёжившись, а затем отшатнувшись, промолвила сморщенная старуха, – ты спросил, как выглядел кровавый убийца, – вот я честно тебе и ответила. Если то был не ты, то жуткий парень виделся твоей натуральной копией – только вот и всего… Я сказала, что сама уличила собственными глазами.

– Странно? – еле слышно пробурчал озадаченный полицейский, основательно начинавший предполагать, что ничего другого, более дельного, в старушечьей квартире выяснить не получится; он громогласно провозгласил: – Спасибо, добрая очевидица, вы очень нам помогли! Если вспомните что-то ещё – более чем конкретное! – сразу позвоните по моему мобильному номеру, обозначенному на личной визитке, – он достал картонную карточку и протянул ее хозяйке квартиры; в тот момент, когда она её приняла, о чём-то вспомнив, решил уточнить: – А почему – Вы! – видя явное противоправное действие, не позвонили в полицию и не подня́ли сплошную тревогу?

– Легко тебе, голубок «бойко́й», говорить, – дребезжавшим голосом проговорила язвительная старушка, – ты вона какой молодой да не в меру сильный! Я же одинокая старая женщина – разве, думаешь, мне в тот жутковатый момент не сделалось страшно? Тем более что и телефона-то у меня никакого нет – мне давно уже больше чем девяносто лет. До сих пор я прожила́ без новомодных мобильников, поверь, и дальше мне они тоже ни к чему не понадобятся: родных у меня нет, звонить мне особо некому. Если бы ты, случаем, не зашёл, то я бы ни с кем не говорила чуть менее полугода.

«Как же она покупает продукты питания?» – хотя у Градова определённый интерес и возник, но всё-таки он решил поберечь эффективное рабочее время и немедленно устремился на улицу. Прямо перед подъездом он столкнулся с участковым уполномоченным, как и он, посланным проводить поквартирный обход, подробный опрос. Шаро́нов Игорь Васильевич, немолодой уже человек, давно уже достиг сорокалетнего возраста. Раньше он работал на должности начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями; однако там у него получилась какая-то неприятная ситуация, и высшее руководство, единственно, чем ему помогло, – сослало дорабатывать до пенсионной выслуги в самое глубокое захолустье. Несмотря на значительный возраст, выглядел он стройно, подтянуто: сказывались постоянные тренинги, за долгую службу ставшие неотъемлемой, едва ли не стойкой привычкой. Говоря о приятном лице, оно представлялось по-мальчишески худощавым и отличалось серыми глазами, огромным орлиным носом, а также густыми усами, как и короткие волосы, значительно поседевшими. Считаясь сотрудником уличной службы, оделся второй сослуживец в форменное обмундирование старшего офицера, дослужившегося до звания майора полиции. Он аккурат заходил, когда младший оперуполномоченный, находившийся в страшном смятении, лётом выбегал от одинокой, ежели не одичалой старухи, вдобавок ещё и до крайности необычной.

– Ты чего несёшься словно бы угорелый? – спросил Шаронов встревоженного коллегу. – Ты случайно не у полоумной старухи сейчас побывал?

– Да, – утвердительно кивнул молодой человек, всё ещё находясь под неосознанным впечатлением; он моментально уловил то «нужное» слово и счёл необходимым просветиться более основательно: – А она что, действительно «не в себе»?

– Уже последние лет эдак двадцать, – усмехнулся опытный, бывалый сотрудник, – у неё давно не осталось ни родных, ни знакомых, ни отличных друзей, ни близких подруг. Живёт она как затворница, из квартирных пределов практически не выходит. Продукты ей раз в неделю приносит работница социальной защиты и побыстрее уходит, чтобы – не дай-то Бог! – не попасть под мнимое подозрение…

Договорить Игорь Васильевич не успел, потому как вмешался крайне озабоченный юноша, обязательно пожелавший выяснить ту поведенческую причину, какая проявилась у престарелой жительницы, давно уже выжившей из ума.

– В смысле, под подозрение?

– В прямом, – старослужащий майор исказился злорадной ухмылкой, – как раз потому-то с ней никто и не хочет общается, что всякого, кто тем или иным способом пересекается совместным путём, она обвиняет в несуществующих, неприятных, а иногда и преступных вещах, прескверных проблемах. В прошлом году – ты тогда ещё не работал – она и меня, когда я пришёл разбирать очередную никчёмную кляузу, заподозрила в позорном хищении накопленных капиталов. Слава Богу, они потом благополучно нашлись в самом «дальнем» углу, заваленные вонючим хламом и засунутые в протухший войлочный валенок; старая «ведьма» основательно их завернула в десяток грязных пакетов. Эх! И неприятностей же я тогда, нешуточных, натерпелся, пока не нашлась та денежная пропажа, якобы мною похищенная! До чего тогда полоумная «дура» додумалась? Она соизволила нажаловаться на меня напрямую районному прокурору – написала уродливое письмо, мол, я её бессовестно обокрал. Ха-ха! А там только того и ждут, как бы соорудить очередное уголовное дело, возбу́жденное на нерадивого полицейского. Ох, и «потаскали» же меня везде! Пока мой бравый напарник – пусть он будет всегда здоровым! – не отыскал её злосчастные гро́ши, заявленные как мною украденные. Вот так-то, любезный братец… К чему я веду? Не надо верить всему, о чём тебе говорят, а наоборот, необходимо тысячу раз проверить и сотню перепроверить… так что, говоришь, она там «нарассказала»?

– Ничего, что заслуживает вдумчивого внимания, – отмахнулся смутившийся сыщик, не пожелавший обозначать надуманные моменты, и щекотливые, и крайне неловкие; ну, а чтобы перевести неприятную тему в другое русло, он озадачился встречным, наиболее ему интересным, вопросом: – Ты лучше скажи, товарищ майор, как продвигаются следственные дела на месте обнаружения жуткого трупа? Оперативная группа приехала? Они начали осматривать мёртвое тело?

– Нет, – уточнил поднаторелый сотрудник, – они ещё в пути, но вот-вот должны уже подъезжать. Когда с ними связывался Карелин, ему отвечали, что осталось доехать километров примерно пятнадцать – это было десять минут назад…

– А труп, убитый? Как он? – поинтересовался молодцеватый оперативник, зажигаясь сыскным задором и напрочь позабыв о неприятном разговоре, произошедшем чуть раньше с Аникиной, – Ты его уже видел? Почему начальник выглядит излишне взволнованным? Что там произошло необычного?

– Знаешь, – в очередной раз усмехнулся бывалый майор, выдавая безразличное отношение ко всему полицейскому делу, – если оставаться до конца откровенным, мне давно уже «по барабану», что происходит вокруг. До моего блаженного пенсиона осталось всего три месяца – а дальше? – только меня и видели. Успешное раскрытие ну́жно вам, молодым, поэтому «копайте», ищите! Я своё отслужил и благополучно собираюсь отправиться на долгожданный, заслуженный отдых. Это вон Карелину больше всех надо: ему неограниченную власть подавай. Лично я её с недавних пор вообще вовсю презираю. Служебные обязанности я исполняю справно, переживать же за общее дело – как, скажем, несколько раньше? – я больше не собираюсь.

После откровенных, а главное безрадостных, слов Градов отчётливо уяснил, что участковому случившееся происшествие нисколько не интересно. Не желая пускаться в губительную полемику, он заспешил с подробным докладом, искренне надеясь поучаствовать в последовательном осмотре «подозрительного», неестественно странного, трупа.