Ставки поднимались. Наконец, когда Келлс выкрикнул: «Семьдесят шесть фунтов!», торг остановился. Это были все мои деньги и даже больше. Еще шестнадцать фунтов, которых у меня не было, – вот какова цена сохранить сестру.

Келлс победил; он привел Китти с рыночной площади за веревку на руках. Когда они перешли дорогу и оказались у повозки, он набросил на нее пальто, затем поднял мою сестру наверх, ко мне.

Мой друг забрался на место возницы. Я положила ладонь ему на руку и пристально посмотрела в его кроткие глаза. Он убрал мою руку:

– Это опасно.

Келлс щелкнул поводьями, и лошадь тронулась.

Я развязала руки сестры, напевая ей.

Она не ответила, и я тоже замолчала.

Путь выдался долгий и молчаливый; наконец мы приехали к дому Келлса. Он попытался помочь Китти спуститься, и она вздрогнула.

– Я здесь, Китти! Это я, Долли! Я не дам тебя в обиду.

Сестра смотрела на меня безжизненным взглядом.

– Быстро в дом, Дороти. Здесь опасно. Расскажешь мне свой план.

Все мускулы ныли, возможно, у меня были разрывы, но я отнесла мою ласточку в дом.

– Проводи ее в маленькую уборную в коридоре, потом вымой. И сама вымойся. Не могу видеть тебя в таком состоянии. – И Келлс ушел прочь.

В глубине души я страшилась, что заставила его выбирать. И все же надеялась, что это поможет ему перестать быть просто «теплым», и тогда Господь не извергнет его из уст Своих^[26] на муки вечные, как толковал нам священник.

Спотыкаясь, я принесла воды и полотенец. Сняла с сестры испачканное пальто Келлса и промокнула следы от веревок на ее запястьях.

– Я с тобой, Китти.

Обрабатывая порезы, я заметила потеки на бедрах. С ней свершилось самое ужасное. Она так страдала. Мами сунула настойку корня валерьяны в мои пожитки, и я подумала, может, дать немного Китти, чтобы она уснула, однако я опасалась, что сестра застрянет в ловушке кошмаров. Лучше потом, когда мы будем в безопасности. Я-то привыкла к жути, которая пробиралась мне под веки.

– Дороти! – окликнул из коридора Келлс.

Я поцеловала Китти в лоб.

– Теперь бояться нечего, сестра. Нечего. Я выйду ненадолго.

Она всхлипнула.

– Я не хочу бояться… Хочу… Никогда этого больше не будет…

Китти крепко вцепилась мне в руку, и в глазах у меня снова вскипели слезы, хотя казалось, я их все уже потратила. Я высвободила ее пальцы.

– Подожди чуть-чуть.

Сестра уткнулась головой в одеяло, а я пошла, каждым шагом будто наступая себе на сердце.

– Ну что? – Я прислонилась спиной к двери.

Келлс положил руку на бедро.

– Долли, пока Николас жив, он будет преследовать тебя. Он жив?

Я задрожала всем телом.

– Да. Я ударила его и сожгла одежду. Но когда у него перестанет болеть голова, он все поймет. О небеса. Он придет сюда. Куда ж еще я могла деться…

Келлс открыл было рот, потом сжал губы.

– Меня закуют в колодки и продадут. У меня больше нет денег, чтобы дать вам на мой выкуп. Я и так должна вам шестнадцать фунтов за Китти.

– Ты ничего мне не должна. Я просто отплатил тебе за давнюю услугу с процентами.

Келлс стиснул мое плечо – прямо там, где был синяк, и я зажала рот рукой.

– Ублюдок!

– Он меня не волнует. Главное, увезти Китти подальше отсюда.

Но Келлса Николас волновал. Выглядел он так, как я чувствовала себя в глубине души: будто хотел сжечь совиный дом па и посмотреть, как сдохнет Николас.

– Он всегда побеждает. Мистер Келлс, вы и так много для нас сделали. Я пойду к мами, расскажу ей, что с Китти все хорошо, и буду ждать, когда меня заберут.

Он преградил мне путь.

– Нет. Сестру выкупила ты. Ты – ее хозяйка. А мне просто дала деньги, я представлял интересы покупателя.

По задумчивому взгляду Келлса я поняла: у него был план! Любопытно, он такой же, как у меня? Кто наберется смелости рассказать о нем вслух?

Келлс поджал губы, я поняла, что он не скажет, и взмолилась:

– Отвезите нас в Демерару! Мистер Келлс, отвезите нас с Китти прямо сейчас!

– Ты просишь меня помочь тебе сбежать? Если беглого раба поймают, его убьют. Да и я могу потерять многое.

– Меня убьют, если я останусь. Николас уже приставил ружье к моей голове. Прошлой ночью он снова показал, как будет обращаться со своим имуществом.

Я подняла платье и открыла живот в синяках и раны на груди.

– Это сделал Николас.

Келлс зажмурился.

– Опусти подол. Пойди вымойся.

– Эта скотина меня прикончит. Или я его. Бог, которому вы молитесь, не хотел бы, чтобы я стала убийцей.

– Нельзя так избирательно относиться к вере, Долли.

– Нельзя так избирательно относиться к добру и злу! Отвезите нас в Демерару! Я буду вдвое больше работать на вас, чтоб отплатить за все.

Он направился в кабинет.

– Я выпишу купчую, чтобы подтвердить: деньги на покупку Китти дала мне ты.

– Кто признает покупку одного раба другим рабом? – Я сжала ладони, будто в молитве. – Пожалуйста. Николас придумает, как наказать вас, если выяснит, что вы купили Китти для меня.

На лице Келлса мелькнула какая-то гримаса, не похожая на вину. Возможно, он понял, что Николас может осложнить ему жизнь.

– Помогите нам или верните меня Николасу. И смотрите, как он избивает меня, пока я не сдамся. Смотрите, как он раздвигает мне колени…

Келлс зажал мне рот.

– Хватит. Умоляю, хватит.

– Что ваш Господь велит вам сделать: уйти или спрятать нас с Китти в безопасном месте? Николас знает, где меня искать. Единственный человек, которому я доверяю, сейчас здесь.

Келлс принялся беспокойно ходить туда-сюда.

– Он знает, что мы мимоходом видимся с твоим па, что я заключаю с Кирванами сделки. Я могу сказать ему, что договорился с твоим отцом о продаже тебя мне. Но как же твоя мать и ребенок?

– Мами позаботится о Лиззи, пока все не уладится.

– Мне нужно хорошенько подумать. Иди помойся. Не хочу, чтобы в моем доме смердело Кирваном.

И он вышел мимо меня в прихожую.

Я вернулась к Китти. Промыла все ссадины, оттерла все места, к которым прикасался Николас. Я не знала, получится ли когда-нибудь избавиться от его запаха. Достала из своего мешка чистую сорочку, а потом забралась в постель.

Я обняла Китти, та плакала. Я напевала ей на ухо, пока она не уснула. Закрыв глаза, я пожелала проснуться и увидеть на пороге комнаты Келлса, который скажет, что готов поступить как должно и отвезти нас в Демерару.

Часть вторая
Моя жизнь

Научиться любить было непросто.

Демерара, 1771. Новая роль

Окна в Обители Келлса были невероятные, а в кабинете хозяина – уж тем более. Я протирала тряпкой решетчатые ставни-жалюзи, выполняя ежедневную уборку. Планки раздвигались, впуская свет и открывая вид на реку вдали. Река Демерари бурлила коричневыми и белыми водами, по которым плоскодонки перевозили товары на самый большой остров колонии. Кое-какие из этих товаров были совсем как я – чернокожие и перепуганные, только без живота.

Опустив ставни, я закрыла подъемное окно и взялась за стекла – двенадцать прямоугольников, что отделяли меня от внешнего мира. Прежде я никогда до них не дотрагивалась, никогда не подходила так близко, чтобы коснуться хоть пальцем. В совином доме па не было стекол, только ставни. Окна в хижине мами… были лишь дырами в обмазанных глиной стенах. Ставнями служили просто старые доски, что защищали нас от дождя.

Я прижалась лбом к стеклу, такому крепкому, холодному и далекому от полосок лужайки, которые виднелись в щели ставень. Пейзаж – украшенный кустами белого гибискуса и тонкими стрелками жар-травы^[27], облегчающей лихорадку, выглядел так, будто я провалилась в одну из книг, что читал па.

В своих мечтах я все так и представляла. Здесь, в Обители, Обители Келлса, я могла выйти наружу, учуять медовый запах цветов, послушать, как поет колибри, пощипывая алмазные лепестки.

Мами с удовольствием бы что-нибудь здесь выращивала. В глубине души я страдала по ней, по Лиззи. Как же мне наслаждаться покоем и тишиной Демерары, когда они застряли в ловушке на плантации па?

– Долли…

Я вздрогнула и слегка ударилась о стекло.

С черной треуголкой в руках, новой, с невысокими полями, у двери стоял Келлс. На нем были охотничий кафтан и темные бриджи. В таком виде он предпочитал исследовать земли колонии, нетронутые пространства нового мира. Уж не знаю, как Келлс справлялся с удушающей жарой в таком плотном наряде.

– Как ты, Долли?

Я отошла от окна, придерживая выпячивающийся живот.

– Вам что-нибудь нужно, сэр?

– Мы мало видимся. Очень мало с тех пор, как вы с Китти прибыли в Обитель.

– Просто я медленно двигаюсь. Наверное, неправильно спала.

Келлс вошел и с прищуром глянул на меня хмурыми, будто ненастный день, глазами.

– Не слыхал, что существует правильный или неправильный способ спать…

Не желая выслушивать очередную нотацию или притворяться, будто напряжение, возникшее между нами, – не моя вина, я повернулась к окну и принялась поправлять бархатные портьеры.

– На небе столько туч, сэр. Вы уж поплотнее натяните шляпу. Я-то знаю, как вы любите свои шляпы.

За моей спиной он подошел к полированному столу орехового дерева и провел рукой по крышке.

– Никакой пыли, даже когда ты в таком положении.

– Разумеется. Я же не хочу, чтобы вы сочли меня пропащей. Еще более пропащей.

– Я так не считаю, Долли. В прошлом мы говорили о вещах постыдных. Больше этого не нужно.

В его голосе сквозило осуждение, и внутри я вспыхнула. Когда мы с Китти только приехали в колонию, я принялась творить разные безрассудства. Узнав, что ношу очередного младенца Николаса, я словно немного обезумела. Днями усердно трудилась на плантации Келлса, а ночами отплясывала с матросами на балах мулаток. В прибрежных борделях продавала свое никчемное тело.

Это было глупо.

Я зарабатывала деньги для выкупа. Но на самом деле усмиряла свой непокорный дух. Я не видела в себе ничего хорошего. И Келлс тоже никогда не увидит.

Я набрала побольше воздуха, выдохнула и изгнала чувство вины, а потом свернула тряпку для пыли.

– Я почти закончила.

– Возможно, сегодня я останусь в Обители. Тебе может еще понадобиться моя помощь.

– О чем это вы? Мне тут никто не нужен. Особенно сиделка.

Он досадливо потер шею, и я пожалела о своих словах.

Келлс уставился на бумаги на столе, а меня отвлекла грызущая боль в пояснице. Наши отношения становились все более неловкими. Когда мы сюда только приехали, Келлс вел себя по-отечески, переживая о моих печалях и настроении. Потом принялся давать братские советы, когда я загоралась гневом или меня ловили на выходе из Обители.

Теперь я стала слишком грузной и не могла так легко улизнуть.

И как же нам быть? Лишь оставаться хозяином и служанкой.

– Тебе больно, Долли?

– Нет. – Я принялась перебирать стопку бумаг. Казалось, наиболее безопасно всматриваться в счета Келлса и его деловые письма. – Мне не нужны особые привилегии, ничего не нужно. Я стараюсь стать лучше.

– Не стоит так суетиться. Отдохни. У меня есть и другие слуги. Земли здесь процветают, гораздо лучше, чем на Монтсеррате. Я знал, что так будет.

– Другие слуги? Рабы или свободные люди?

Он положил кафтан на спинку стула, а треуголку на стол.

– Я нанимаю столько, сколько необходимо, как всегда.

Так вот как он оправдывает то, что владеет рабами?

– Значит, теперь, когда поселенцы вовсю застраивают Демерару, вам приходится часто нанимать людей?

– Труд востребован. И чем дальше в глубь острова, тем больше. Этот остров – просто благословение.

– А владеть землей и рабами – это власть. То, что нужно честолюбивому человеку.

– Что плохого в честолюбии? Помнится, и ты когда-то такой была.

Была.

Неужели Николас все это из меня выбил? Я скрывала свои ночные кошмары от Китти. От сестры осталась лишь оболочка, тихая, едва заметная. Да и я была не лучше. Страх увидеть уродливую физиономию Николаса, боязнь, что он выскочит на меня из засады вместе с ловцами беглых рабов, должны были поселиться у меня в душе, усмирить и заставить затихнуть. Но успокоиться я не могла. Именно тогда воспоминания и застывшие посмертные маски сильнее всего набрасывались на меня. Я и дышать была не в силах.

– Долли…

Кулаком я стукнула по стопке бумаг на столе.

– У меня были мечты, но поскольку я совершала ошибки, для меня все кончено. Я распутничала. Я делала все, чтобы забыть его прикосновения.

Я безразлично посмотрела в ореховые глаза Келлса, тот поджал губы и подошел ближе.

– Перед тобой все еще лежит весь мир. Ты просто маленькая девочка, которая оказалась в положении женщины.

– Так вот что вы обо мне думаете? Помнится, вы говорили, что я храбрая.

– Ты храбрая. Смелая и отважная, но то, что ты дуешься, поскольку я не согласен с твоим выбором, выдает твой возраст.

– Мне почти пятнадцать, скоро я снова стану матерью, я старуха. – Я охнула от острой боли, пронзившей поясницу. – Может, это вы тут ребенок. Злитесь за то, что я натворила. Все никак меня не простите.

Он навис надо мной, но я стояла в его тени и не боялась. Келлс – не Николас. Он никогда бы не ударил меня за то, что я высказалась.

– Разочароваться и злиться – есть разница.

– Кажись, вы себе такую роскошь позволить не можете.

Келлс вымученно вздохнул. Он подошел к большому окну и стал стягивать перчатки для верховой езды.

– Ненавижу ненастье.

– Вы про плохую погоду?

– Да.

– Плохая погода мешает вашей семье приехать сюда с Барбадоса.

Он уставился на меня, я – на него, в глазах его отражался то ли огонь, то ли буря с градом.

– Я построил этот дом и восстановил тот, что на Монтсеррате. Но для Келлсов из Европы он недостаточно хорош. А моя тетя с Барбадоса слишком стара для путешествий.

– Жаль.

Теперь его взгляд полыхал огнем.

– Мне твоя жалость не требуется.

– Опять я не то сказала. Должно быть, вы скучаете по своей семье, как я по мами и Лиззи. Как я скучаю по вам.

– По мне? – Он повернул голову ко мне, потом посмотрел вниз. – Я же здесь.

– Но мы не в ладах. Я скучаю по другу, который был у меня на Монтсеррате.

Он поджал губы, потоптался ногами в блестящих черных сапогах.

– По тому, на кого ты не могла положиться. Кажется, так звучали твои слова.

– Слова маленькой девочки, на которую вы злитесь? Если вы согласитесь снова выслушать ее, она скажет, что сожалеет.

Он потянулся к моей руке. Я чуть-чуть поморщилась, но не из-за него, а из-за боли, вновь пронзившей поясницу.

– Помню, она сердилась по праву.

– Она хочет получить прощение. Прощение за то, что втянула вас в дела, в которых вы не хотели участвовать. Прощения за то, что ходила в бордели, что вела себя как безумная, что была переполнена яростью.

– С этим покончено, Долли.

– Я уже не хожу на пристань, кто ж меня купит с таким пузом. – Боль, резкая и жгучая, охватила спину. Я согнулась, задирая узкую зеленую юбку. – Простите…

Келлс обхватил меня, будто знал, что у меня подогнутся колени. Я привалилась к нему.

– У тебя схватки, родовые схватки, Долли.

– Если помру, так пусть не явится вам мой призрак.

– Я в эту чушь не верю. Добрые католики не суеверны. Я все еще твой друг. Я помогу. Ребенок на подходе.

Келлс поднял меня на руки.

– Полк! Миссис Рэндольф!

Дворецкий не отозвался. Как и суетливая кухарка, миссис Рэндольф.

– Я их не видела, мистер Келлс, – захныкала я.

Отошли воды. В прошлый раз все было иначе, но тогда я и не сражалась так с Николасом, как в кабинете отца.

– Да где же миссис Рэндольф и Полк? – Он принес меня в мою комнату.

Моя сестра сидела на кровати и шила детское одеяльце. Глаза у нее стали как блюдца.

– Китти, – начал Келлс, – ты знаешь, где Полк или миссис Рэндольф?

Она покачала головой.

Каждый мускул у меня в теле сжался, и Келлс перехватил меня крепче.

– Беги найди Полка, твоей сестре нужна помощь.

Китти не шелохнулась.

– Молю, сестренка, – простонала я. Для Китти задача была сложной. Бедняжка все время сидела в комнате. Страх держал ее здесь, но мне нужно было, чтобы она помогла мне, не то я бы померла. – Наберись смелости ради меня.

Сестра подалась вперед, потом побежала.

Келлс поставил меня на ноги, но я тяжело привалилась к нему, и он обхватил меня за живот.

– Если миссис Рэндольф не появится, быть мне сегодня повитухой.

– Вот уж нет.

– Нужно вытащить ребенка. Кто ж еще это сделает?

Больше некому. Женщины умирали, если ребенок не разворачивался. Я видала такое в лазарете. Я закричала, и Келлс снова крепче меня обхватил.

– Не хочу умирать, пока мои мечты не сбудутся!

– С тобой и с ребенком все будет хорошо, Долли. Слышишь? А теперь подвигайся. Так рожают египтянки, даже их царицы.

– Подвигаться?

...

8 9 10

...