Действие четвертое

Настоятель (входит с Фа-цуном, говорит). Сегодня пятнадцатое число второго месяца. Начинаем обряд поминания. Вели монахам играть на ритуальных инструментах. Пригласи госпожу и барышню зажигать курения; если же госпожа еще не вышла, пусть первым зажжет курения господин Чжан. На вопросы госпожи отвечайте, что он – мой родственник.

Чжан (входит, говорит). Сегодня пятнадцатое число второго месяца. Хэшан позвал меня зажигать курения, и я спешу в храм. (Поет.)

На мотив «Свежая вода».

 
    Будды святой монастырь озарен
        полной высокой луной.
    Над бирюзовою крышей
        куполом дым поднялся голубой.
    Дым благовоний
        сливается с облаком в небе,
    Рокот молитвы —
        словно на море прибой.
    Тени от флагов взвиваются ввысь,
    Все прихожане
        сюда на молитву сошлись.
 

На мотив «Внимаю, оставив седло».

 
Звенят колокольчики, бьет барабан,
И эхо от них раздается в углах,
    как вешний раскатистый гром,
А колокол гулкий и Будды труба
Гудят, как под бурею сосен вершины,
    омытые вешним дождем.
Не может осмелиться старый монах
    стучаться в ворота вельможи:
Одна лишь Хун-нян за узорным окном,
    как видно, докладывать может.
Возрадуйтесь, очи
    того, чьи надежды разбиты, —
Должны вы сегодня
    смотреть, пока будете сыты.
 

(Чжан видит настоятеля.)

Настоятель (говорит). Сударь, зажигайте курения первым. Если же старая госпожа спросит, кто вы, отвечайте, что вы – мой родственник.

Чжан (зажигает курения, поет).

На мотив «Опьянен весенним ветром».

 
Я молюсь, чтобы долгие, долгие дни
    прожил тот, кто сегодня живет,
А умершие в небе
    не знали трудов и забот.
Чтобы предки усопшие
    вечный узнали покой,
Я склоняюсь пред Буддой, законом, монахом —
    перед веры основой тройной.
И еще я свечу зажигаю
    с затаенной молитвой одной:
Чтобы очень жестокой Хун-нян не была,
Чтоб хозяйка ее не была так грозна,
Чтоб собака цепная не так была зла.
 

О Будда!

 
Нашей встречей и нашим согласием тайным
    ты воздай за молитву сполна!
 

Старая госпожа (входит вместе с Ин-ин, говорит). Настоятель приглашает нас зажигать курения. Идем, дочка!

Чжан (видит их, смотрит на Фа-цуна, говорит). Сказать тебе откровенно, она – богиня, сошедшая с неба!

Фа-цун (говорит). Этот студент уже два раза так говорил.

Чжан (поет).

На мотив «Упавший дикий гусь».

 
       С неба лазурного
           сходит прелестная фея.
       Верно, ее
           звал я молитвой своею.
       Полон тоскою,
           полон страданием я —
       Рушится царство,
           рушится город пред нею!
 

На мотив «Победная песня».

 
       Уста у нее
           как спелые вишни алеют,
       А носик припудренный
           розовой яшмы нежнее.
       Как груши цветок,
           лицом и бела и нежна,
        И станом она,
            как ива, легка и стройна.
        Изящна, чиста,
        Лицо озаряет
            пленившая всех красота,
        Стройна и нежна,
        И подлинной прелести
            вся воплощенье она.
 

Настоятель (говорит). Разрешит ли госпожа ничтожному монаху сказать несколько слов? У меня есть скромный родственник, сюцай, весь поглощенный учением. После смерти родителей он не имел возможности их отблагодарить. «Разрешите мне внести в поминки свою долю, – попросил он меня, – я хочу поклониться отцу и матери». Я сразу же согласился, но боюсь, что вы, сударыня, сочтете это провинностью.

Старая госпожа (говорит). Родственники настоятеля – мои родственники. Позовите его, я хочу на него посмотреть.

Чжан кланяется старой госпоже. Монахи смотрят на Ин-ин и посмеиваются.

Чжан (поет).

На мотив «Заносчивый вид».

 
  О преклонных годах
      позабыл наш почтенный учитель,
  На помосте святом,
      не сводя с нее взора, сидит.
  С глупым видом глядит знаменитый монах,
      возглавляющий эту обитель,
  И от этого взгляда, как медный котел,
      голова у Фа-цуна звенит.
 

На мотив «Сладкий источник».

 
 Старых и юных, изящных и грубых,
 Большее скопище разных людей
 Вряд ли бывает
     в шумную ночь Фонарей.
 Ты, моя прелесть, мученье мое,
 Встретиться взглядом со мною не хочешь.
 Смотрят украдкой сюда
     слезой омраченные очи.
 

На мотив «Сломанная ветка корицы».

 
 Меня этот взгляд повергает в смятенье,
 Я рану глубокую в сердце несу.
 Мне слышится плач твой – как иволги голос
     меж стройных деревьев в лесу,
 И вижу я слезы – как ветка
     с цветов отряхнула росу.
 Учитель почтенный
     молитву свою позабыл,
 Боясь, что видна благосклонность его,
     поспешно лицо свое скрыл.
 По цину ударить
     монах забывает в смятенье,
 И сердце у служки горит,
     что должен добавить куренья.
 От ветра колеблется пламя свечей,
 Кружатся курения облаком белым.
 А я все смотрю и смотрю на Ин-ин.
 Куренья иссякли, свеча догорела…
 

Настоятель (говорит). Ветер задул светильник.

Чжан (говорит). Сейчас я добуду огня и зажгу курения.

Ин-ин (говорит, обращаясь к Хун-нян). Этот студент все время суетится. (Поет.)

На мотив «Цветы на парче».

 
     Мне так нравится облик его,
     Как весна, дышит свежестью он.
     Наделен он сметливым умом,
     Мир талантом его покорен.
     Закрутился на сотни ладов,
         переходит вперед и назад.
     Верно, он перед нами
         хочет ловкость свою показать.
 

Хун-нян (говорит). По-моему, этот студент… (Поет.)

На тот же мотив.

 
     Когда вечером стало темно
     И наутро, при свете дневном,
     Не давая покоя,
         сегодня шумел за окном.
     Видно, он, когда вечер пришел,
         возле книжного полога лег,
     Но вздыхал без конца
         и дождаться рассвета не мог.
 

Чжан (говорит). Как внимательно смотрит на меня барышня! (Поет.)

На мотив «Флейта из бирюзовой яшмы».

 
     Туго любовь твои брови свела.
     Сердца заботы,
         видно, и ты поняла.
     В сердце запало печали зерно.
     Я догадался,
         чтό затаило оно,
     Страха, смятенья полно.
     Мерно, удар за ударом,
         звуки юньбаня звенят.
     Слышно, как громко монах говорит,
     Служки пронзительный голос звучит.
     Не забирайте
         счастье мое у меня!
 

Настоятель и монахи посмеиваются, играют на ритуальных инструментах. Настоятель звонит в колокольчик, на коленях читает молитву, сжигает бумажные деньги.

Настоятель (говорит). Уже рассвело. Прошу вас, сударыня, и вас, барышня, вернуться домой.

Чжан (говорит). Хорошо бы встретиться здесь с нею еще раз. Но разве такие встречи насытят меня? (Поет.)

На мотив «Утки-неразлучницы».

 
   Душой наделен я – но, кажется мне,
       бездушною я увлечен.
   «Горячее чувство волнует меня —
       бесчувствием я огорчен».
   Не знал я покоя всю ночь напролет.
   Скрывается месяц с небес,
   Разносится звон колокольный,
   Петух на рассвете поет.
   Они возвещают, что скоро отсюда
       моя дорогая уйдет.
   Обряд поминания
       кончился вместе с зарею.
   С двора монастырского
       люди уходят толпою.
 

 
  Спокойно они разошлись по домам,
  А я суетился,
      не знал до рассвета покоя.
 

Все уходят.

Хop (поет).

Заключение на мотив «Стрекочет кузнечик».

 
  Ты затмила луну,
      пристыдила цветы красотою своей,
  И едва, как косой,
      не скосила ты всех – стариков и детей.
 

В ЭТОЙ ЧАСТИ ГОВОРИТСЯ:

 
              Как мать Ин-ин
          пустила дочку погулять,
              Как Цуй Ин-ин
          куренья жгла порой ночною.
 

ПОЛНОЕ НАЗВАНИЕ ЭТОЙ ЧАСТИ:

 
              Как шла Хун-нян
          узнать о сроке поминанья,
              Как Чжан Цзюнь-жуй
          в монастыре не знал покоя.
 

Конец первой части

Часть вторая
Как Цуй Ин-ин внимала ночью звукам циня

Действие первое

Сунь Фэй-ху (входит, представляется зрителям). Моя фамилия Сунь, имя – Бяо, второе имя – Фэй-ху. Ныне, когда на престоле Дэ-цзун, государь династии Тан, в Поднебесной нет порядка. Из-за того, что главный полководец Дин Вэнь-я не умеет управлять армией, я отделился от него и во главе пятитысячного войска овладел Хэцяо. Сегодня я узнал, что у Ин-ин, дочери покойного первого министра Цуй Цзюэ, черные сходящиеся брови, а с лица веет весенней свежестью, словно от лотоса. Ее облик – как у тех, которые «разрушают города и рушат царства»; лицо у нее – как у Си-цзы и Тай Чжэнь. Люди видели ее в округе Хэчжун, в монастыре Пуцзюсы. И вот у меня в сердце родилась мысль: сейчас, когда столько воюют, да еще главный полководец никуда не годится, какой мне толк одному оставаться бескорыстным? Высшие и низшие во всем моем войске! Слушайте мой приказ! Всем людям взять в рот палочки, взнуздать коней и немедленно вступить в Хэчжун! Если я заполучу в жены барышню Ин-ин, исполнится желание всей моей жизни.

Настоятель Фа-бэнь (входит в смятении). Сунь Фэй-ху и с ним пять тысяч разбойников внезапно окружили монастырь, бьют в гонги и барабаны, машут знаменами и кричат, желая получить барышню Ин-ин в жены Сунь Фэй-ху. Здесь нельзя допустить ошибку, и я спешу уведомить старую госпожу. (Уходит.)

Старая госпожа (входит в смятении, говорит). Что теперь делать? Мы вместе с настоятелем пойдем в покои дочери и там посоветуемся. (Уходит.)

Ин-ин (входит вместе с Хун-нян, говорит). С тех пор как я увидела господина Чжана, душа моя рвется ему навстречу, мысли безрадостны, я почти не притрагиваюсь к еде и питью. Сердце мое болит в разлуке, а тут еще конец весны, и я совсем лишилась покоя!

 
          В дивных, исполненных чувства стихах, —
   нежность к луне полуночной;
          Тихо опавших безмолвных цветов
   ропот на ветер восточный.
 

(Поет.)

На мотив «Песня о Ганьчжоу».

 
          Я все больше худею, объята тоской,
          Я таю свои раны, страдаю душой —
          Как мне сладить теперь с уходящей весной?
          И одежда моя мне теперь широка —
          Как же долго еще по ночам
   убивать меня будет тоска?
          Ветерок, расстелив благовонный дымок,
   занавеской играет моей,
          Дождь шумит, ударяя по груши цветам
   в глубине, у закрытых дверей.
          Я безмолвно стою,
   опершись о резные перила,
          И смотрю все туда, куда скрылся мой милый.
 

На мотив «Дракон, мутящий воду».

 
  Рдеет покров облетевших цветов,
  «Вихрем взметает, тоску нагоняя,
      ветер стада лепестков».
  Возле пруда сон рассеялся мой,
  Я у ограды прощаюсь с весной.
  Бабочек легкой пыльцою покрытые,
      с ивы пушинки летят,
  Ласточки с глиной цветов облетевших
      взяли в гнездо аромат.
  Грусти весенней пора коротка,
      нити на ивах длинны.
  Нет человека, что был меж цветов,
      неба края лишь видны.
  Нет аромата
      в цветочной пыльце золотой,
  Силы утрачены
      грустной моею душой.
 

Хун-нян (говорит). Что-то ты невесела, сестрица! Я надушу твое одеяло, поспи немного.

Ин-ин (поет).

На мотив «Полевой сверчок».

 
  На узорном ковре на меня холодком
      одеяло узорное веет.
  Ты не трать на него
      ароматных духов орхидеи:
  Изведешь на него все духи орхидеи,
      я согреться и тут не сумею!
  Во вчерашнюю ночь эти «строки в мешке»
      увлекли меня очень легко,
  А сегодня из «яшмовых зал» человек
      от меня далеко-далеко.
 И присесть не дает беспокойство во мне,
 И забыться никак не могу я во сне.
 Я на холм поднимаюсь,
     но радость все так же далёко,
 И бесцельно брожу я в тоске одинокой,
 И любовью полна,
     словно в сон погружаюсь глубокий.
 

На мотив «Радость Поднебесной».

Ах, Хун-нян!

 
 Лягу ль вздремнуть я на шелк цзяосяо,
     что на подушке моей,
 Выйду ли я погулять из дверей, —
 Рядом со мной
     милый все время как тень.
 

Хун-нян (говорит). Это не касается Хун-нян, мне хозяйка велела только одно: быть все время с сестрицей.

Ин-ин (говорит). Моя матушка, конечно, не могла этого предвидеть. (Поет.)

 
 Лишь охранять
     приказала меня ночь и день.
 Быть все со мною
     верной служанке не лень.
 Матушка строгая
     держит меня как в плену:
 Лишь бы прилично вела себя дочка, —
     цель она видит одну.
 

Хун-нян (говорит). Ты, сестрица, никогда раньше не бывала так неласкова со мной. С тех пор как ты увидела этого студента, сердце твое как будто лишилось покоя. Почему бы это?

Ин-ин (поет).

На мотив «Ночжа».

 
Раньше было: чужого увижу когда,
Я сама не своя от стыда;
Если гостя случалось в дому повстречать,
От стесненья не знала, где стать.
Но едва только он повстречался со мной,
Сразу стал мне он словно родной,
И на рифмы его
    из услышанных ночью стихов
Мой созвучный ответ был тотчас же готов.
 

На мотив «Сорока ступила на ветку».

 
Как согласны все строки на диво,
Как в них каждое слово правдиво!
Больше значат стихи про ночную луну,
Чем узора слова на платке в старину.
Кто бы мог до него
    протянуть мою тонкую нить,
О заботе моей
    за восточной стеной возвестить!
 

На мотив «Вьющаяся травка».

 
Я все про ученость его вспоминаю —
Он ею наполнен до края.
Лицо привлекает своей чистотой,
    весь облик его величав,
Душа покоряет своей теплотой,
    влечет своей мягкостью нрав.
Нежданно стихи, что прочел он тогда,
    в душе утвердились моей.
 

Он учился так, что, как говорится,

 
«Однажды его сочинений слова
    как звезды Ковша засияют», —
 

Видно, не зря

 
   «Учась, десять лет у окна своего
       совсем он не видел людей».
 

Пантомима. Сунь Фэй-ху входит с войском, окружает монастырь, уходит с войском.

Солдат (кричит за сценой). Люди в монастыре, слушайте! Если вы в течение трех дней вышлете Ин-ин в жены нашему начальнику, то все будет улажено миром. Но если пройдет три дня и она не будет нам выдана, мы сожжем вашу обитель, а всех монахов и мирян казним. В живых не оставим никого!

Старая госпожа и настоятель вместе входят, стучат в дверь.

Хун-нян (посмотрев, говорит). Сестрица, там у дверей хозяйка и настоятель.

Ин-ин встречает их.

Старая госпожа (говорит). Знаешь ли ты, что случилось, дитя мое? Сегодня пять тысяч разбойников во главе с Сунь Фэй-ху окружили монастырь; говорят, что у тебя черные сросшиеся брови, что лицо твое, как лотос, веет весенней свежестью, что ты похожа на Тай-чжэнь, «крушившую царства и города». Они хотят взять тебя в плен и сделать женой своего главаря. Что же теперь делать, дочка?

Ин-ин (поет).

На мотив «Запись о главном».

 
   Покидает душа мое тело от страха,
   Предвещают мне скорую гибель слова,
   Не осушат струящихся слез рукава.
   Не пойти я туда не могу,
       и не в силах туда я пойти —
   И вперед и назад мне закрыты пути.
         Так куда же теперь нам бежать от беды,
  где опору средь близких искать?
         Но не могут спастись сирота и вдова,
  одинокие дочка и мать.
         Может быть, мой усопший отец —
  это самый счастливый из нас.
         Барабанов военных разносится гром,
  он высокое небо потряс.
         Словно тучи, войска нас теснят и теснят,
         Ливнем сыплется частая поступь солдат.
 

На тот же мотив.

 
         Разнеслась же молва – как глупы те слова,
         Будто брови мои и прямы, и черны,
         От лица будто веет дыханьем весны!
         Если б я, как Тай-чжэнь,
  могла страны крушить и крушить города,
         Верно, триста монахов спасла бы тогда!
         А пять тысяч злодеев скосила бы вмиг,
  не оставила даже корней, —
         Ведь они позабыли о семьях своих
  и утратили верность стране.
         И народ они грабят простой,
  нагоняя бесчинствами страх,
         И поджечь угрожают обитель они,
  что подобна дворцам в небесах.
         Я жалею, что нету на них Чжугэ Ляна,
         Чтобы стан их спалить, как на склонах Бована.
 

Старая госпожа (говорит). Мне уже шестьдесят лет, и жить осталось недолго. Но как быть с дочкой, которая так молода и еще не служила мужу?

Ин-ин (говорит). Дочь ваша думает вот что: можно спасти жизнь всей семьи, если отдать меня в жены этому молодчику.

Старая госпожа (плачет, говорит). У нас в семье не бывало мужчин, преступивших закон, и женщин, вторично вышедших замуж. Как же я могу подарить тебя разбойнику? Ведь от этого весь наш род покроется позором!

Настоятель (говорит). Пойдемте вместе в зал для молений, спросим у монахов и мирян, что они думают. А потом мы с вами обсудим, как лучше поступить.

Вместе идут в зал для молений.

Старая госпожа (говорит). А ты что думаешь, дочка?

Ин-ин (говорит). Лучше отдать меня разбойнику. Этим я сделаю сразу пять добрых дел. (Поет.)

На мотив «Во внутреннем дворике».

 
     Во-первых, почтенную мать
         грабителям я не предам;
     Злодеям не дам, во-вторых,
         в золу обратить этот храм;
     Избавивши, в-третьих, обитель от бед,
         покой возвращу я монахам;
     В-четвертых, не дам
         потревожить отцовского праха;
     А в-пятых, хотя
         Хуань-лан еще мальчик у нас…
 

Хуань-лан (перебивает). Ну что там обо мне говорить!

Ин-ин (поет).

 
     Нельзя, чтоб фамилии Цуй
         последний потомок угас.
     Неужто Ин-ин
         сегодня себя пожалеет
   И даст всех монахов в крови утопить
       забывшим про совесть злодеям;
   Неужто позволит,
       чтоб эта обитель сгорела
   И с пылью дорог
       смешалось отцовское тело.
   И даст, чтоб навек
       угас, прекратился наш род,
   И милости может
       забыть материнских забот?
 

На мотив «Листья ивы».

 
   Увы! Может отпрыск последний
       погибнуть в семье нашей скоро,
   А если злодею служить соглашусь,
       свой род я покрою позором.
   Уж лучше на шею накину я шелк
           и с жизнью расстанусь своею,
   А гроб с моим телом потом
   Отправите этим злодеям, —
   Быть может, от бед
       я смертью избавлю наш дом.
 

На мотив «Песня молодости».

Матушка!

 
   Все об Ин-ин
       скажут: была она дочкой дурной.
   Добрым словам
       разве захочет поверить чужой?
 

Матушка!

 
   Нужно ли так сожалеть об Ин-ин? —
   Стоит пожертвовать жизнью одной.
 

Но у вашей дочки есть еще один план!

 
Кто бы он ни был – пусть будет любой,
Только способный на подвиг герой,
Что уничтожить сумеет злодеев,
Замыслы злые по ветру рассеяв, —
Пусть породнится он с нашей семьею
Так же, как Цинь сочеталася с Цзинь.
Рада я всею душою
Зваться женою героя!
 

Старая госпожа (говорит). Этот план гораздо лучше. Хотя это и не очень подходит для нашего дома, но это все-таки достойнее, чем твоя гибель среди разбойников. Почтенный настоятель, объявите всем в зале для молений: кто найдет способ отогнать разбойников – будь то монах или мирянин, – получит в жены Ин-ин и богатое приданое.

Настоятель объявляет. Пауза.

Чжан (входит, ударяет в ладони). Я придумал способ отогнать злодеев. Почему не спросить меня об этом? (Видит старую госпожу.)