Глава 2

Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете.

Александр Куприн, «Гранатовый браслет»

Находиться рядом с Даном каждый раз значило что-то новое, но у этого «чего-то» для меня была одна нерушимая основа – безопасность. Находиться же рядом с Дьяволом в его личных комнатах значило гораздо большее. Ароматный букет из редчайшей привилегии в окружении пышной благосклонности, перевязанный прочным доверием.

Он был подарен мне так же, как и серьга-звезда, вместе с новым именем, одним поздним вечером, когда, открыв глаза, я увидела над собой синий тюль роскошного балдахина. С той поры я делала все, чтобы этот подарок сохранил свой первозданный вид. Малейшая угроза его целостности рассматривалась как смертельная, и я поступала с ней соответствующе. Уничтожала быстро, уверенно и безжалостно.

Правда, тогда я подобного о себе не знала. Мне все еще было четыре, и моя реальность только что сменилась с привычных холода и грязи на струящийся тюль, мягкость кровати, треск дровишек и головокружительные ароматы еды, огня и чего-то неизвестного, исходившего от постельного белья. Я помню, как решила, что, скорее всего, заснула навсегда где-то там, во дворе, а эта кровать и запахи – милость Создателя, позволившего мне вкусить блаженство, тепло и уют.

– Проснулась, Хату?

Его тихий голос пробрался в голову шелестом волн, принося пену воспоминаний, каждое из которых казалось невозможнее предыдущего. Золотые пуговицы белого костюма и забота прежде незнакомых рук, успокаивающий взгляд и бесподобные черные крылья, ласковая улыбка и волшебное обещание навсегда забрать меня прочь от страха.

Привстав на локтях, я тотчас села, обнаруживая себя в ночной сорочке лавандового цвета среди белых покрывал, расшитых синими цветами. Кровать была так огромна, что на ней уместилось бы еще десять таких же девочек. Завертев головой, видя остальную комнату сквозь полупрозрачную завесу, я растерялась, с какой стороны с нее слезть.

– Влево, – подсказал Дан, и я послушалась, вблизи заметив тонкий просвет между тюлем.

Осторожно отведя легкую ткань в сторону, я опасливо выглянула в комнату, оказавшуюся едва ли не больше всего первого этажа старого дома, где я жила до этого. Первыми в глаза бросились танцующие языки пламени в широком зеве камина, выложенного из черного камня. Тогда он показался мне сценой, где огонь рассказывал свои истории тем, кто мог их понять. У камина, на одной широкой ножке в виде ствола могучего дерева, чьи корни словно врастали в пол, возвышался заставленный едой стол с двумя глубокими креслами.

В правом, откинувшись на спинку, сидел Дан, точно такой же, каким я его запомнила, только без крыльев и пиджака, но в белой рубашке с широкими рукавами, собранными у запястий. Я улыбнулась раньше, чем сама это поняла. Он улыбнулся в ответ, ничего не говоря, терпеливо позволяя рассматривать все, что я могла увидеть со своего места.

Конечно, глаза возвращались к нему почти после каждого вздоха, но это не помешало удивиться шкафу-великану, полному разноцветных корешков книг, восхититься красотой мягкой мебели, сочетающей светлую древесину и глубокую небесную синеву, заметить две закрытые двери… Живот напомнил о себе где-то между картиной с каким-то сражением над кушеткой у противоположной стены и очередным быстрым взглядом на Дана.

– Смелее, дитя, – указал мужчина на кресло напротив. – Присаживайся и поешь. Возможно, тебя стоило сначала покормить, а после погрузить в сон, но твое хрупкое состояние не оставило выбора даже мне, – он чему-то усмехнулся. – Хату?

– Мне правда можно съесть это? – Я не спешила слезать с кровати, боясь, что как только ноги коснутся пола, сон во сне закончится, и я проснусь с «поющим» животом в каком-нибудь укромном углу дома, куда взрослым не пробраться.

– Разумеется, – кивнул Дан, сделав изящный приглашающий жест рукой.

– А… а что я буду за это должна? – тянула я время, потому что каждое слово прекрасного господина лишь подтверждало мою болезненную догадку.

– Позволь поинтересоваться, дитя, помнишь ли ты, кто я? – спросил в ответ Дан.

– Добрый господин, разрешивший называть себя Даном, – выпалила я, кем он был конкретно для меня.

Моргнув, он рассмеялся, и мне показалось, что от этого звука что-то поменялось в самой комнате. Как будто в ней стало больше света и легче дышать, а, может, я просто начинала понимать, что это не сон, и пробуждение мне не грозит.

– Тогда, если я добрый господин, разве я могу потребовать плату за еду у голодного дитя?

– Ой, – я закусила губу, медленно слезая с кровати на толстый черный ковер. – Извините, я не хотела вас оскорбить, – пробормотала я, свесив голову под очередное урчание в животе. – Но… так не бывает. Я могу…

Я лепетала ему что-то о том, что могу носить письма и убираться, потому что в моем мире так все и делалось. Женщины на рынке иногда давали еду с прилавков, хлеб или фрукты в обмен на услуги, вроде сбегать и посмотреть, много ли покупателей у других торговок на противоположных рядах, или отнести что-нибудь кому-нибудь. Однажды меня накормили горячей кашей за то, что я подмела пол. Услуга за услугу. Или услуга за монеты.

– Хату. – Я вздрогнула, когда его карие глаза оказались прямо передо мной. – Милое дитя, – он нежно погладил меня по щеке костяшками пальцев, не задевая кожи кольцами. – Отныне ты под моей опекой, не трать мгновения своей новой жизни на воспоминания о прошлой. У тебя будет все, что необходимо, тогда, когда требуется, по праву, данному любым из моих имен и властью, что они в себе несут. В этих местах, – он чуть усмехнулся, – она безгранична. А теперь ешь, я не люблю повторять дважды.

Посмотрев, как я забралась в кресло, Дан вернулся в собственное, и все тарелки на столе разом придвинулись ближе. Мясо и овощи. Фрукты и сыр. Хлеб и сок. Такого богатого стола я не видела, пожалуй, никогда.

– Все, что хочешь, – правильно расшифровал мой неуверенный взгляд Каратель.

Он помог мне нарезать мясо и посоветовал жевать медленнее. Завороженная его плавными движениями и бликами пламени на серебре ножа с закругленным концом, я так и сделала, но все равно казалось, что веду себя как-то неправильно. Каждый раз, когда я воровато поглядывала на него исподлобья, опасаясь увидеть отвращение или что-то столь же ранящее, оказывалось, что Дьявол смотрит лишь на огонь в камине, словно тот что-то ему рассказывал. Иногда даже чудилось, что прекрасный господин кивал ему, будто с чем-то соглашаясь.

– Итак, Хату, – он заговорил со мной ровно в тот момент, когда я подумала, что больше еды в меня уже не влезет. – Изначально я планировал забрать тебя к себе не раньше, чем тебе исполнится шесть лет, но некоторые обстоятельства, – Дан сузил глаза, и огонь в камине стал ярче, – принесли с собой перемены. Твои комнаты все еще готовят, поэтому остаток этой ночи ты поспишь здесь, в моих покоях, – его рука едва заметно качнулась в сторону кровати, с которой я лишь недавно поднялась.

– М-мои комнаты?

– Разумеется, – утвердил Дьявол, давая понять, что мне не послышалось. – Я распорядился, чтобы твои окна выходили на сад и одно из озер, приятный вид способствует глубоким размышлениям и дарит спокойствие, которого тебе пока не хватает, – конечно, он не мог не заметить мои ерзанья.

Я раскрыла рот и тут же закрыла, понимая, что повторять за ним почти каждое слово глупо, пусть и очень хочется. В первые дни нашего знакомства это было едва ли не навязчивой идеей. Стоило лишь Дану что-то утвердить, как мне хотелось услышать это еще раз, неважно, к какому факту, вещи или событию относилась его уверенность.

– Спрашивай, Хату, этим вечером я готов ответить на все твои вопросы, малышка, – улыбнулся Каратель.

У меня в голове вертелось много чего, от самого очевидного, до куда более сложного, но первой с языка сорвалась неожиданность, которую я пыталась запрятать как можно дальше с тех пор, как открыла глаза.

– Это правда все по-настоящему?

– Да.

– И ты действительно…, тот, кто…

– Я много кто, и еще больше что, дитя. С каждым днем здесь ты будешь понимать это все сильнее, до мельчайших острых граней и отблесков, – он подпер голову рукой, положив вторую на подлокотник, смотря на меня куда серьезнее и внимательнее, чем до этого.

– А «здесь» – это где? – я вжалась в спинку кресла, заползая на сиденье так далеко, что ноги перестали касаться пола.

– Есть предположения?

Создатель правит Небесным царством, охраняемым его волей и Первыми Детьми, где в свете солнца и звезд находят покой чистые души. Под ним, созданное его волей, Царство смертных. И последнее, третье царство, Царство Тьмы и Огня, воздвигнутое вопреки его воле. Так рассказывали священнослужители, я слышала их слова, сидя у стены храма.

– Мы в… царстве Тьмы и Огня?

Дан рассмеялся. Снова. Так заразительно, что я разулыбалась и заслушалась, как иные замирают от нежных трелей птиц, празднующих приход весны.

– Нет, дитя, Подземье, как Верхнее, так и Нижнее с его бесконечностью страданий, созданы для душ, полных мрака и того, о чем мне не хотелось бы сейчас рассказывать столь очаровательному созданию, – покачал он головой, отсмеявшись. – Между смертным миром и Подземьем простирается Междумирье – место моей власти, где, помимо моих подданных, могут обитать души, не заслужившие ни Небес, ни Подземья. Сейчас мы находимся в Садах времен – моей третьей и самой удаленной резиденции, которая станет твоим домом. Завтра я покажу тебе особняк и прилегающие территории, а также представлю тем, чьи имена тебе нужно знать.

Я закусила губу, раздумывая над следующим вопросом. Тогда наивность, незнание и непонимание многих вещей служили мне защитой. Я могла спросить о чем угодно без стеснения, оглядки на приличия и страха подвоха – обязательной приправы в речи каждого, кто хоть чего-нибудь стоил в царстве Карателя.

– Что я буду делать здесь?

– Жить и взрослеть, Хату, – серьезно ответил Дьявол. – Ты будешь учиться всему, что доступно смертным детям, и постигать то, чего им никогда не узнать. Однажды, при должном старании, ты обретешь достаточно сил и власти, чтобы нести мою волю и действовать от моего имени самостоятельно, независимо от того, с кем из представителей Подземья тебе придется иметь дело.

– Но… – я оборвала себя, чувствуя привкус неправильных слов, как горькую микстуру. – Зачем это тебе? В смысле… я.

Я помню, как его глаза вспыхнули золотыми искрами, и особая нежная, слегка лукавая улыбка изогнула губы Карателя, выпуская самый честный ответ из всех, что существовали в трех царствах.

– Затем, что я так хочу.

Дьявол всегда получал то, что хотел, но его желания никогда не были спешными или похожими на капризы расшалившегося ребенка. Его «хочу» охватывало десятилетия и века, явления и территории, чужие плоть и кровь, жизнь и смерть, веру и волю. Конечно, в тот первый вечер и многие семидневья после я не осознавала и крохи от масштаба его могущества, но чему-то, проросшему тогда из моего сердца, понимание не требовалось.

Сытая и согретая, я сидела в его личных покоях и на любые вопросы, даже самые неосторожные и неуклюжие, получала не тумаки, не ругань, не крики, а настоящие ответы. Впервые за все время, что я помнила саму себя, на меня смотрели как на что-то заслуживающее внимания, доверия и заботы. В ту минуту я имела больше, чем у меня когда-либо было, и это перевернуло мой маленький, до того никому ненужный мирок.

Благодарность вырвалась наружу судорожным всхлипом. Обхватив себя руками в бесполезной попытке удержать все, что всколыхнуло участие и слова Дана, я хотела подтянуть колени к груди, но Дьявол оказался рядом раньше. Заглядывая в глаза с тревогой, он присел на корточки, и его большие пальцы стерли слезы с моих щек.

– Я расстроил тебя своей честностью, Хату?

Я замотала головой, потому что «расстроил» между ним и мной звучало самой глупой шуткой. Как может расстроить тот, кто за один день дал все, о чем я и мечтать не смела?

– Тебе… что-то не нравится, ты не хочешь быть здесь?

Я ошиблась. Вот самая глупая шутка между ним и мной.

Я и сейчас не знаю, что это было, где родилась та смелость, и как, будучи совсем несмышленышем, я распознала самое важное. Наверное, все дело в том, что я больше чувствовала, чем думала, это стало некой закономерностью, особенностью моего поведения рядом с Даном. Внимательно его слушая и понимая, что говорит Дьявол, я всегда сосредотачивалась не только на словах, но и причине, по которой они произнесены.

Я сорвалась с места и прижалась к нему, словно все еще сидела в холодной грязной луже. Пальцы сцепились в замок на шее Карателя, и он поднялся со мной, поддерживая и успокаивающе поглаживая по спине.

– Я хочу быть только здесь, рядом с тобой, – мой голос дрожал от слез и переживаний, а, может, от прежде неведомой мне нежности. – Я буду делать все, что нужно, прекрасный господин, если вы чего-то хотите, этого хочу и я.

– Хату… будь осторожна в словах, дитя. – Вернувшись в свое кресло, Дан устроил меня у себя на коленях. – Особенно в том, кому их говоришь. Слова в моем царстве такое же грозное оружие, как клинок или магия, и здесь много тех, кто готов вцепиться в любую оплошность, чтобы ею же и уничтожить.

– Другие не ты, – уверенно, пусть это смотрелось смешно в компании шмыганья и всхлипов, заявила я.

Да, я была маленькой, но не сумасшедшей, неспособной заметить очевидного. Если бы Дан хотел причинить мне вред, я не оказалась бы рядом с ним перед камином, а, скорее всего, все еще мерзла и сочиняла сказки урчащему животу. В лучшем случае.

– Устами младенца… – усмехнулся Дан, пропуская мои волосы сквозь пальцы. – Верно, Хату, я не желаю тебе вреда. Однако это не значит, что при… существенном нарушении правил этого дома или Подземья, я оставлю тебя без наказания.

– Но тогда я должна точно знать, что можно, а что нельзя, – пробормотала я, потому что провинностью в моем старом доме могло стать что угодно, а для наказания иногда и причин не требовалось.

– Разумеется, – согласился Дьявол. – Я никогда не трогаю невиновных, Хату. Это один из основных законов Подземья, каждый из которых ты вскоре узнаешь. Ты хочешь спросить еще о чем-то?

– Можно я еще тут так посижу? – неуверенно спросила я, поднимая голову. – Простите, я не хотела… – я задергалась, осознав, что веду себя неприлично и, возможно, уже что-то нарушаю, но руки прекрасного господина остановили меня, уверенно усаживая обратно.

– Разве я сказал, что мне неудобно, или такое положение меня утомляет? – мягко спросил Дан, поддев меня за подбородок и вынуждая смотреть в глаза. – Ты – удивительное создание, Хату.

– П-почему? – сглотнула я, наблюдая, как его глаза светлеют, и в них появляются золотые искорки.

– Потому что тебе, малышка, уютно на коленях у Карателя.

Всегда было и всегда будет. Независимо от того, в каком настроении я находилась и сколько мне было лет, я могла забраться на его колени, оставляя все тревоги и волнения там, за границей его кресла.

Эта привычка возникла тем вечером, когда одна маленькая девочка поняла, что больше не одна и на ее стороне сам Дьявол.

Эта привычка возникла тем вечером, когда один прекрасный господин, думавший, что знал и испробовал за свою вечность все, вдруг понял, что ошибался.

Лучше бы тогда ошиблась я.