Читать книгу «Жена фабриканта. Том 2» онлайн полностью📖 — Валерии Евгеньевны Карих — MyBook.
cover



























– А еще я богат, имею дело с наличными, вы предположили, что они всегда есть в моем доме, и по-видимому, это и есть главная причина вашего прихода, – с иронией поддел его Стольберг.

Массари подумал и рассмеялся:

– Всегда приятно иметь дело с умным человеком. Вы точно угадали, нужны деньги. И поэтому мы к вам пришли.

После этого обстановка в комнате разрядилась, и Стольберг вместе с Массари оживленно заговорили об одном из последних принятых законов

И пока они разговаривали, Петр, сидевший рядом с ними с безучастным видом, испытывал стыд и растерянность, занимаясь самоедством, свойственным некоторым творческим и малодушным натурам, когда и хочется что-то изменить, но не хватает решимости. Он понимал, что участвует в преступлении, и что он только что поставил личную подпись на векселях, не имея на это никакого морального и юридического права. Он безуспешно пытался себя убедить, что к этому его вынудили сложившиеся обстоятельства, и что он ни в коей мере не виноват в происходящем, и уж тем более он не является зачинщиком, а в душе всё больше нарастало отвращение к себе. И вдруг ему страстно, до дрожи захотелось увидеть, какой будет реакция Стольберга, а особенно Массари, какие ошеломленные и возмущенные лица сделаются у них обоих, если он сейчас встанет и выплеснет им всю правду .

«Этот подлец как пить дать потом откреститься от всего, а меня-то уж он точно утопит… А хорошо было бы глянуть, как он станет юлить и изворачиваться перед Стольбергом, лишь бы спасти свою шкуру», – думал он, с ненавистью глядя на самодовольно разглагольствующего Масссари.

Потом его мысли перескочили на размышления о том, не заявит ли последний в полицию, когда откроется правда. А если заявит, и слухи дойдут до матери и Ивана, то что те предпримут? Откажутся от него? И подаст ли матушка к уже открытому в связи с этим преступлением уголовному делу еще и свое заявление о краже у них дома? Что же он натворил… Да разве мог ли он еще три года назад подумать, что такое случиться! А все из-за слабости к вину. А матушка… .неужели она от родного сына откажется и даже нисколько не пожалеет?! А что скажет брат Иван.... Они, поди, его и так уже презирают. А теперь и вовсе возненавидят…Что же он натворил? Как мог?!

12

– А вы что же молчите, Петр Кузьмич? – С теплой отеческой улыбкой обернулся Стольберг к младшему Ухтомцеву. Тот приподнялся, снова присел и с торопливой неловкостью пояснил:

– Да я ведь, собственно говоря, передал ведение своего дела в руки Дмитрия Николаевича. У него и опыта в подобного рода делах побольше, чем у меня.

– Понимаю. Хотелось услышать еще и вашу точку зрения. На вас никто не давил, когда вы передавали бумаги? – прямо спросил Стольберг. Голос его прозвучал вкрадчиво, прищурившись, он вопросительно глядел на Петра.

«Похоже, что он нас давно раскусил. Но почему не выгоняет?» – думал Массари.

«Он видит, что я стыжусь, и жалеет…» – Петр был потрясен. Всё больше волнуясь, он сбивчиво начал рассказывать:

– Видите ли, я начал свое дело недавно, решив продавать рыбу. И мне, пользуясь моей доверчивостью и неопытностью, большую часть партии подсунули тухлой. Деньги все разошлись на оплату товара, рабочих и аренду морозильников и переработку. Я израсходовал всё, что у меня было. Обратился к посредникам, и те свели меня уже с архангельскими купцами. Те предложили купить у них еще одну партию рыбы на выгодных для меня условиях. Я подумал и согласился, оставил им задаток, забрал рыбу и развез ее по торговым лавкам. Договорился с архангельскими купцами доплатить оставшуюся сумму уже после продажи всей партии. А у них неожиданно поменялись планы, собрались на родину, и они попросили меня полностью расплатиться. Но рыба-то вся не продана. И денег взять мне негде. К родным я, по понятным причинам, обращаться не хочу. Обратился к Дмитрию Николаевичу, и он пообещал посодействовать…

– Когда Петр Кузьмич пришел ко мне неделю назад в поисках помощи и содействия его делу, на нем и лица-то в тот момент не было. Молодой, порядочный и неопытный в наших торговых делах человек, Петр Кузьмич впервые столкнулся с обманом заезжих торговцев из Астрахани, – подтвердил Массари.

– Ну не знаю, не знаю, про астраханских купцов никогда плохого не слышал. Обычно они честно ведут торговые сделки и полностью отвечают по денежным обязательствам. Не слышал, чтобы хоть кто-то из них кого-нибудь надул. Можете сказать, кто из них имел с вами дело?

– Купец Ехануров Николай Иванович, – отвечал Петр.

– Не слышал о нем, наверное, это какой-нибудь нечестный посредник или мошенник. Но если желаете, наведу справки через своего поверенного.

– Спасибо, не нужно вам хлопотать. Дмитрий Николаевич уже всё разузнал про него, – ответил Петр и опустил глаза. Ему был неприятен этот разговор: приходилось выкручиваться и оговаривать совершенно незнакомого человека, имя которого он сегодня услышал впервые от Массари, когда подписывал в его доме свои векселя.

– Если позволите, Давид Абрамович, дополню по нашему делу. У нас имеется доверенность, выданная Александрой Васильевной Ухтомцевой на имя ее младшего сына Петра Кузьмича. Можем показать, если пожелаете, – прибавил Массари, изображая на лице готовность немедленно приобщить доверенность в подтверждение своих слов.

– Это потом… Итак, господа, вы хотите получить от меня деньги в обмен на подписанные по доверенности векселя господина Ухтомцева? Верно?

Оба мошенника почти одновременно кивнули головой.

– А есть ли еще какие-нибудь доказательства вашей искренности? – вдруг спросил Стольберг.

– Ну, знаете ли! Уж если вам недостаточно предъявления доверенности и подписанных накладных на получение рыбы, то уж и не знаю, что еще может понадобиться для подтверждения наших честных намерений! – негодующе произнес Массари и поднялся с места. Весь его облик выражал оскорбленное самолюбие.

– Не считаем себя вправе вас больше задерживать. Позвольте откланяться, Давид Абрамович, мы уходим, – сухо добавил он и выразительно посмотрел на Петра, который продолжал сидеть с рассеянным видом, углубленный в собственные переживания. Как будто очнувшись, Ухтомцев поднялся и направился к двери, где остановился в ожидании Массари, и ещё раз напоследок оглянулся на хозяина дома, чтобы попрощаться. Взгляд его показался Стольбергу каким-то растерянным, жалким. Внезапно нахмурившись, он повелительно произнёс:

– Что же вы так заспешили, господин Массари? Я кажется, еще и не дал вам свой окончательный ответ. Или вам не нужны деньги? Я имею полное право подвергать сомнению действия любых неизвестных мне людей, неожиданно заявившихся в мой дом с деловым предложением, – он намеренно сделал ударение на последних словах, подчеркивая, что не верит им. – Считаю, что ваша поспешность похожа на бегство. Вы почему-то не довели дело до конца и сдались без боя, Дмитрий Николаевич, – в голосе хозяина дома слышались неприкрытая ирония, легкая насмешка и вызов.

И Массари поднял брошенную перчатку. Подумав, он кивнул головой и сказал:

– Вы правы, – вернулся и с вызывающим видом развалился в кресле. – Я деловой человек и готов продолжить беседу.

– Вот и хорошо. Деньги любят рассудительных людей и обдуманных действий. Ну а нам, деловым людям, нужно подчиняться и сдерживать гонор, не правда ли, Дмитрий Николаевич? – в голосе Стольберга, получавшего искреннее удовольствие от разговора, проскользнула ироничная насмешка. К тому же где-то в глубине души у него уже разыгралось любопытство дельца, почуявшего близкую наживу.

– Вы правы, – холодно согласился Массари, испытывая ненависть к выскочке купцу, перед которым ему, потомственному дворянину, приходилось унижаться. Ну что ж, ради денег придется потерпеть.

– Вам нужны деньги, и вы готовы идти на жертвы, которые, как вам кажется, могут вас унизить. Но если с вашими желаниями, господа, всё понятно, то что нужно мне? Вот в чем вопрос… – будто прочитав его мысли, протянул Стольберг и задумчиво взглянул на страдающее лицо Петра Ухтомцева.

– У нас есть доверенность от Ухтомцевой на ее младшего сына на право подписи и есть векселя. Два на две тысячи рублей и один – на шесть тысяч. Нужны наличные. Необходимо расплатиться с архангельскими купцами до вечера сегодняшнего дня. Они уже завтра уезжают. А от оплаты векселями эти люди отказываются, просят деньги, – напористо продолжал говорить Массари. Он угодливо заглядывал в лицо Стольберга, выражая всем видом готовность предоставить любые доказательства для подтверждения своих слов.

– Понятно, что денег просят, кому их не надо… Петр Кузьмич, а какую вы рыбу купили? – обратился Стольберг к Ухтомцеву.

– Лосось, судак, омуль, черная икра, – дрожащим голосом перечислял тот, проклиная себя в душе за ложь и желая как можно скорей убраться из гостеприимного дома и от внимательного взгляда его хозяина.

– А где можно посмотреть на нее?

– Да за вашу доброту, любезный Давид Абрамович, даже не беспокойтесь об этом. Завтра же утром доставим вам на дом рыбу, – вмешался Массари, изображая на лице готовность угодить.

– Спасибо. Позвольте дать вам совет, Петр Кузьмич?

Тот согласно кивнул.

– Скоропортящимся товаром, птицей, мясом и рыбой лучше заниматься зимой, когда затраты на хранение ничтожны. Занялись бы вы лучше как ваши старшие братья металлом, или же на худой конец продажей зерна и хлеба. Могу в этом деле вам посодействовать. Это сразу принесет вам прибыль, ваш брат занимается хлебом. И вы возьмитесь, хлеб всегда будет нужен и будет иметь постоянный спрос у всех сословий.

– Я думал об этом. Просто случай с рыбой подвернулся, вот и попробовал, – не без самоиронии пояснил Петр. Стольберг понимающе улыбнулся:

– Ничего страшного. Все мы с чего-то когда-нибудь начинаем. Любой опыт полезен. Я выдам вам нужную сумму, но удержу для себя комиссию. Вы согласны, господа?

Массари бросил взгляд на Ухтомцева и утвердительно кивнул. Ухтомцев тоже кивнул. А Давид Абрамович в ответ вздохнул и добавил:

– За три ваши векселя в сумме десять тысяч я могу вам выдать на руки четыре цибика чая и тысячу двести пятьдесят рублей. Если вас устроят такие условия. Если нет, другого предложения для вас у меня не будет, – спокойно заключил хозяин дома и откинулся на спинку кресла.

– Позвольте нам с моим клиентом немного посовещаться, Давид Абрамович, – попросил Массари.

– Пожалуйста. Там за портьерой есть глухая комната, специально для переговоров. Дверь открыта, ключ – с внутренней стороны, стены там оббиты двойным слоем войлока и завешены коврами. Вас никто не услышит, – ответит тот.

– За 10 тысяч он нам дает тысячу рублей и чай! Но это же грабеж. Согласитесь, что он предлагает нам маленькое возмещение, – закипятился Ухтомцев, когда они остались одни.

– Да ты что? – накинулся на него Массари. И тут же осекся, воровато оглядевшись вокруг. Затем подступил к Петру, приблизив свое перекошенное лицо и сердито процедил: – Твои фальшивые бланки сейчас гроша ломаного не стоят без настоящей доверенности твоей матери! Благодари бога за то, что он с нас ее не спрашивает! Даже подозрительно, почему… Может, собирается нам навредить? Мы уйдем, а он сразу побежит в полицейский участок? Впрочем, нет, не побежит. Чую, что дело нечисто. С этого напыщенного гуся хоть бы что-то взять. Как говорят, с драной овцы да шерсти бы клок.

Помрачнев, прибавил:

– Он мог нас выгнать без разговоров. И был бы прав. Я бы на его месте так и поступил с неожиданными просителями. Но он слишком жадный, желает с нас выгоду свою поиметь, потому и не прогнал. Любопытство взыграло. А потом, видно, решил, что обвел нас вокруг пальца. Пускай так думает. Деньги возьмем и уйдем. Нет, ты послушай, у нас снова появятся деньги, – в радостном предвкушении добычи крылья его носа задрожали и хищно раздулись. В этот момент он глубоко презирал стоящего перед ним молодого Ухтомцева, ненавидел Стольберга, завидуя ему. Массари почему-то казалось, что тот козыряет перед ним, дворянином, богатством, ставя это себе в заслугу, и всем видом показывая, что имеет право благодаря могуществу денег диктовать любые условия. Он же, Дмитрий Николаевич Массари, потомственный дворянин и владелец обширного родового поместья, пускай даже и находящегося сейчас под управлением опекунского губернского совета, вынужден унижаться перед купчишкой и выскочкой, и просить у того денег.

Не слушая больше Массари, Петр, как потерянный, рухнул на диван, ошеломленно уставившись в пол. Зияющая пропасть разверзлась перед ним, и он явственно увидел ее. Из этой пропасти для него уже не было обратного выхода к честной жизни, впереди маячили суд и Сибирь. Происходящее могло бы показаться ему страшным сном. Но даже в этот момент вряд ли он думал, что череда совершенных им же поступков как раз и привела его к краху. Нет, он снова как закоренелый неудачник стал обвинять в происходящем кого угодно: мать, опекавшую его, брата Ивана, Массари и Жардецкого, втянувших в аферу. А ведь он давал себе зарок рассчитаться с долгами и начать жить честно. Как же так получилось, что он еще больше запутывается, как муха в хитро сплетенной специально для него ловкими мошенниками паутине, и не может ничего поделать? Внезапно ему подумалось, что он может решиться, встать и спокойно уйти из этой комнаты и из дома Стольберга. И этот возможный и простой шаг в его глазах не будет выглядеть как трусливое бегство, наоборот, это будет тот самый решительный поступок, которым он будет гордиться, который приподнимет его в собственным глазах и станет для него тем самым спасением, пускай даже ценой позора в глазах Массари и Стольберга.

«Но какое мне дело до того, что они об этом подумают? Рушится-то моя жизнь, не их… А то, что я думаю об этом, – мой ложный стыд», – здраво размышлял он.

Он поднял голову, предполагая исполнить задуманное, но в этот момент Массари, как будто догадавшись о его намерениях, подошел к двери и остановился, сложив руки, как Наполеон. И когда Петр представил себе, что ему придется подойти к нему и, возможно, даже ударить, чтобы тот его пропустил, он смешался и отвел глаза в сторону. Свойственная его натуре трусость и нерешительность, а скорее всего привычка подчиняться влиянию другого, более сильного характера, удержали его и на этот раз от спасительного шага.

Ухтомцев не знал, что все его колебания отражаются на его лице. Массари, наблюдавший за ним, заметил, что он замешкался, и презрительно усмехнулся. Отойдя от двери, он присел на диван рядом с Петром.

– Когда я распишусь на всех бланках, ты не зевай, предложи ему еще три векселя, по стоимости бумаг на двенадцать тысяч рублей. И мы сшибем с него еще денег. Он жадный и обязательно поведется, тут мы его и примем, тепленького, – поучал он. Увидев промелькнувшее на лице Петра сомнение, холодным тоном напомнил:

– Ты должен отдать мне деньги через три дня. Не отдашь, я обращусь к твоему старшему брату. Теперь мы с тобой крепко повязаны.

«Как пошло и гадко всё закончилось. И как легко этому мерзавцу удалось выманить у меня матушкины векселя, он захлопнул капкан… и поделом мне, дураку», – обреченно рассуждал Петр.

Они вернулись в кабинет и сказали Стольбергу, что согласны с его условиями. Тот удовлетворенно кивнул и позвонил в колокольчик. Вошедшему человеку он велел принести письменные принадлежности и бумагу из кабинета. Когда всё принесли, Массари по приглашению хозяина пересел за стол и вынул из заветной папочки векселя. На одном из двух тысячных векселей он написал свой безоборотный бланк, а на двух других – оборотные бланки.

Внимательно изучив подписи и сами векселя, Стольберг аккуратно сложил их. Затем он молча вышел из комнаты с векселями. А когда вернулся, то держал в руках небольшой продолговатый ящичек из полированного красного дерева. Поставив ящичек на стол, он вынул оттуда пачку ассигнаций. Отсчитал необходимое количество и передал деньги стоящему возле стола Петру Ухтомцеву.

Петр взял деньги, бормоча слова благодарности, но не поднимая головы. Ему казалось, что едва только он взглянет в лицо хозяина дома, непременно выдаст себя.

– Иду вам навстречу ради вашей матушки Александры Васильевны, очень ценю ее и уважаю. Передайте ей от меня самые наилучшие пожелания, когда завершите дело. Брата вашего Ивана Кузьмича я надеюсь скоро увидеть на заседании нашего общества. Коробки с чаем, господа, вам выдадут в моем магазине в Гостином дворе, – Стольберг написал записку приказчику и также передал ее Ухтомцеву.

Тот снова стал горячо благодарить его, про себя желая только одного: чтобы эта постыдная преступная сделка как можно быстрей завершилась.

13

Давиду Абрамовичу же по-отечески было жаль молодого Петра Ухтомцева. Он хорошо разбирался в людях и видел перед собой запутавшегося слабохарактерного юношу, по каким-то причинам попавшим под чужое сильное влияние. Видел он и то, что к нему пришли проходимцы, которые только что передали ему фальшивые векселя или же не имеют на руках доверенности на право подписи. Всё это Стольберг явственно видел и понимал, однако осознанно пошел на эту сделку, отдав деньги и заранее зная, что не вернет их никогда. Но делал это он ради Петра Ухтомцева, который по возрасту годился ему в сыновья. В лице молодого человека сквозь черты явно проступающего на нем порока видны были простодушие, открытость и беззащитная прямота. «Бедолага заблудился в трех соснах и попал в переплет… Если мои деньги хоть как-то облегчат его положение, я их дам. А вот того, другого хорошо бы упечь на каторгу, чтобы не повадно было молодежь с дороги сбивать», – сердито подумал он про Массари, решив как можно скорей встретиться со старшим братом Петра Иваном Ухтомцевым для выяснения всех обстоятельств дела.

– Не робейте, – ободряюще проговорил он, обращаясь к Петру, – деньги не должны становится той целью, ради которой нужно от всего отказываться, а самое главное, ради них нельзя отказываться от того, что для вас важней всего. Деньги – средство для достижения цели, но не сама цель…

«Когда у самого-то их куры не клюют, почему бы не поучить других», – с сарказмом подумал Массари, поднимаясь и подходя к картине с девушкой. Картина висела возле окна. Лучи солнца, попадая на нее, вызывали игру света и тени и как будто оживляли плывущую по воде листву, примятую траву, пожелтевшие листья и лицо девушки.

–Я не стол ревностно служу золотому тельцу, как может показаться с первого взгляда. Продажи зерна приносят мне твердый постоянный доход. Торговая деятельность связана с математикой, а это волей неволей будоражит мой ум и заставляет анализировать, ставить и достигать какие-то цели. Это важно: поставить перед собой цель, преодолеть себя, достичь ее и увидеть результат, – Давид Абрамович сделался задумчив и умолк. Потом добавил: – Зарабатывание денег, прибыль – важно, но для меня это не главное. Иногда я даже думаю, что всё это суета, которая отрывает меня от чего-то более важного и необходимого, от того, что сидит во мне, от юношеской мечты. Я, знаете ли, с детства люблю рисовать, и к счастью у меня был хороший учитель – мой отец. Кстати, этот пейзаж с девушкой, на который сейчас смотрит Дмитрий Николаевич, я сам написал, – не без гордости заметил он, указывая на картину.

– Картина великолепна. Чувствуется рука хорошего мастера. У вас есть талант, Давид Абрамович, – обернулся к нему Массари.

– Благодарю, я очень польщен. Мне как художнику-самоучке приятно, что и на мою работу нашлись настоящие ценители, – Стольберг широко улыбнулся. В глазах его загорелся огонек неподдельного удовольствия.

– Согласен с Дмитрием Николаевичем, я тоже обратил на неё внимание, когда вошел. Очень красивая картина и девушка тоже. А кто она, если не секрет? Ведь вы писали её с натуры? – спросил Петр.

– Да. Это моя жена. Такой я увидел ее спустя неделю после нашей свадьбы, – охотно пояснил Стольберг и подошел к портрету. – Я хотел передать ее праздничное настроение. Как вам кажется, господа, получилось?

–Да, получилось. Очень хорошо, – сказал Петр.







1
...
...
12