Глава 4

На следующее утро он был вызван на ковер. Осипшим баритоном майор Ковальчук разъяснил ему доходчиво, где он, майор, видал «гребаный этот балет вместе с долбаной прокуратурой». Потому что, если он, капитан Хомяков, вместо ограбления ювелирного будет «увлекаться траханьем клопа», то оного капитана живо командируют «в заблеванный сортир подтирать бомжам задницы». Щекастый усатый майор показательно громыхал пятерней по столу.

Хомяков нынче был в костюме, при галстуке и в демисезонном пальто, за что походя заслужил звание «гнилого фраера и сачка». Солнце с опаской заглядывало в форточку милицейского кабинета, упоительно пахло весной. В профиль к бушующему начальству Виталий апатично сидел на стуле: он слыхивал и не такое.

Майор наконец, как обычно, сбавил обороты, и цвет лица его из свекольного сделался морковным.

– Что молчишь?! – пророкотал он. – Крыть нечем?!

Хомяков столь же апатично снял телефонную трубку и протянул шефу.

– Давайте, звоните.

– Кому? Э-э… куда?

– В долбаную прокуратуру насчет гребаного балета. Тюняев, конечно, отнесется к вам с пониманием.

Лицо майора Ковальчука из морковного стало сливочным, с легким клубничным оттенком.

– Ты че, Виталь… э-э… подставить меня вздумал?

Хомяков глянул на него исподлобья.

– Примите решение, Григорий Ильич. Скажете послать их подальше – пошлю. Мое дело маленькое: брошу силы на ювелирный.

Майор Ковальчук, что называется, сопел в две дырочки.

– Ты вот что… э-э… не пори горячку. – Он отобрал у Хомякова трубку и шмякнул на рычаг. – И то, и это успевай, ясно? Шустрей крутись, такова гребаная жизнь.

Хомяков спрятал усмешку.

– Что считать приоритетом?

Майор заерзал на стуле.

– Слышь, Виталь… э-э… за горло меня не бери, ладно? Прикинь по ситуации.

– Что считать приоритетом, Григорий Ильич?

Майор вновь громыхнул пятерней по столу.

– Балет! Мать вашу за ногу…

Хомяков встал и козырнул.

– Слушаюсь! – И, не спросив разрешения, пошел к двери.

За спиной раздался окрик:

– Но ювелирный тоже! Виталь, не будь гадом!

Хомяков обернулся.

– Расслабьтесь, Григорий Ильич. Прикину по ситуации. – Прикрывая за собой дверь, он услыхал почти умиротворенное: «Расслабишься тут, мать вашу…»

В отделении у Хомякова был кабинет. Вернее, закуток со столом, тремя стульями и кактусом на подоконнике, На столе, конечно же, стоял телефон, заклеенный скотчем. В комнатенке этой Виталия ждала его следственная группа по ограблению ювелирного магазина: Аркадий Локотков и Алим Гафуров – оба лейтенанты, оба в милицейской форме. Курить в своем кабинете Хомяков запрещал категорически, поэтому «группа» проявляла нетерпение – можно сказать, нервничала.

– Ну как, пронесло? – осведомился Локотков, добродушный детина с казацким чубом.

– Проносит в сортире, – буркнул Виталий, присев на край стола. – А у нас это накачкой называется. Короче, работаем, как договорились: вы тут, я там. Все держу под контролем. Закончу с пожаром – переключусь на ювелирный полностью. Если вы без меня не дожмете.

– Шутка, да? – уточнил лейтенант Гафуров. Он был строен, смугл и носил аристократические усики. – Сколько собираешься там копаться?

– Ну, блин, Алим!.. Еще вопросы имеются?

– Где пальтишко отхватил? – полюбопытствовал лейтенант Локотков.

Виталий двинулся к двери.

– Места надо знать. – В коридоре он объявил следовавшей за ним «группе»: – Потолкуем с Чижом: что-то он крутит. И подскочим в ювелирный. Потом вы прошвырнетесь по «точкам», а я рвану в «Балбес».

Лейтенанты переглянулись.

– Опять, значит? – проворчал Аркадий. – Кому пахать, а кому на танцульки.

Ответом Хомяков его не удостоил. Они шагали по коридору отделения милиции, и после напряженного молчания Алим Гафуров поинтересовался:

– Слушай, почему «Балбес»? Юмор такой, да?

Хомяков пожал плечами.

– Спрошу. Не до того было.

Полдня он прокрутился по делу об ограблении. Ощутимых успехов, увы, было негусто – сплошная рутина. Лишь около трех часов, подъезжая в стареньком «фольксвагене» к театру, Хомяков получил на мобильник сообщение: на одной из «точек» всплыло бриллиантовое колье из ювелирного. Это было уже кое-что. У входа в театр Виталий по телефону распорядился отдать колье на экспертизу.

Дверь в танцзал была приоткрыта, неслись звуки «Аргентинского танго». Хомяков заглянул.

Вся труппа в черных трико, включая балетмейстера и красавчика-продюсера (последний, разумеется, был в костюме), сидела на скамье в качестве зрителей. А две новые пары – одна совсем юная, другая постарше – в бальных нарядах это самое танго танцевали. И, на взгляд капитана Хомякова, танцевали отлично. Балетмейстер, однако, подошел к магнитофону, выключил его, перемотал пленку – и полилась мелодия «Венского вальса». Бальные пары стали танцевать вальс. Мягко и уверенно вели мужчины своих дам, платья которых элегантно развевались. И, стоя в дверях, Хомяков ощутил вдруг, что эти танцульки, черт побери, его захватывают. Он даже головой тряхнул, прогоняя наваждение: надо было работать. Но Виталий, не найдя в себе решимости испортить вальс, стал дожидаться его окончания. Однако продюсер заметил Хомякова, поднялся со скамьи и с хмурым видом двинулся к двери.

– Что-то вы припозднились, – начальственно упрекнул он. – Или поджигатель у вас в кармане?

Этот фрукт раздражал Хомякова все больше.

– У вас возникли идеи? – сухо осведомился капитан.

Продюсер опешил от подобной наглости.

– Какие идеи, по-вашему, должны у меня возникнуть?

– Хоть какие. Новые улики, например, или подозрения. А может вы хотите предложить свою методику расследования? Говорите, я слушаю.

– Ваш сарказм, капитан, неуместен. Искать улики и все прочее – прямая ваша обязанность. Или я не прав?

– Так не цепляйтесь, – отрезал Хомяков. – Где я был, что делал… Жалуйтесь моему начальству, нам обоим проще будет.

Продюсер пригладил седеющую шевелюру.

– Во-первых, я не ябеда. А во-вторых… вижу, Виталий Павлович, вы с норовом. Но я тоже не сдобная булочка и, можете поверить, с вас не слезу. Либо вы найдете поджигателя, либо…

– … отправляюсь в заблеванный сортир подтирать бомжам задницы, – закончил за него Хомяков. – Бросьте на меня давить: толку не будет. – Он кивнул на дверь, за которой те же танцевальные пары исполняли фокстрот. – Что они репетируют? Как называется спектакль?

Продюсер, казалось, прикидывал: разозлиться окончательно или поберечь нервы? И здравый смысл, похоже, победил.

– «Петрушка на балу», – ответил он. – Петрушка – фольклорный персонаж, как вам должно быть известно.

– Ну и?

– Что «ну и»?

– Что у них там происходит?

– Петрушка со своей невестой решают участвовать в конкурсе бальных танцев. Они усиленно тренируются, однако на балу… Виталий Павлович, у меня нет времени. Пусть кто-то другой вам расскажет.

– У меня тоже нет времени, – парировал Хомяков.

– Что-то незаметно. Ей-богу, занялись бы лучше…

Тут в дверях появилась Ольга, на шее которой красовался вчерашний бант.

– Не помешала, мальчики? – произнесла она.

Продюсер поморщился.

– Сколько шарма. И все на пользу.

Ольга томно потянулась.

– Ты разве не торопишься?

– Кого здесь это интересует?

– Никого. Я из вежливости.

– Вежливость идет тебе…

– … как тебе остроумие.

Хомяков расположился в кресле и уставился на эту парочку. Покосившись на него, они слегка осадили. Продюсер сказал почти спокойно:

– Да, я тороплюсь. А расследование пожара ни тпру, ни ну.

Ольга усмехнулась.

– Увяз, бедный?

– Как видишь.

– Ты этого хотел.

Продюсер едва сдержался.

– Можешь не мешать?

– Прости не могу. – Ольга подмигнула капитану милиции. – Макаров назначил меня куратором следствия.

Продюсер хмыкнул.

– Теперь понятно, почему дело ни с места.

– Сегодня только второй день, – подал голос Хомяков.

– Именно! – поддержала Ольга. – О результатах судить рано.

Продюсер взялся за дверную ручку.

– Капитан, если эта девушка с бантом вам помогает, остерегайтесь! – произнес он и вошел в зал.

Ольга плюхнулась в кресло, задрав ноги на подлокотник.

– Как мы его!

Хомяков смотрел на нее изучающе.

– Сними дурацкий этот бант.

Ольга мотнула головой.

– Еще не разрешили.

– Кто не разрешил?

– Не твое дело.

Хомяков продолжал ее разглядывать.

– Странно ты себя ведешь с этим красавчиком.

Ольга приподняла бровь.

– К пожару, Виталик, это отношения не имеет. Кстати, сегодня ты тоже красавчик. Костюм, галстук, пальтишко… – Она поцеловала кончики пальцев. – Симпомпончик, а не мент.

Выбритые щеки Хомякова порозовели.

– У жены день рождения, – соврал он.

– Поздравляю. Не помнú до вечера стрелки на брюках.

– Спасибо за совет, – буркнул капитан. – Странные, говорю, у тебя отношения с продюсером. Он такое тебе позволяет, хоть на тюфяка не похож. Напрашивается вывод.

Ольга округлила глаза.

– И какой же? Интересно жутко.

– В общем, ты права. – Хомяков расстегнул пуговицы на пальто. – Не мое собачье дело.

– Начал, так договаривай. Не то сдохну от любопытства.

– Коню ясно, Оль: ты его любовница. И ведешь здесь какую-то свою игру. Не знаю, связано ли это с пожаром…

Ольга рассмеялась.

– Образец милицейской логики.

– Скажешь, ошибаюсь?

– Самую малость. Красавчик этот – мой брат. Не похож разве?

Хомяков растерянно моргнул.

– Да ладно, брось.

– Продюсер – мой родной брат! – отчеканила Ольга. – И собачиться с ним я привыкла с пеленок! Усек, Эркюль Пуаро?!

Хомяков продолжал моргать.

                                     * * *

В ситцевом платьице сидела Оля на тахте, и лицо ее выражало непоколебимое упрямство. Меж тем зануда братец в джинсах, водолазке и куртке прохаживался из угла в угол, намериваясь улизнуть. Ну и валил бы, черт с ним. Так нет же! Перед свиданкой повоспитывать вздумал! Такая заботливость – полный отпад, ну давай-давай, воспитывай.

Валентин, однако, молчал и мерил шагами комнату. Лишь форточку прикрыл, из которой сильно дуло. Октябрь начался заморозками.

– Можешь не маячить! – сверкнула глазами Ольга. – Заводи пластинку, я слушаю: «Оля, рассуди здраво, подумай о родителях. Чем тебя не устраивает, Оля, профессия врача?» Только давай покороче, чтоб меня не стошнило.

Брат остановился, сжав кулаки.

– Заткнись, засранка! Не доводи лучше!

Ольга вскочила с тахты.

– Давай, врежь мне! Может, полегчает!

Валентин отступил на шаг.

– Стерва мелкая! Что из тебя только вырастет?

– Сказать тебе?! – Ольга чмокнула свои пальцы. – Конфетка вырастет! Грильяж в шоколаде!

Прыснув, Валентин примирительно поднял руки.

– Ладно. Пара вопросов – и я побежал.

– Вали без вопросов!

– Почему ты выбрала именно Катино училище? Мало их в Москве?

Ольга сбавила тон.

– А сколько? Валь, я не знаю… Там твоя Катя занимается – значит, школа неплохая.

– Умеешь подольститься, когда захочешь, – вздохнул Валентин. – Вопрос второй: понимаешь ли ты, что тебе уже двенадцать лет? К тому же, кто примет тебя в середине учебного года?

– В начале. Сейчас октябрь.

– А если и примут, ты хоть представляешь, какое напряжение от тебя потребуется?

Ольга нахмурилась.

– Твоя помощь не нужна. Отвали.

Валентин укоризненно покачал головой.

– Знаешь, куда я сейчас направляюсь? В это самое училище, к Татьяне Андреевне на разборку. Надо ж такое учудить: неделю таскаться за ней по пятам и канючить… Ну, что вылупилась? Достала ты ее, понимаешь!

Ольга обескураженно присела на тахту.

– Тебе Катька трепанула?

Брат постучал себя по лбу.

– Катя пыталась за тебя, дурында, хлопотать. Но Татьяна Андреевна ее отшила. Сказала, что хочет поговорить с твоими родителями. – Валентин взглянул на часы. – Вот я и отправляюсь. Может, вместо родителей сойдет старший брат – как думаешь?

Ольга повисла у него на шее.

– Уговори ее, Валька! Пусть она меня возьмет! Что хочешь для тебя сделаю: посуду мыть буду, трусы твои стирать… Только уговори ее, Валь!

Валентин отстранился.

– С трусами я уж сам как-нибудь. Но попытаюсь. Хоть не уверен, к месту ли там такой грильяж в шоколаде. – Он шагнул к двери. – И главное, не уверен, нужно ли это тебе самой.

Ольга метнулась за ним в прихожую.

– Нужно, Валечка! Очень-очень!

На лестничной площадке Валентин обернулся.

– Спасибо Макарову, да?

Сестра выдержала его взгляд.

– Возвращайся, Валька, я жду. Предкам ни слова – сразу ко мне, о’кей?

Валентин в сердцах захлопнул дверь. Когда он вышел из подъезда было половина пятого, но пасмурное небо словно торопило наступление вечера. Шагая к метро, Валентин не имел ни малейшего желания знакомиться с учительницей классического танца, внушавшей Кате благоговейный трепет. Но, как говорится, вызов был брошен.

Катя встретила его на крыльце училища. Она также была в куртке да в джинсах и зябко при том ежилась. Невзирая на близящийся вечер, детки разных возрастов сновали туда-сюда.

– Давай пройдемся, – предложила Катя. – У тебя еще минут десять.

Валентин поправил прядь ее волос, выбившихся из-под вязаной шапочки.

– По-моему, ты замерзла.

– Один кружок перенесу. – Катя взяла его под руку, и они двинулись вокруг здания училища.

Валентин вздохнул.

– Как советуешь с ней держаться?

– Скромно и почтительно. Ты справишься. Она благосклонна к молодым красивым мужчинам.

– Спасибо за лестную оценку.

– Чего там, свои люди. – Чуть помедлив, Катя заметила: – Сестра у тебя – чудо природы. Никаких комплексов.

– В смысле? – насторожился Валентин.

Катя улыбнулась.

– В двенадцать лет такая целеустремленность… Четко знает, чего хочет.

– Осуждаешь?

– Завидую. Мне есть, чему у нее поучиться.

– Передам ей, – сказал Валентин. – Думаю, она согласится давать тебе уроки.

Они рассмеялись, и Катя обронила:

– Вчера, между прочим, здесь промелькнул Макаров. Жаль, мы до него не дозвонились, а то я бы…

– Как это, промелькнул? – озадаченно уточнил Валентин.

– Как метеор. Помахал мне рукой и свалил. Типа некогда ему. У вас что, на работу ходить не обязательно? – Катя кивнула на дверь училища. – Ладно, тебе пора. Я подожду у раздевалки.

Они вошли в вестибюль. Валентин отдал Кате свою куртку и отправился на второй этаж в комнату №9, где суровая педагогиня проводила экзерсисы у станка. Дверь была приоткрыта. В помещении, не слишком просторном, стояли две девчушки года на три младше Ольги. Одеты они были в нечто, напоминающее закрытый купальник, и трепетно взирали на величавую даму в спортивном костюме. Даме было за сорок или около того. Лицо ее было ухоженным и благодаря выразительным глазам, как бы подчеркнутым стрижкой «под мальчика», казалось привлекательным. Фигура педагогини, разумеется, вполне соотвествовала балетным стандартам.

– Дома повторите весь экзерсис, чередуя медленный и быстрый темп, – напутствовала учениц дама. – Отрабатывайте каждое движение, старайтесь не делать длинных пауз. Ясно тебе, Смолина?

– Да, Татьяна Андреевна, – пролепетала одна из девчушек, а вторая кивнула на всякий случай.

Педагогиня обозначила улыбку.

– Особо обратите внимание на маленькое адажио, выполняемое в середине зала. Вырабатывайте устойчивость без опоры, чтобы Смолина, как вчера, не завалиться набок.

Девчушки синхронно кивнули. Они, похоже, готовы были пообещать все что угодно. Не представляя, сколько продлится эта экзекуция, Валентин тихонько постучал в дверь и заглянул.

Педагогиня в недоумении на него обернулась. Затем произнесла:

– Ладно, дорогуши. До завтра.

С видимым облегчением девчушки прошмыгнули мимо Валентина. И тот поспешил представиться: