– Я насчет Ольги Ляшенко. Здравствуйте, Татьяна Андреевна.

Несколько мгновений дама откровенно его изучала. И решила, очевидно, не слишком церемониться.

– Какой еще Ляшенко, какой Ольги?

– Ну… э-э… той девочки, которая вас допекает.

– Ах, да. – На лице Татьяны Андреевны отразился интерес. – Вы ее папаша?

– Старший брат.

– Догадываюсь, что не младший. Почему родители не явились?

Валентин, помня наставления Кати, подавил в себе раздражение. Более того, улыбнулся, в тридцать два зуба, а зубами своими он по праву мог гордиться.

– Родители заняты, Татьяна Андреевна. С работы не смогли вырваться.

– Кто они по профессии?

– Врачи. Так что сами понимаете…

– Понимаю. Сойдет и старший брат. – Педагогиня указала на стулья у стены. – Присядем. Только аккуратней, старайтесь не топать.

Валентин прошел на цыпочках и, садясь, не удержался:

– Вот так годится?

Педагогиня изящно опустилась на соседний стул.

– Тут специальное покрытие, его беречь надо, – снизошла она до объяснений. – А что качается вашей сестры… Яркая, потрясающая девчонка. Вы, наверное, привыкли и даже не замечаете, насколько потрясающая.

На сей раз Валентин улыбнулся от души.

– Почему же не замечаю…

– Уберите ее от меня подальше. Нет у меня ни сил, ни времени с ней возиться. Балет – не игрушки, он требует полной самоотдачи.

– Но, Татьяна Андреевна, она просто бредит балетом…

– Мало ли кто чем бредит. Поздновато спохватилась.

– Неужели двенадцать лет – слишком поздно?

Дама поднялась со стула, и спина ее при этом была идеально прямой.

– Разговор окончен, молодой человек. Сестра ваша, я уверена, добьется успеха на другом поприще. Может, к примеру, выучиться на врача или стать фотомоделью. Но с балетом пусть не пудрит себе мозги. Всего вам доброго.

На этом Валентин вынужден был распроститься.

Вручая ему куртку, Катя сочувственно спросила:

– Надежду хоть оставила?

– Ни малейшей. – Они вышли на улицу, и Валентин пересказал беседу с педагогиней. – Не представляю, как Ольку этим огорошить.

Катя вздохнула.

– Татьяна умеет быть стервой. Но она не двулична, Валь. Сказала так – значит, без головоморочки. Спорить с ней – дохлый номер.

Они шли к метро, шурша опавшими листьями. Валентин задумчиво проговорил:

– Без головоморочки оно, может и лучше. Погуляем?

Катя покачала головой.

– Заниматься надо. Проводи меня и скачи утешать Ольку. Она там, небось, как струна натянутая.

Валентин нехотя с этим согласился.

В метро Катя вернула разговор к прежней теме.

– Какого черта Макаров у нас ошивается? В вашей лаборатории отсиживать, что ли, не обязательно?

Валентин пожал плечами.

– Завлаб у нас либерал, и график довольно свободный… А что значит «промелькнул как метеор»?

– То и значит, – раздраженно ответила Катя. – Заглядывал в наш зал и что-то рисовал в альбоме. Татьяна Андреевна это видела, но, что интересно, внимания ноль. Потом, в перерыве, он что-то втолковывал Мише Ласкину, причем без линейки на носу. А мне помахал только – ни здрасьте, ни до свидания… Ты говорил ему, как я возмущена?

– Говорил.

– Зря. Лучше б я сама врезала ему… И что он ответил?

Валентин обреченно вздохнул. От Макарова, похоже, даже отсутствующего, избавиться не удастся.

– Ответил, что плохой танцорше физики мешают. И велел тебе кланяться.

Катя сверкнула глазами.

– Помешать мне он не способен! А плохая ли я танцорша, судить не ему!

Проводив ее до подъезда, Валентин, награжденный поцелуем в щеку, поехал домой. Стоило ему приоткрыть дверь квартиры, взволнованная Ольга выскочила в прихожую. Следом за ней, однако, вышли родители, и начался обмен впечатлениями от событий дня. Брат с сестрой, переглянувшись, важный разговор отложили.

За семейным ужином Ольга артистично чирикала о школьных своих делах, а Валентин меж тем обдумывал, как подсластить ей горькую пилюлю. И не придумал ничего лучше так называемой шоковой терапии. Оставшись с сестрой наедине, он выпалил:

– Выкинь дурь из головы: никому ты там не нужна. У Татьяны Андреевны на такую старуху, как ты, нет времени. Понятно?

Казалось, Ольга заплачет.

– Зачем же она звала родителей?

– Затем и звала, чтобы убрали тебя с ее глаз подальше.

– А ты не свистишь?

Валентин положил руку сестре на плечо.

– Плюнь, Оль. Жила ведь без балета…

Девочка сбросила его руку.

– Ничего ты не понял, тупица! Я этого не переживу! – Она устремилась к двери.

Валентин вслед ей крикнул:

– Ну давай, вешайся! Мир понесет невосполнимую потерю!

Он мерил шагами комнату. Настроение было препоганым: с Катей все шло как-то наперекосяк, а тут еще Олька… Валентин попробовал читать статью в физическом журнале – бросил на середине, даже не уловив сути. Принялся за английский детектив – та же, примерно, история. Разумно было сдаться, и отойти ко сну.

Сестра мягко растормошила его ночью. Присев на постель, она прошептала:

– Я так этого не оставлю. Расшибусь в лепешку, но не оставлю.

– Спалишь училище? – спросонья буркнул Валентин. – Угомонись, Христа ради.

Девочка направилась к себе, обронив на ходу:

– Вот увидишь!

Утром она пошла в школу. Отсидела кое-как три урока, ухитрясь даже получить пятерку по литературе. Затем отпросилась с истории, соврав, что болит горло. Дома, в одиночестве, Ольга наскоро перекусила (причем с аппетитом) и помчалась в балетное училище.

Педагогиню она поймала на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Однако и рта раскрыть не успела, как та окрысилась:

– Опять ты здесь? Кажется, вчера я доходчиво все объяснила твоему брату. Или недоходчиво?

Ольга набрала в грудь воздуха.

– Я не старуха, Татьяна Андреевна! Честное слово!

Педагогиня подавила улыбку.

– Ты хорошо понимаешь, что речь идет о балете.

– Татьяна Андреевна, я справлюсь! У меня все получится!

– Не сомневаюсь, дорогуша: с твоим-то напором… Но не у нас, извини.

Щеки Ольги пылали.

– Ну испытайте меня! Вы сами увидите…

– Боже, что за липучка такая! – Педагогиня двинулась вверх по ступенькам. – Пойми, тебе уже не вписаться в учебный процесс.

Семеня за ней, Ольга выложила последний свой козырь:

– Я художественной гимнастикой три года занималась! Сальто могу крутить!

Педагогиня взглянула на нее сверху вниз.

– Так может, тебе в цирк? Идея неплохая, подумай.

– Я не хочу в цирк, Татьяна Андревна! Позвольте мне только…

– Дорогуша, у меня трудный день. Всего тебе доброго.

Ольга смотрела ей вслед полными слез глазами. Затем спустилась в вестибюль и, как приговоренная к казни, опустилась на стул у стены. А рядом, не обращая на нее внимания, сновали балетные дети всех возрастов. Возвращаться домой было тошно. Ольга сидела, сгорбясь, словно у нее болел живот, и услыхала вдруг насмешливый голос:

– Что это? Крушение надежд или глубокая медитация? – Перед ней стоял румяный с морозца Макаров в куртке и с сумкой на плече. Волосы его, как обычно, топорщились.

Ольга просияла.

– Как ты здесь оказался?

Сергей присел на соседний стул.

– Тебе не доложили, что я тут партизаню? – Он достал из сумки альбом, раскрыл и показал девочке. В альбоме были карандашные наброски женских фигурок, изображающих движения классического танца. – Представь, увлекся. Даже идеи кое-какие замаячили.

Ольга перелистнула страницы.

– Здорово! Когда ты успел?

– Ничего я не успел. – Сергей забрал альбом и положил в сумку. – И не стану уверять, что не в курсе твоих закидонов. Очень даже в курсе.

– Валька растрепал?

– Не растрепал, а душевно поделился. Как говорится, почувствуй разницу. Что за муха тебя укусила?

Девочка старалась не улыбаться.

– А вот интересно, Макаров: какая муха укусила тебя?

Сергей хмыкнул.

– Что за манера отвечать вопросом на вопрос? Во-первых, я взрослый дядя, а ты бандитка из седьмого «Б». А во-вторых…

– Не смей со мной так разговаривать.

– Как хочу, так и разговариваю. Подашь в суд, найму адвокатов.

Ольга просто не могла не улыбаться.

– О’кей. Что во-вторых?

Тут проходящий юноша в балетной форме изобразил шутовской поклон.

– Здрасьте вам!

– Привет, Миша, – отозвался Сергей. – Позже я тебя разыщу: возникли новые вопросы.

Миша возвел к небесам шкодливо-грустные глаза.

– Палач и мучитель! – Он с любопытством покосился на Ольгу. – Какие еще вопросы?

– Миша, я сказал «позже». У меня тут семейный разговор.

Фыркнув, юноша отчалил.

– Что за чувак? – осведомилась Ольга.

Сергей строго на нее взглянул.

– А во-вторых, ответь мне честно-пречестно: у тебя это серьезно? Или нормальный девчачий закидон?

Ольга посмотрела ему в глаза.

– Серьезней некуда, Макаров.

Сергей со вздохом кивнул.

– Что ж, может, оно и к лучшему. Научишься танцевать – поэкспериментируем. Будешь моим творческим полигоном.

Ольга не знала, смеяться или плакать.

– Какой полигон, Макаров? Какие эксперименты? Спустись на землю: только что меня выперли. Так выперли, что в ушах засвистело.

Взгляд Сергея выразил неподдельное сочувствие.

– Татьяна Андреевна?..Ну да, разумеется. – он встал со стула. – Жди здесь, не уходи.

– Бесполезно, – вздохнула девочка. – Дохлый номер.

– Услышать такое от тебя – просто ушам не верю. – Закинув на плечо сумку, Сергей зашагал к лестнице.

Педагогиню он обнаружил в пустом классе. Стоя у окна, она листала клеенчатую тетрадь с записями. В ответ на приветствие Сергея она рассеянно кивнула.

– Заходите. У меня десять минут.

Сергей прошел вдоль стены к стулу, достал из сумки несколько книг и аккуратно выложил на сиденье.

– Спасибо, возвращаю.

Брови педагогини приподнялись.

– Уже прочли? Похвально… И как впечатление?

Сергей пожал плечами.

– Про Голейзовского – интересно. «Сочинение танца» Захарова – местами дельно, а в основном лабуда. А сборник классических балетных либретто… простите, полная бредятина. Накропать такое можно лишь после лоботомии, причем левой ногой.

Прямая спина педагогини сделалась еще прямее, а ухоженное лицо словно застыло.

– Нахал вы, Сережа, потрясающий. Но даже, нахал, вроде бы, должен понять, что писалось это не для журнала «Новый мир», а для балетных спектаклей.

– В том-то и беда, Татьяна Андреевна. Зачем эту лабуду танцевать, ума не приложу.

– Возможно, Сергей, вам недостает знаний, опыта и, пардон, наработанного вкуса.

Макаров улыбнулся.

– Коли так, дело поправимое: учусь я быстро. Но возможно, Татьяна Андреевна, и другое: взгляд у вас замыленный. Две сотни лет ваша балетная секта блюдет свои ритуалы, не отвечая на главный вопрос: какого черта ЭТО надо танцевать? Что именно в ЭТОМ указывает на неизбежность танца?

Щеки педагогини порозовели.

– «Указывает на неизбежность танца», – передразнила она. – Сами придумали?

– Ага. Дарю.

Положив тетрадь на подоконник, педагогиня с царственным видом приблизилась.

– Переубедить вас я вряд ли сумею. Думаю, физики должны заниматься физикой.

– Интересная мысль, я запишу. – Сергей церемонно вручил ей книги. – Присядем на минутку, Татьяна Андреевна.

– Сережа, у меня нет времени вести с вами полемику. К тому же она малопродуктивна.

– Как знать. Прошу вас, Татьяна Андреевна, присядьте.

Взглянув на свои часики, педагогиня опустилась на стул.

– Разве что на минутку.

– От вас зависит. – Сергей оседлал соседний стул. – Почему вы не дали девочке шанс? Как вам не стыдно?

Педагогиня выдержала паузу, затем сказала:

– Напрасно я позволила вам приходить. Вы преступаете все границы.

– Лишь те, которые не признаю. Если повторите, что я нахал, это будет неизобретательно.

– И все же рискну повториться. Вы испытываете мое терпение.

Сергей кивнул.

– Вполне сознательно. У вас имеется выбор: устроить истерику да выгнать меня взашей или честно себя спросить: «Как могла я не дать девчонке шанс?» Что предпочтете, мадам?

Покраснев от гнева, педагогиня хлопнула себя по колену… и рассмеялась.

– Кем доводится вам эта коза?

– Сестрой моего друга. Возьмите ее, Татьяна Андреевна: она ваше чудное мгновение.

– Ну как же, она гимнастикой занималась! Поймите, Сережа: девочка опоздала. Ей не догнать ровесниц.

Сергей протестующе качнул головой.

– Вы недооцениваете гимнастику. Во-первых, Оля, умеет отрабатывать движения. Во-вторых, тело ее привыкло к нагрузкам. Она обязательно нагонит.

Педагогиня резко поднялась.

– А если не нагонит? Какую травму это ей нанесет! И что тогда мне с ней делать? Сережа, я не могу рисковать.

Макаров покачал головой.

– Никакого риска. План таков: разрешите ей присутствовать на ваших занятиях. Пусть перенимает и упражняется дома. Дайте ей срок, скажем, полгода. Не нагонит – до свидания, нагонит – вы ее берете. В чем тут риск?

Подумав, педагогиня вздохнула.

– Прете как танк.

Сергей кивнул.

– Но я танк свой, не вражеский.

Татьяна Андреевна вновь рассмеялась.

– Ладно, пусть придет в понедельник. К двенадцати. Посмотрим на вашу гимнастику. Но пока я ничего не обещаю.

С этим известием Макаров спустился в вестибюль. Узнав о результате переговоров, Ольга аж глаза вылупила.

– Макаров, ты ее уболтал?.. С ума сойти!

– Не уболтал, а убедил, – поправил Сергей. – Придется нам с тобой утереть им нос. Будешь моим троянским конем в классическом балете. Вали домой.

Ольга задыхалась от переполнявших ее чувств.

– Макаров, ну ты ваще… даже не знаю…

– Вали домой. Мне тут еще порисовать надо.

Ольга пылко пожала ему руку обеими ладошками и метнулась к выходу. Пасмурный октябрьский день заиграл вдруг многоцветьем красок. Даже проезжающие мимо автобусы будто улыбались стеклами.

Дома Ольга с нетерпением дожидалась брата. Стоило Валентину переступить порог квартиры – девочка выскочила в прихожую.

– Нормалек! – сообщила она. – В понедельник у меня просмотр!

Валентин снял куртку.

– Что за просмотр?

– В балетном училище, – пояснила Ольга торжествующе. – Татьяна Андреевна велела к двенадцати. Ништяк, отпрошусь в школе.

Валентин недоверчиво уставился на сестру.

– Как тебе удалось?

– Долго рассказывать, – отмахнулась Ольга. – Скажу тебе вот что. Если Макаров уведет у тебя Катьку, не переживай. Потом я у Катьки уведу Макарова. Железно, Валь.

Брат смотрел на нее, что называется, опупев.

* * *

– Допустим, ты сестра продюсера, – почесал переносицу Хомяков – Почему тогда твоя фамилия не Ляшенко, а Круглова? От разных отцов, что ли?

Сидящая в кресле Ольга расправила бант на шее.

– Круглова я по мужу, Виталик. Запиши себе в блокнот.

– Во, блин… – В голосе капитана милиции прозвучало то ли разочарование, то ли облегчение. – Значит, ты замужем?

– В разводе. Дважды. Причем второй раз фамилию не меняла.

Хомяков встал, прошелся по холлу и язвительно произнес:

– Искала опору в жизни?

– Такую как ты. – Соскочив на пол через подлокотник, Ольга подошла и с кошачьей грацией возложила ногу Хомякову на плечо. – Выдержишь, пупсик?

У капитана зашлось дыхание. В такой позиции они застыли на манер скульптурной группы. Из приоткрытой двери зала слышалась мелодия в ритме босановы.

– Кончай! – прошипел Хомяков. – Сними сейчас же!