Глава 5

Быстротечно время… не успел проснуться, уже опоздал. СОС! Он выручит! Задним числом командирует куда-нибудь. Николаю нравилось работать под началом Семёна Осиповича. С ним он не чувствовал себя закомплексованным молодым специалистом. Обстановка в лаборатории тоже располагала к свободному общению сотрудников друг с другом. В случае необходимости каждый мог рассчитывать на помощь любого из коллег. Николай охотно делился своим, правда, не очень богатым опытом и не упускал даже малейшей возможности воспользоваться опытом других, без риска встретиться с чьим-нибудь укоризненным взглядом или даже насмешкой, как бывало, и не раз, в ИВТАНе. Работа по теме диссертации продвигалась довольно успешно, и вырисовывалась реальная возможность завершить её к окончанию аспирантского срока. Редкий случай. Только теоретикам удавалось в срок закончить тему и «положить на стол диссертацию». А начиналось всё весьма курьёзно.

Николая приняли в институт на инженерную должность. Собственной темы не было, и он выполнял разовые поручения. В основном, это были расчётные работы. Однажды Николай встретился в институтской столовой со своим «благодетелем» Захаром Хазиным, старшим научным сотрудником отделения тепловой автоматики, и посетовал на отсутствие самостоятельной темы.

– Что? – удивился Захар, – разве СОС так и не придумал для тебя ничего?

– Да нет!

– Вот что, – немного подумав, сказал Захар, – зайди ко мне после обеда.

Захара и Алексея Рябова, старшего брата Николая, связывала давнишняя дружба, основанная на производственных отношениях. Первый, будучи активным научным сотрудником, автором множества изобретений, испытывал и внедрял свои новшества, как правило, на электростанции, где Алексей работал главным инженером. Нередко оба они были соавторами изобретений. В командировках Захар жил у Алексея и чувствовал себя там как дома. И Алексей, будучи в Москве, никогда не останавливался в гостинице и пользовался гостеприимством Захара. Захар знал Николая ещё школьником, относился к нему как к своему младшему брату и всегда интересовался его судьбой.

– Есть идея, – начал Захар, – в зарубежной литературе появились сообщения о разработках нового кислородомера на базе твёрдых электролитов. Этот датчик развивает ЭДС, пропорциональную содержанию кислорода в дымовых газах в соответствии с законом, если мне не изменяет память, – Захар задумался, – кажется… с законом Найквиста.

– И что? – Николай приготовился слушать дальше.

– Быстродействие этого кислородомера на порядок превышает быстродействие штатного, магнитного кислородомера, а точность и чувствительность – на несколько порядков. Его внедрение могло бы экономить до трёх процентов условного топлива.

– Но я – не автоматчик, к системам регулирования не имею никакого отношения, – начал было Николай, но Захар перебил его:

– Ты прав, системы регулирования – это моё дело, а я хочу предложить тебе разработать датчик кислородомера: во-первых, разобраться в принципе его действия, во-вторых, провести теплофизические исследования его свойств и дать рекомендации по внедрению этих датчиков в теплоэнергетике. Это могло бы быть темой твоей диссертации.

– Ну, хорошо, – Николай почесал затылок и наморщил лоб, – давай попробуем. Что ты можешь мне ещё рассказать по этому поводу?

– Ничего.

– А есть какие-нибудь ссылки на статьи по этой теме?

– У меня нет. – Да… не густо.

Вечером того же дня Николай уже сидел в Научной библиотеке и штудировал всё, что было связано с законом Найквиста. Однако концы с концами не сводились. Уравнение Найквиста не имело никакого отношения к твёрдым электролитам. На следующий день Николай начал «копать» с другого конца. Изучил структуру твёрдых электролитов, ознакомился с работой топливных элементов на их базе и наткнулся на уравнение Нернста, дающее формальное понимание принципа измерения концентрации кислорода. Именно, Нернста! А не Найквиста! Однако физика процесса была ещё не ясна. Тем не менее Николай решился на качественный эксперимент с целью получения ЭДС на примитивной твёрдоэлектролитной ячейке при подаче на её электроды газов с различным содержанием кислорода.

Он познакомил со своим планом Захара. Захар одобрил идею и помог собрать простейшую экспериментальную установку состоящую из муфельной печи, пробирки из стабилизированной двуокиси циркония, баллона с азотом и мультиметра. К дну пробирки с двух сторон прикрепили по проволочному электроду и замкнули цепь на измеритель напряжения. Когда температура печи, а, значит, и ячейки, достигла восьмисот градусов, внутрь ячейки подали азот, и ЭДС скачкообразно достигла одного вольта, но при этом пробирка лопнула, и ЭДС вернулась к нулевому значению. Результат эксперимента был признан, тем не менее, положительным. Захар собрал Научный Совет двух отделений, Физико-технического и Автоматики, на котором Николай рассказал о своих первых изысканиях, а Захар нарисовал радужные перспективы применения нового кислородомера в энергетике. Члены Совета одобрили представленный доклад и предложили Николаю поступить в аспирантуру на тему, которую сформулировали на этом же Совете. Экзамены Николай сдал без всяких проблем, в отличие от Миши Серых, который поступал вместе с ним и который мог завалить специальность, если бы не помощь Николая в то время, когда экзаменатор отлучился минут на пятнадцать. С этого началась их дружба, которая, правда, ограничивалась территорией института. Оба играли за отдел во всех командах. Михаил преуспевал в настольном теннисе и баскетболе, Николай – в футболе и шахматах. В работе они дополняли друг друга: Михаил – умелец, мастер на все руки, Николай – фантазёр, теоретик. Михаил помогал Николаю в изготовлении экспериментальной установки, Николай – в расчётах и осмыслении получаемых результатов. Однако работа Михаила продвигалась не так интенсивно, как у Николая. Приближался срок окончания аспирантуры, а материала для написания диссертации явно не хватало. Установка была собрана, испытана и готова к проведению опытов, желательно круглосуточных, чтобы не терять время на разогрев и на остановку. Людей для такого режима работ не было.

– Миш, а ты слышал, нам предлагают дипломников, теплофизиков из МЭИ, – заглянул к Михаилу Николай, – одного из них я знаю, толковый парень. Мог бы помочь тебе.

– Кто такой? – не отрываясь от журнала наблюдений, спросил Михаил.

– Виктор Казначеев. Мы учились с ним в одной группе до третьего курса, а потом его исключили из комсомола и из института за политику.

– Как это за политику? – у Михаила ручка выпала из рук, и он уставился на Николая.

– А-а… юношеская глупость, – Николай махнул рукой.

– А вот с этого места – поподробнее, пожалуйста. Михаил закрыл журнал наблюдений, повернулся лицом к Николаю и приготовился слушать.

– Ну, как тебе сказать, – задумался Николай, – помнишь, ещё в хрущёвские времена был такой диссидент, Пётр Григоренко?

– Да, конечно, помню – генерал Григоренко, «Союз борьбы за восстановление ленинизма»…

– Правильно. Так вот, у него в МГУ была молодёжная группа, довольно активная. Кажется, на философском факультете. Они даже листовки какие-то печатали. В эту группу входил дружбан Виктора, который оставил однажды у него стопку этих злосчастных листовок. С ними Виктора и взяли.

– И что дальше?

– А дальше – известно, что! Комсомольское собрание, исключение из комсомола, исключение из института, армия и т. д., и т. п.

– Ну, а дальше?

– После армии он поработал где-то, потом восстановился в МЭИ. А теперь успешно заканчивает его.

– Легко отделался, – Михаил хмыкнул, – а ты что – дружишь, что ли, с ним?

– Ты знаешь, в институте мы даже сидели с ним за одной партой, и на том собрании я единственный его пытался защищать!

– Зачем? – искренне удивился Михаил.

– Как, зачем? Он же был моим другом, это, во-первых, а, во-вторых, он же ничего криминального не совершил!

– Так, так… и что дальше, вы с ним, по-прежнему дружите?

– Ну, дружбой это назвать сложно. Когда он из армии вернулся, мы встретились на его свадьбе. Он женился на однокурснице. Потом я бывал у него дома, но редко. Как-то не клеились отношения. Он стал каким-то замкнутым. Что на него так подействовало, не знаю, но найти точек соприкосновения с ним я уже не мог.

– А о «Союзе борьбы» и генерале он рассказывал тебе что-нибудь?

– Да нет, он всегда избегал разговоров на эту тему, – Николай сделал недоуменное выражение лица.

– Может, он не доверял тебе?

– Не думаю, – Николай произнёс это так, как будто хотел завершить разговор на эту тему, – ну, что, возьмёшь его на диплом? Толковый парень – не прогадаешь!

– Уговорил, речистый!

Руководителем преддипломной практики Виктора стал Михаил, а тему его дипломной работы сформулировал СОС и стал его руководителем. Николай на правах старого друга помогал Виктору в расчётах и освоении теоретических основ предмета. Помощь дипломника-практиканта пришлась Михаилу как нельзя кстати, и объём его экспериментального материала стремительно наращивался. Теперь на обед они ходили втроём или вчетвером.

Глава 6

Работая над диссертацией, Николай не позволял себе «запойных» карточных битв. Лишь в исключительных случаях, когда маячил очень уж сладкий вариант, как правило, с подачи Олега, он, ссылаясь на недомогание, брал библиотечный день и «потрошил» очередного клиента с помощью полосатой колоды. Лишь однажды ему пришлось оказаться на грани позорного поражения. Клиент принёс с собой целую коробку фирменных пластиковых колод и изъявил желание «постучать» в деберц. Эта игра требует от игрока хорошей интуиции и тонкого расчёта возможных вариантов, сопряжённых с разумным риском. Соперник оказался очень опытным игроком, и Николай сражался с ним «на классе» почти всю ночь. Было сыграно не менее сорока партий. Счёт оказался ничейным. Под утро Николай заявил:

– Я кончил, хочу спать!

– Может, в «очечко» разомнёмся? – предложил с равнодушным видом Олег.

Ни слова не говоря, клиент собрал оставшиеся колоды и ушёл. Олег и Николай, молча, проводили его взглядами.

– Где ты его нашёл?

– Где, где? В Караганде, – раздражённо ответил Олег. – Тёртый калач!

– Ну, что делать-то будем? Спать поздно…

– А на работу – рано, – продолжил Николай, – ставь чай. Олег отправился на кухню, а Николай собрал последнюю играную колоду и, машинально перетасовав, положил её на середину стола. Затем подвинул к колоде настольную лампу и включил её.

– Олег! Иди скорей сюда! Скорей, скорей!

– Сейчас! Я завариваю чай.

– Да Бог с ним, с чаем. Иди сюда!

Олег с двумя стаканами и сахарницей подошёл к Николаю:

– Что за спешка?

Николай протянул Олегу колоду:

– Кажется, новый вид «ковки». Смотри внимательней, в отражённом свете! Видишь?

– Ничего не вижу! Чистая колода! – Олег поставил стаканы и ушёл за чаем.

Николай взял в руки колоду и медленно перелистал её рубашкой вверх.

– Есть! Понял!

– Что ты понял? – Олег поставил на стол чайник.

– Смотри! – Николай взял карту рубашкой вверх и показал её Олегу, – вот, чистая рубашка! А теперь, – он подвинул лампу совсем близко к карте, – средний листочек углового трилистника потемнел.

– Чудеса! – искренне изумился Олег.

Николай разложил всю колоду по мастям. У пики темнел левый листик трилистника, у трефы – средний, у бубны – правый, а у червы – черенок трилистника.

– Ковка работает при тепловом воздействии на карты! – сделал заключение Николай.

– Но во время игры никакой лампы рядом не было! – попробовал возразить Олег.

– А ты посмотри, как я держу карты после сдачи, – Николай взял веером девять карт (полная раздача в деберце), – что видишь?

– Вижу, как темнеют лепестки…

– Правильно! Потому что они нагреваются от моих рук! – Николай бросил карты.

– Гениально! – не мог скрыть своего восторга Олег, – но ты мог «улететь за всю масть»!!!

– Мог, но не улетел! По правде говоря, мне немного везло, – Николай покачал головой, что, видимо, означало: «Пронесло!»

– Ну, ты даёшь! – не переставал удивляться Олег, разливая чай, – всё-таки ты гений! Выстоять на классе против такого номера!!!

– Теперь ты понимаешь, почему он не стал играть с тобой в очко? – Николай с улыбкой посмотрел на Олега, – в очко масти не играют никакой роли!

– Теперь понимаю, естественно…

На некоторое время воцарилась тишина. Позвякивали ложечки в стаканах, да поскрипывали стулья. Каждый думал о своём.

– А чем ты сейчас занимаешься? – нарушил молчание Николай.

– Ну, ты знаешь ведь, что я собираю иконы. Их у меня, пожалуй, не один десяток, самых отборных. Я поднаторел в этом деле, прочитал всю доступную литературу на эту тему, перезнакомился со всеми реставраторами и в Москве, и в Ростове, и в Суздале, и во Владимире. И, ты не поверишь, я уверовал!

– Во что ты уверовал? – усмехнулся Николай.

– В Господа нашего, Иисуса Христа!

– Счастливый человек! А я вот верю только в то, что знаю!

И чем больше я узнаю, тем больше я понимаю, что ничего не знаю! А, значит, и ни во что не верю! А хотелось бы верить, что существует какой-то Вселенский Разум, который создал этот мир и управляет им.

– А ты слышал что-нибудь о Туринской плащанице? – спросил Олег.

– Естественно!

– И тебя это ни в чём не убеждает?

– А в чём это должно убеждать меня?

– Ну, хотя бы в исторической достоверности существования Иисуса Христа.

– Я читал кое-что о Туринской плащанице, в частности, отчёт комиссии по её изучению и видел негативное изображение лица на ней. Более того, у меня есть эта фотография. Она произвела очень сильное впечатление на мою верующую маму. Однако из выводов комиссии никак не следует, что это погребальная плащаница Христа.

– А отпечатки монет времён Понтия Пилата, которыми накрыты веки завёрнутого в полотно Иисуса? – Олег глянул на Николая так, словно только что довёл до его сведения убийственный аргумент в пользу истинности христианской реликвии.

– В лучшем случае этот факт свидетельствует о времени погребения, – Николай отпил глоток чая и продолжил, – правда, в случае более поздней фальсификации монеты тоже могли присутствовать…

– О какой фальсификации ты говоришь? – искренне возмутился Олег, – ведь изображение на плащанице проявляется только при её фотографировании. Ты серьёзно считаешь, что она может быть рукотворной?

– И не только я! В каком-то западном журнале, кажется, «Пари мач», писали, что уже было несколько успешных попыток реконструкции способа создания аналогичного изображения древними или средневековыми средствами. Так что никакого чуда в этом нет. А что касается возраста Плащаницы, то только радиоуглеродный анализ сможет дать точный ответ на этот вопрос, но её хранители не дают пока разрешения на такой анализ. И, кстати, две тысячи лет назад при погребении покойника его тело после натирания благовониями закутывали в узкие полоски ткани. Вспомни хотя бы воскрешение Лазаря. Так было принято. Едва ли Иосиф Аримафейский нарушил этот ритуал. Но при этом покрывало не могло соприкасаться с телом.

– Да, туринский архиепископ не даёт разрешения на радиоуглеродный анализ и правильно делает. Я думаю, что это связано с риском повредить реликвию, – убеждённо произнёс Олег, – но если анализ будет, то он подтвердит реальность и истинность реликвии.

– Но подтвердит ли божественную сущность изображённого на ней человека? – усмехнулся Николай, – а в историчности личности Иисуса даже я уже практически не сомневаюсь.

– Значит ты веришь в Иисуса? – с видом победителя заявил Олег.

– Я верю в то, что знаю. А знаю, например, что, помимо христианской литературы, упоминания об Иисусе содержат сочинения древних римских авторов: Тацита, Светония и Плиния Младшего. Это убедительно. Значительно убедительнее всего того, что можно прочесть в обширной, но противоречивой христианской литературе.

– Как это противоречивой? – возмутился Олег.

– Ну, это долгий разговор, и мы к нему можем ещё вернуться, а пока я напомню тебе о философе второго века Цельсе. Слышал о таком?

– Что-то не припомню, – наморщил лоб Олег.