Утром, проходя по коридору телекомпании, Леран думал о том, как различаются Нью-Прайс и Сент-Себастьян. В посёлке все люди похожи, чтобы увидеть разницу между ними, надо пожить среди них. А в городе все разные. И среди разных встречаются совсем исключительные. Вот довелось познакомиться с человеком из Гималаев. В Нью-Прайсе такого произойти не могло. Хорошо, что он в городе, а не в посёлке. Если бы рядом были мать, отец и сестра, было бы и совсем хорошо.

Но лама занял его мысли, оттеснив на задний план все другие вопросы. В ламе гнездилась важная для него тайна, а он не знал, как к ней подступиться. Никто ещё не действовал на него так чувствительно; не может же лама сохранять прямую связь с Гималаями, чтобы служить проводником далёкого горного ветра…

Тут его привлёк крик о помощи, раздавшийся из-за полуоткрытой двери рядом. Леран распахнул дверь и увидел живописную сцену.

В свете ослепляющих юпитеров посреди комнаты на диване сидела полуобнажённая девушка с выражением смертельного ужаса на лице. Перед ней стоял мужчина в чёрном трико с маской на лице; в одной руке он держал пистолет, наведённый на девушку.

Рядом группой, – несколько знакомых Лерану сотрудников телекомпании с озабоченными лицами, две передвижные телекамеры. Идёт съёмка, понял он и услышал повелительный голос:

– Кто там ещё? Войдите и прикройте дверь!

Леран сделал вперёд два шага.

– Кто вы?

– Леран Кронин. Я из тележурнала «Мир и наука». Мы в соседнем крыле.

– А, юный коллега, – усмехнулся обладатель командного голоса, с тусклыми бликами от юпитеров на голом черепе и потном лице, – Помню, Барт представлял. Вы – новичок. Если вы уж здесь, займите место вот там и не мешайте.

Он указал на стул в углу павильона. Послушно заняв назначенное место, Леран попытался вникнуть в содержание снимаемого эпизода. Из замечаний лысого режиссёра стало понятно: снимается очередная сценка из нескончаемой мыльной оперы под названием «Сны наяву» о жизни обычной семьи Сент-Себастьяна. Сериал показывали уже год, сценарист исчерпал себя и исчез, телепублика требовала продолжения и теперь вся последующая биография героев оперы делалась коллективно всеми участниками съёмочной команды.

Энергично распахнулась дверь, вбежал худой стремительный человек с пачкой листов в руках, огляделся, увидел сидящего в углу Лерана и подошёл к нему.

– Не помню, чтобы вручал вам сценарий продолжения. Вечно что-нибудь забуду! Или он у вас есть?

– Нет, я его не видел, – признался Леран.

– Так я и думал. Вот, познакомьтесь, – человек с туго натянутой кожей лица сунул ему несколько листов, связанных громадной скрепкой, – Катастрофически не хватает новых идей. А откуда им взяться, если в работе не участвует молодёжь? Что могут эти замшелые старички…

Организатор сценарного взаимодействия тут же забыл о Леране, устремился к лысому режиссёру и принялся шептать ему на ухо, беспорядочно размахивая длинными руками.

Через несколько минут с помощью вручённого ему сценария Леран имел полное представление о продолжении замысла. Всё те же любовь и измена; работа и отдых; быт и попытки угадать вечность. С участием родственников, знакомых, грабителей, полицейских… Скучно и неинтересно.

Пора было возвращаться в студию, Леран поднялся, подошёл к худому поисковику новых идей и протянул ему листы сценария.

– В чём дело, молодой человек? Вы не хотите участвовать в общем деле?

– Нет… Я всё прочитал, всё понял.

– Прочёл, понял? Вы вундеркинд? И что же? Не понравилось?

– Не в этом дело, – Леран думал, как мягче сказать о негодности материала, – Я на вашем месте изменил бы поток событий. Перевёл его в другую тему.

– На нашем месте?! А вы попробуйте, займите его. Я готов отдать своё прямо сейчас. И куда бы вы перевели ваш поток?

– Немного в сторону, за грань привычной реальности.

– За грань?! Вы что, любитель фантастики? А мы делаем обычный сериал. Домохозяйки, бездельники у телеэкранов, – вот наша аудитория. Они желают видеть узнаваемое, знакомое. Экран должен показать им их же самих, но попривлекательней, получше. Женщины – поженственнее, мужчины – помужественнее, чем на самом деле. Денег чуть побольше, квартиры роскошнее. С любовью, трагедией, приключением и ещё не знаю чем. Вот что предпочитает наш зритель. Всё должно быть узнаваемо. Куда тут перевести ваш поток? На Марс?

– Я не имел в виду голую фантастику. Ваш сериал можно оживить легко и просто.

– Оживить? Оживить жизнь? Генри, сколько у нас времени до съёмки очередного эпизода? – обратился худой к лысому.

– Минут десять. Не готовы декорации.

– Тогда слушаем. Предлагайте.

Леран ещё раз посмотрел на обоих: они не ожидали от него ничего нового и в то же время надеялись на чудо, которое поможет спасти их тонущий сериал. Возможно, им понравится его предложение.

– Я бы включил элементы чуждой экзотики. Пусть кто-нибудь вернётся из путешествия. И обнаружит где-то рядом остатки древней цивилизации. Очень древней. Загадочный центр иного мира, сохранившийся неизвестно как. Из этого скрытого центра к людям просачивается информация, её можно зарегистрировать. Информация из прошлого воздействует на людей, на их поступки, меняет их судьбы. То во вредном, то в полезном направлении. Начните расследование этого влияния, отправьте кого-нибудь на раскопки. Можно изобрести оригинальный способ утечки знаний из древнего хранилища.

– Так-так… Тех людей давно нет, а их знания действуют на нас… На самом деле любопытно. Можно будет объяснить любые повороты сюжета, самые неожиданные, выскочить из накатанной колеи. Какой симпатичный молодой человек! Ты не находишь, Генри? Возьми его на заметку, он нам пригодится…

– Декорации готовы. Начинаем, – хлопнул ладонями Генри, и видеокамеры разошлись.

* * *

Следующая неделя ознаменовалась тем, что Барт Эриксон сменил квартиру. Чему явились причиной два обстоятельства: желание Лерана поселиться у моря, зревшее в нём с первого дня пребывания в Сент-Себастьяне и нежелание Барта отпускать от себя Кронина-младшего. Барт был уверен: Леран пока не готов жить без постоянной опеки, а бытие одному в портовом районе означало резкое возрастание риска неприятных происшествий.

Барт с Лераном стояли у окна и «обживали» новую панораму: слева перспектива порта с причалами, судами и кранами, справа кусочек ещё не индустриализированного берега с уходящей к небу чёрной полосой моря.

– Единственное неудобство, – час езды до студии. А так, – хорошо, – заключил Эриксон, успевший примириться с потерей привычной и освоенной жилплощади.

Вначале он удивлялся себе, что так легко пошёл на этот обмен, подчинившись капризу Лерана, но сейчас понял, что поступил единственно верно. Ни Мария, ни Ирвин не простили бы ему, случись что с Лераном. Да и сам Барт не представлял, как он вернётся к прежнему одинокому существованию.

– Я понимаю тебя, Барт. И не знаю, что сказать… Но я уже не мог. Если хоть раз в день не увижу моря, мне плохо. Особенно ночью. Я вынужден представлять его себе в памяти. А отсюда и звёзды хорошо видны.

– Море и звёзды… Пожалуй, этого немало.

– Барт, вчера сообщили: у беты Живописца открыли несколько планет. А вдруг там живут люди? И знают, что у Солнца тоже есть планеты?

– Твоя бета дальше или ближе Сириуса?

– Пятьдесят три световых года.

– Триста тысяч километров помножить на количество секунд в пятидесяти трёх годах… Невообразимо! Значит, у Сириуса нет планет? Ведь он на порядок ближе.

– Я не знаю, Барт. Сириус вообще загадка.

– Леран, звёзды звёздами, а жизнь – жизнью. Почему ты не сообщил мне о контакте с авторами сериала на пятом канале? Ты что, заключил с ними контракт?

– Никакого контракта. Я у них оказался случайно. Так получилось. И посоветовал изменить сценарий. Они не знают, как быть со своими «Снами наяву». Но работать с ними я не буду.

– Хорошо. Вижу, пора тебе браться за самостоятельное дело. Даю месяц на подготовку выпуска нашего журнала. Делаешь как хочешь, никто тебе мешать не будет. От начала до конца он твой. Согласен?

Леран тут же «отвернулся» от звёзд и моря. Но и звёзды, и море остались в его глазах, и светили Барту загадочным золотистым блеском. Что-то звёздное, неземное исходило от Лерана, стоящего на фоне темнеющего неба и чернеющего моря.

«Если бы не позиция Ирвина, я наверняка взялся бы за поиск тех людей, с кем он пробыл до появления у Крониных, – подумал Барт, – Слишком в нём много необычного». И сказал, только чтобы снять вдруг возникшее в нём подозрение о намеренном сокрытии Лераном памяти прошлого:

– Море сегодня особенное. Как светится вода у прибрежных камней…

– Пена прибоя, – тихо сказал Леран, – Природное явление. Учёные открыли, что фосфоресцируют инфузории-ночесветки, – он повернулся к окну и добавил: – Сейчас пройдёт корабль или даже маленькая лодка, и мы увидим, как образуется светящийся шлейф. Красиво, хоть и просто инфузории.

– Если разберёшься, любая загадка проста. Я вспомнил, европейцы это природное явление называют дыханием моря.

– Дыхание моря… Я согласен, хоть и не связан с Европой. Мои предки жили у Великих озёр и берегов рек. Интересно, на озёрах есть такое? А море, по-моему, живое. Потому и дыхание.

– Мы с тобой поэтами станем в новой квартире, – улыбнулся Барт, – Тут чувствуется какой-то резонанс, – мысль мелькнёт, и не исчезает, а усиливается…

– Это потому, что мы думаем одинаково. И об одном и том же.

– Об одном?

– Я вижу по твоим глазам, Барт. У всех они, почти у всех, пустые, как у кошек. А у тебя всегда вопрос виден.

– Какой же вопрос? – даже похолодел Эриксон на миг от предположения, что Леран способен заглянуть внутрь его головы.

– Всегда один. Зачем человек на Земле, что с ним будет, если так дальше пойдёт. Что будет со мной, с Ледой, с тобой…

«Однако! – воскликнул про себя Эриксон, – А ведь точно! Нет у меня уверенности в том, что завтра наступит. А если наступит, в том, что будет не хуже сегодня. Юный мудрец учится читать людей по их лицам. То ли ещё будет! Хорошо бы ограничиться одними разочарованиями…»

– Я не философ, Леран. И не священник. Ни на один серьёзный вопрос я не знаю ответа. Моя жизнь, – то светлая полоса, то чёрная. Проходит чёрная, – и я чувствую себя почти счастливым. И думаю: смысл жизни – в отсутствии несчастий.

– А когда кончается светлая полоса, то идёшь в бар, напиваешься и ищешь женщину? – спросил Леран, смотря на него со спокойным ожиданием.

Барт потерял дар речи. Он не знал, что ответить. То ли наивность, то ли жестокость звучала в вопросе Лерана. Впрочем, и то и другое часто неотличимы. Не желая зла, по неведению, можно причинить ближнему столько горя… Неужели Леран ещё не научился видеть силу слов, не замечает граней между добрыми и злыми последствиями своих слов и поступков?

Тут Леран сам заметил бестактность своего замечания и сказал тихо, чуть не шёпотом:

– Прости, Барт. Я не подумал и обидел тебя. Сказанное не связано с моими чувствами. Со мной бывает, я иногда поступаю как компьютер. Самому становится страшно: боюсь, так и не стану настоящим человеком. Таким как ты, как Эрнест или Майкл. Возможно, это потому, что детская память всё ещё не восстановилась. Я совсем не помню Великих озёр. А прожил там почти четырнадцать лет.

– Леран, – Барт понял, что должен попытаться объяснить себя, – Один считавший себя умнее других человек сказал, что людьми руководит принцип удовольствия. Ты знаком с ним, его звали Фрейд. И какое удовольствие он находил в таких открытиях? Бар, выпивка, женщины… Это такие удовольствия, в которых очень быстро разочаровываешься. Трезвость, целомудренность, – вид на медаль с другой стороны. Особой разницы не вижу. Эйфория здоровья или эйфория опьянения, – всё обман! Кто что предпочтёт – вот в чём проблема. А конец один для всех.

– А разве нельзя как-то сочетать эти две стороны?

– Нет. Не получится. Можно чередовать во времени, раскачиваясь как маятник… Всё равно скатишься в бездну.

– А религия, Барт? Вера? Она ведь даёт ответ на эти вопросы. Стоит ли заниматься религией?

– Заниматься религией как наукой нельзя, Леран. Но заниматься религией надо, тут ты прав. Если бы не религия, человечество сожрало бы себя до края. В этом я убеждён на сто процентов.

– А если соединить, Барт? Религию и науку? Разве никто не пробовал?

– Некоторые пытались. Не знаю, что у них… А я… Я слишком слаб для такой попытки. У меня не выйдет. Ты, – другое дело. У Лерана Кронина всё ещё впереди.

– Барт, Леран Кронин больше всего боится наркотика. В любом виде. И спиртное, и любовь, – они тоже наркотики. И полное отречение от мира, – тоже. Самый лучший наркотик для людей – творчество. Но для него нужен талант, дающийся очень немногим.

* * *

Эриксон со стороны, не вмешиваясь, наблюдал за первой самостоятельной работой Лерана.

Тайна пояса астероидов… Возраст тайны равен возрасту человечества. Была ли планета между Марсом и Юпитером? Вначале Барт Эриксон думал, что Леран уже подготовил ответ и решает задачку в соответствии с ним.

Но оказалось, – нет. Леран ухитрился выйти на связь со станцией на Церере, перекачал оттуда всю накопленную за десять лет информацию, побеседовал со всеми астронавтами, в разное время работавшими на астероиде, проник в засекреченный и забытый банк данных министерства обороны по этой проблеме.

Чтобы полностью загрузить винчестер своего компьютера, ему понадобилась всего неделя. Ещё два дня Леран обдумывал подход к решению вопроса. Первый же практический шаг показал его неординарность.

По просьбе Лерана Барт позвонил Майклу Крамову и договорился о встрече. Успели вовремя, – через день тот уезжал в Тибет. Крамов был рад встрече: он закончил эскиз портрета Лерана и ему требовалось сверить его с оригиналом.

Студия встретила знакомыми густыми запахами краски и олифы; в воздухе реяло предвкушение. Большого застолья решили не делать. Эриксон ограничился копчёной рыбой производства семейной фирмы Крониных, – она в квартире Эриксона-Лерана не переводилась, – и пивом. Гости заняли стол, хозяин устроился за мольбертом. Барт занялся рыбой, Леран начал рассказывать ему и Майклу о своём видении очередного выпуска тележурнала.

– …К настоящему времени обнаружено более ста тысяч достаточно крупных астероидов размером от одного до семисот семидесяти километров в поперечнике. Самый крупный Церера, на ней постоянно действующая земная станция; на Палладе, Весте и Юноне лаборатории-автоматы. Общая масса астероидов, – около тысячной доли от массы Земли. Совсем немного, приличной планеты не сложить.

Но некоторые открытия, сделанные за последние десять лет, неизвестные широкой аудитории, заставляют вернуться к проблеме планеты на месте пояса. Очень интересный факт: возраст астероидов превышает возраст планет Солнечной системы. Ещё один научный вывод: около ста миллионов лет назад осколки-астероиды составляли единое тело! На некоторых осколках обнаружены камни странной конфигурации, составляющие сложные геометрические фигуры. Анализ показал: их форма задана до распада некогда единого тела, и причём, – в результате процесса внетемпературного оплавления…

Крамов работал кистью и слушал. Эриксон пытался выяснить для себя в который раз, почему Леран выбрал именно пояс астероидов, а не что-то иное, не менее привлекательное. Например, Стоунхендж. В случайности Барт не верил с детства.

– …В древней Греции был широко известен миф о Фаэтоне. Очевидно, он заимствован. Проследить исток оказалось невозможно. Наиболее вероятно, – Атлантида. Ведь вы знаете этот миф?

Крамов признался, что если и слышал о Фаэтоне, то надёжно забыл.

Эриксон промолчал.

– Фаэтон, – сын бога солнца Гелиоса, – воодушевился их неосведомлённостью Леран, – Гелиос ежеутренне выезжает на колеснице с четвёркой огненных коней. Землю освещать. Без выходных, человек так работать не может. Однажды Гелиос доверил колесницу с солнцем любимому сыну. То ли по его просьбе, то ли из желания отдохнуть. Поступок был опрометчив: где-то на западе, то есть в конце рабочего дня, уставший Фаэтон не справился с управлением, и кони понесли колесницу вниз к Земле, и над ней нависла смертельная угроза. Уже закипел океан. Тогда Земля обратилась к Зевсу. Удар молнии уничтожил колесницу, солнце вернулось на свой путь. Лишённый опоры Фаэтон низринулся с высоты и погиб в реке Эридан. Местоположение реки неизвестно. Я объединил мифологические сведения с научными данными о поясе астероидов и с помощью программы «Супермакинтош» сделал реконструкцию события. Полученная картина меня не удовлетворила. А без общего живого представления я не могу подступиться к реконструкции. Получается неубедительно, нет художественной достоверности.

Крамов остановил работу, отложил кисть, сел за стол и пристально всмотрелся в лицо Лерана.

– Твой подопечный, Барт, – он смотрел на Лерана, а обращался к Эриксону, – Удивляет меня всё больше. Научную убедительность, то есть истинность он напрямую связывает с художественной достоверностью. А ведь верно, последнее генерирует жизнь. А ещё, Барт, твой подопечный практичен. Ведь он напросился ко мне не просто так. Пиво ему не нравится. На свой портрет не посмотрел. Ты что-нибудь понимаешь, Барт?

Барт отрицательно качнул головой, прожёвывая кусочек янтарной мякоти, оторванной от плавника. Майкл спросил Лерана:

– Мой юный друг, не знаю, для чего ты взялся за эту тему. Но зачем мне астероиды и бородатая сказка о Фаэтоне?

– Почему я занялся поясом, точно не знаю. Что-то внутри тянет… Но людям разгадка тайн прошлого нужна, я уверен. Надо заинтересовать множество людей. Среди них найдутся знающие чуть больше. Таким путём вероятно отыскать недостающие знания о Фаэтоне, бывшей живой планете.

Леран говорил со спокойным лицом, но глаза его, обращённые к Майклу, налились такой убеждённостью, что Крамов не выдержал и опустил лицо.

– Живой планеты… Надо же! – проговорил он и повертел в руках рыбий хвост, – Чего же ты хочешь от меня, отрок? Интерес во мне пробудился, ты достиг цели. Ну и?

– Мне нужна художественная реконструкция события. В динамике и красках. Чтобы видна была жизнь. Компьютер на такое не способен. А сам я не имею таланта художника.

– Так вот зачем вам понадобился Майкл Крамов! Допустим, я сделаю требуемое. Что будет с моей, как ты её назвал, реконструкцией?

– С неё телепередача начнётся, ей закончится. Она разбудит эмоции, откроет шлюзы в подсознание. И закрепит интерес к вопросу. А нам останется ждать…

– Так ты ещё и психолог… Но истинный талант не работает на заказ. Ты и это учёл своей лекцией. Что ж, но условие моё: полная свобода. Что хочу, то и делаю. Никакой критики, никаких изменений. Идёт?

– Идёт. Всё, что хотите, Майкл. У вас получится как надо. Другого такого человека я не знаю.

– В таком случае я использую и эскиз портрета. Тот, что сейчас на мольберте. Тоже идёт?

Леран без раздумий согласился и с этим условием.

– А ведь он меня взял голыми руками! – удивился Крамов, – Теперь мне остаётся из данного времени проникнуть в предлагаемое забытое. В забытые лета… Никаких проблем, Барт?

Эриксон невозмутимо открыл очередную баночку пива и назидательно произнёс:

– Данное время есть всего лишь включённость индивида в локальность сети причинно-следственных связей материального мира, которая суть бесконечно малая часть явлений реальности, неограниченно распространённой во времени и пространстве.

– Это ты сказал, Барт? – удивился Крамов, – Или я заболел?

– При изменении некоторых внутренних или внешних условий подготовленный индивид может войти в систему связей с иными координатами, наполненную иными событиями, – всё так же невозмутимо и поучительно, с интонацией школьного учителя, заключил Эриксон.

– Барт, ты делаешься похожим на Лерана. С кем поведёшься… У меня появляется потребность написать и твой портрет. С вами становится опасно, впору не о прошлом, а о будущем задуматься. Да поздно мне, старому гиперборейцу, менять привязанности. Индивид… Надо же!