«И всё-таки море, и белый кораблик…»

 
И всё-таки море, и белый кораблик,
И маленький птенчик, какой-нибудь зяблик
На солнышке рано играет в песке.
А где-то там парус и жизнь вдалеке.
И время, которое здесь не считают,
А просто, как чайки кричат и летают
Над белым ли камнем, над синей волной,
Что плещется низкой басовой струной
И мягким, почти колыбельным мотивом
Ложится на берег отливом, приливом.
 

2014

Баллада о моём художнике

 
А мой художник – Рубенс.
Дивитесь на него,
Нептуновский трезубец,
Вот – это кисть его.
Не пишет он, а пышет,
В избытке сил своих,
Наяд и прочих пышек,
Прекрасных и нагих.
 
 
То пляской козлоногой
Весь испестрит ковёр.
А то молитвой строгой
Потупит женский взор.
Трубящие Тритоны
Едва не рвут холста.
Вдруг тихий плач и стоны,
И «Снятие с креста».
 
 
Где тонко, там и рвётся.
Вот маленький портрет.
Здесь девочка смеётся,
А смеха вовсе нет.
Кровь живо озаряет
И щёки ей и лоб.
Не слишком ли? Кто знает!
Но чувствуешь озноб.
 
 
Не жизнь с её игрою, —
Тут близко к бытию:
Он в кровь своих героев
Подмешивал свою.
На губы словно вишни
Упало забытьё.
Ей в кровь попал излишек,
Смертельный для неё.
 
 
Не потому ль под шляпой,
Уж если брать с аза,
Не ум он хитрый прятал,
А грустные глаза.
Он дочь назвал Сиреной,
Она и уплыла,
С морской смешалась пеной
Сиреневая мгла.
 
 
Прощай, малышка Клара!
И Вакх фламандских грёз
Не избежал угара
От настоящих слёз.
Ушли в хмельной обиде
Волхвы и короли,
Оставив в чистом виде
Пейзаж родной земли.
 
 
Ни королевских лоджий,
Ни голых сатиресс, —
Рисует мой художник
Осенний свет небес.
Нам холодно. Но шутка
Даруется судьбой.
И меховая «Шубка»
Согреет нас с тобой.
 

2014

Гимн Новороссии

 
В веках Новороссия крепла
Надёжностью рук трудовых.
Едина со славою предков
Бессмертная доблесть живых.
 
 
Виват, Новороссия наша!
Народ Новоросский, виват!
Гвардейскою лентой украшен
Крылатой Победы наряд.
 
 
Проходит она, как царица,
И души погибших в боях
Снопами созревшей пшеницы
Лежат у неё на руках.
 
 
Мы тризну по ним совершили
С молитвой за волю и труд.
И вот мы стоим на вершине,
Знамёна свои развернув.
 
 
Да здравствует честь и отвага,
Чтоб реял над нами окрест,
На поле багряного стяга
Священный Андреевский Крест.
 

2014

«Плач стихнул, откричался…»

 
Плач стихнул, откричался,
Как ворон на трубе.
А чёрный плащ остался
На память о тебе.
 
 
Тем явственней кручина
В отсутствии твоём, —
Всё время различима
Твоя фигура в нём.
 
 
Его старались спрятать
И даже потерять.
Но всё равно обратно
Он приходил опять.
 
 
Он шёл твоей походкой
И в складках поперёк
С напористостью кроткой
Читался твой упрёк.
 
 
Но так же, как в начале,
Я видеть не готов
Обвисших от печали
Не нужных рукавов.
 

2014

«Вот кульбит, от которого…»

 
Вот кульбит, от которого
Сводит конечности.
Расставались – до скорого.
Расстались – до вечности.
 
 
Чувство, близкое к панике,
Не даёт и опомниться.
Что останется в памяти
Кроме этой бессонницы?
 
 
Всё равно несказанны
И бессмертны, наверное, —
Золотые фазаны,
Фазаны серебряные.
 
 
Ты и сам был сначала
Оленёнком волшебным.
Повзрослел и умчался
Без оглядки, бесследно.
 
 
Разве были предчувствия
Или знаменья?
Всё равно отыщу тебя, —
Человека, оленя…
 

2014

«Как бы ни украсить скромно…»

 
Как бы ни украсить скромно,
Где б ни притулить её,
Ёлка – целый мир огромный,
Вольно нам вокруг неё.
 
 
Здесь вчера казалось тесно,
Угол – сразу от окна.
А сегодня: сколько места
Подарила нам она!
 
 
Мы под ней затеем прятки.
Да смотрите, не дремать:
Вдруг от волка без оглядки
Нам придётся убегать!
 
 
Дед Мороз без разговоров,
Вслед за стрелкой на часах,
Ёлку обошёл дозором
И сказал о чудесах.
 
 
Он в узорных рукавицах
Вьёт метельный серпантин
И зовёт нас прокатиться
Аж до самых до вершин.
 
 
Здесь от пола до верхушки,
Коль удержишься в санях,
То увидишь все игрушки
Под ветвями, на ветвях.
И прокатишься с размахом,
И разведаешь к тому ж, —
Как звенят в еловых лапах
Отголоски наших душ.
 
 
То не ватные пушинки!
То упали, засверкав,
Настоящие снежинки
На Снегурочкин рукав.
 

2015

«Обойтись бы…»

 
Обойтись бы
Мерцаньем
Свечи и лампадки,
Но, наверно, нельзя,
Поскольку
Обычай таков:
Все уляжемся мы
В аккуратные грядки,
Чтоб нас дождь
Поливал
И нежил
Снежный покров.
 
 
Но пройдут времена,
А, возможно,
Едино мгновенье,
Ветер сдует
Долой
Огородные наши
Холмы,
И повыдует напрочь
Последние крохи
Сомненья,
Что терзало когда-то
Наши сердца
И умы.
 
 
Ни того,
Ни другого
Не будет уже
И в помине.
Да и незачем,
Если
Даже могила пуста.
Но пока
Суть да дело,
Пусть Иуда
Висит на осине
И горячие губы
Лепечут
О Воскресенье Христа.
 
 
Ну, конечно,
Другой,
Не имевший обиды
На зренье,
Что-то там разглядит,
Не подвластное
Даже уму.
Если есть
Настоящее
В мире
Смиренье,
Это – знать,
Что умрёшь
И тогда лишь поймёшь,
Что к чему.
 

2015

«Вот лепестки цветка…»

 
Вот лепестки цветка,
Разбросанные ветром.
Не жизнь так коротка,
А смерть быстра с ответом.
 
 
Весна вернёт цветы:
Господь всё побеждает.
Но жаль мне красоты,
Что лишь мгновенье знает.
 
 
И всё ж зацепка есть
В житейской круговерти:
О Воскресенье весть,
А, значит, о бессмертье.
 

2015

Портрет Нарышкиной
(1799)

 
Портрет Нарышкиной в тени
Её умолкнувшего пенья
Напоминает мне те дни,
Когда вся жизнь – одно мгновенье.
 
 
А юность тем и хороша,
Что и раскрыл Боровиковский.
Её вспорхнувшая душа
Ещё звучит в его наброске.
 
 
Не cхвачена наверняка,
Но и неявным очертаньем
Она бессмертьем нам близка
И сладострастным обаяньем.
 

2015

Крым

 
Крым – это Рубенс моря.
Не пишет, пышет он,
Горячим солнцем вторя
Сиянью синих волн.
 
 
Не краски по приметам,
Здесь жизни торжество.
Закаты и рассветы
В палитре у него.
 
 
А холст – да он повсюду,
Весь мир на рубеже.
Есть где явиться чуду
И явлено уже.
 
 
Тут не искусство – что-то,
Что ближе к бытию.
Он в кровь своих полотен
Подмешивал свою.
 
 
Но это, как в сосуде
Налитое вино:
Всегда собою будет,
Пока собой хмельно.
 

2015

«Эх, ватник-телогреечка…»

 
Эх, ватник-телогреечка,
Судьба к тебе строга.
Хоть не блестит копеечка,
А всё-таки деньга.
 
 
Почём она, болезная?
Тут счёт совсем простой.
Была она, железная,
Дороже золотой.
 
 
И ты, сермяга серая,
С тебя такой же спрос.
Славна ты не манерами,
А стойкостью в мороз.
 
 
В тебе наш век отметил
Перелицовок дар,
Сложив гусарский ментик
И душегрейку бар.
 
 
И на работу годная,
И в праздник, коль чиста.
Ты, как душа народная,
Не так уж и проста.
 
 
А тем, кто всё коверкая,
Грозит тебе огнём, —
Напомню я про зеркало
И про мартышку в нём.
 

2015

В гостях у мотылька

На Соловках

 
Заскучала почта,
Почта покосилась.
В нашей жизни что-то
Странное случилось.
 
 
Не богата ношей
Сумка почтальона.
Письма – это в прошлом.
Нынче – телефоны.
 
 
Брякнул, звякнул кратко.
А сидишь, бывало,
С ручкой да тетрадкой
И всё места мало.
 
 
А в конце приписка,
Будьте, мол, здоровы.
Но теперь всё близко,
Не до разговоров.
 

2015

«Да, юность – лучший друг…»

 
Да, юность – лучший друг.
Но так же – первый враг:
Всему, что есть вокруг,
И кажется не так.
 
 
Проходишь весь в цвету
Своих волос и глаз,
Способный на мечту,
На подвиг в первый раз.
 
 
Свет твоего лица,
Как озаренье сна,
Куда влечёт сердца
Нездешняя весна.
 
 
А здесь? Страшней всего
Прозренье для тебя:
Не любишь никого, —
Не любишь и себя.
 
 
На зеркале твоём
Невидимый изъян.
И отражаясь в нём,
Ты искажён и сам.
 
 
И мнится, вся любовь
Вся жизнь – лишь маскарад.
И с маской ты готов
Лицо своё содрать.
 
 
О, сколько гибнет их,
Попавших в эту сеть:
Ни жить среди живых,
Ни с мёртвым умереть…
 
 
Но где-то на путях,
В овраге, может быть,
Какой-нибудь пустяк
Тебе поможет жить.
 
 
Но тут не надо слов.
Как юность ни пуста, —
Гирляндами цветов
Звучат её уста.
 

2015

Сказ о Соловецком мореходе Александре Максимове

 
Живёт на свете Саня
Поморский мореход.
Моря и океаны
Он переходит вброд.
По солнцу и по звёздам
Определяя путь,
Он рано или поздно
Придёт куда-нибудь.
 
 
Он начинал с начала,
Но раньше всех начал,
Не много и не мало,
Построил свой Причал.
В заливе Соловецком
С названьем «Сельдяной».
И у него есть место,
Куда придти домой.
 
 
Не по уставу кроткий,
Как монастырский кот,
Наловит он селёдки
И ягод наберёт.
И снова прыг в кораблик —
А море словно сталь —
Нахохлится, как зяблик
И весь вопьётся в даль.
 
 
Живёт на свете Саня
Белужий мореход.
Владеет Соловками
И морем круглый год.
А море не простое
И остров не простой.
Здесь озеро Святое
И монастырь Святой.
 
 
А море даже смелым
Не покорится вплавь.
Оно зовётся Белым
За свой Полярный нрав.
Не белого налива
Здесь кто-то набросал.
Полярный Круг лениво
Вращает свой кристалл.
 
 
На Муксалму, на Анзер^[1],
Все рифы обходя,
Он смотрит не глазами,
А из всего себя.
И что уж он там видит
С пяти своих сторон, —
Не бойся, не обидит,
Про всё расскажет он.
 
 
Наврёт, наскоморошит
И насмешит вовсю.
А самое хорошее
Расскажет про семью.
И сколько и какие
Ребята у него.
Да будет Бог под килем
Кораблика его!
 

2015

«Над больницей, над тёмным острогом…»

 
Над больницей, над тёмным острогом,
Где особенно зорки сердца,
Тонкий месяц взошёл Козерогом,
Колокольцы осыпав с лица.
 
 
Это где-то не здесь, это дальше.
Нет, наверное, там, в вышине,
Где на чистом снегу нету фальши
И встречаются души во сне.
 
 
Подморозило с вечера славно
И дыханье летит высоко.
Приговор прозвучал так недавно,
А всё прошлое так далеко.
 
 
Свету много, тем зримей печали
На снегу заплутавших ракит.
Бубенцы прозвенели в начале,
А теперь тишина говорит.
 
 
Ни к кому никакого упрёка,
Но запретную волю в груди
Сохрани, соблюди без порока
И откроется рай впереди.
 
 
Не беда, что под нежным запястьем
Не подушка, а жёсткая жесть.
Если так велико в нас несчастье,
То какое же счастье в нас есть!
 

2015