Он сидит высоко и гордо. Черная диадема мигает чернильным цветом в восходящем свете костра. Он наблюдает за своими морками, пока они разрушают очередной город.

Это не первый город, который они собираются уничтожить, и не последний. Интересно, как долго они это делают. С начала тьмы или после того, как вирус распространился по всему миру?

Стрельба возобновляется. Взрывы пронзают воздух, но, на этот раз, они разбросаны. Звук отчаянных людей, пытающихся спасти проигранную битву. Это ужасная песня, музыка конца света, когда последняя наша битва заглушается ужасными демонами с мечами.

Я осматриваю улицу, пока люди выбегают из домов. Я вижу, как мужчина выпрыгивает из окна второго этажа. Он не встает, пока двое морков не нападают на него с дьявольскими ухмылками и не поднимают мечи. Кровь брызжет в воздухе, как в фильме ужасов, и я молюсь, чтобы это все быстрее закончилось.

Большинство наших охранников покинули посты, чтобы присоединиться к кровавой битве, развернувшейся на улицах. Люди лихорадочно пытаются перезарядить свое оружие. Но морки быстрее.

У них нечеловеческая скорость. Они движутся размытыми пятнами, в один момент они находятся в метре от людей, а в следующий момент они обрушивают мечи на них. Слишком много голов катится, слишком много крови проливается на асфальт.

Я больше не могу на это смотреть.

Но затем, один из других пленников понимает, что нас не так хорошо охраняют.

Молодой парень, может быть, в возрасте семнадцати лет, отталкивается от земли. Я ловлю его взгляд, прежде чем он дико оглядывается по сторонам. Я вижу, как он тянется к пожилому мужчине, судя по всему, это его отец, и трясет его за плечо.

Они шепчутся, их голоса слишком тихие, чтобы их можно было услышать, слишком тихие, чтобы их мог унести ветер, а затем они вскакивают на ноги.

Мои глаза расширяются, когда я смотрю, как они убегают. Они выскакивают из зоны досягаемости охранников и врываются в бушующую вокруг нас битву. Я наблюдаю, как они обегают свежие трупы на земле, затем прячутся за брошенную машину, чтобы избежать метательных ножей, летящих в их сторону. Лезвия вонзаются в капот машины.

Охранники немедленно бросаются в погоню. Они гонятся за ними по улицам, удаляясь от нас все дальше и дальше, и это оставляет нас всего с двумя охранниками. Вот он, мой шанс.

Я не думаю ни секунды, прежде чем вскочить на ноги. Я делаю рывок через дрожащее тело Эвелины, но падаю вниз в мгновение ока.

Кто-то схватил меня за лодыжку.

Перевернувшись на спину, я киплю от злости на того, кто остановил меня от побега. Это Федор Семенович. Но на его бледном лице написано потрясение, которое заставляет меня замолчать.

Он качает головой, глаза его становятся шире тарелок, и он беззвучно произносит одно слово. «Нет.»

Он не дает мне бежать. И мой шанс ускользает прежде, чем я успеваю восстановить равновесие и попробовать снова. Двое охранников возвращаются, волоча за собой бегунов.

Я вздрагиваю, когда охранники бросают людей на землю. Один из них вытаскивает из кобуры на поясе что-то похожее на черный резиновый меч. Но я быстро понимаю, что это какой-то гибрид кнута и дубинки.

Охранники избили их. По асфальту растеклись лужи крови. Я отскочила назад, чтобы грязь не коснулась моих ботинок.

Я не могу заставить себя смотреть на этих двоих, лежачих, избитых до потери сознания, поэтому я отворачиваюсь и смотрю на Эвелину. Но затем я понимаю, что часть крови исходит от нее.

Вздрогнув, я хватаю ее за плечи и ложу на спину.

Глядя на меня слезящимися глазами, Эвелина слишком сильно сжимает вверх груди, и из раны, которую она прячет, сочится струйка крови.

«Федор Семенович!» – кричу я доктору, чье внимание переключилось на избитых мужчин в середине нашей группы пленников.

Он моргает, затем поворачивается ко мне. Ему требуется доля секунды, чтобы понять, что в Эвелину попала шальная пуля, затем он подбегает к нам, отталкивает меня от нее и отводит ее руки от раны.

Я смотрю на свое тело.

Мой кардиган был потерян в поселке, когда мне пришлось показать вожаку морков свои родинки. Я оставила его в переулке. Теперь на мне только штаны и майка. Недостаточно ткани, чтобы сделать импровизированную повязку для Эвелины.

Я поворачиваюсь к ближайшему человеку, притаившемуся у ног бдительного охранника. Теперь, они все пристально за нами наблюдают, ничуть не отвлекаясь на бушующую в городе битву. Я хватаюсь за нее, но она отталкивает мою руку.

«Мне это нужно», – говорю, пытаюсь стянуть шарф с ее шеи.

Она борется со мной за него. Но после того, как я резко дергаю головой вперед и попадаю прямо ей в нос, ее борьба прекращается. Может, я сломала ей нос, но я буду беспокоиться об этом и о своей новой ране на голове, позже.

Я мчусь обратно к Эвелине и передаю шарф Федору Семеновичу. Он берет его без слов. Он уже разорвал ее футболку до самого пупка. Ей повезло, что она в бюстгальтере.

Рана, одним словом, отвратительная. Кожа разорвана чуть выше грудины, в сторону ключицы, которая, я уверена, должна быть раздроблена, и очень много крови.

Федор Семенович кладет шарф ей на живот, затем тянется к карману. Из него он достает пинцет и маленькую бутылку с водкой. Для меня это странно, что в такое время, кто-то решит вместо еды носить с собой такую вещь как пинцет. Но опять же, он врач. И, если у него нет возможности иметь с собой аптечку, он носит то, что сможет унести в своих карманах.

Он открывает бутылочку с водкой, наливает небольшое количество себе в ладони, хорошенько трет руки. Затем выливает немного водки на пинцет.

Кровавые руки Эвелины тянутся к моим.

Я выгибаю бровь, застыв на мгновение. Удивление делает меня неподвижной, как воздух в летнюю ночь.

Но затем, я нерешительно беру ее руки в свои, и напряжение покидает ее. Она крепко сжимает мои руки.

«С тобой все будет в порядке», – говорю я ей, потому что именно так и положено говорить, когда кто-то истекает кровью.

Она крутит головой, пытаясь как следует рассмотреть двух побежденных бегунов. Она сдается, затем смотрит на меня. «Что случилось?»

Мне кажется, она пытается отвлечься.

Я качаю головой. «Они пытались сбежать», – говорю я ей, но она резко морщится.

Ее руки сжимают мои, пока Федор Семенович ковыряется в ее ране пинцетом. Мое лицо искажается от беспокойства.

Хотя я стараюсь не смотреть, я вижу рану и пинцет периферийным зрением. Но я не закрываю глаза и не отворачиваюсь, не тогда, когда Эвелина ищет во мне поддержку.

Почему я, я не знаю. Может, потому что я ей ближе всех, или она думает, что мы теперь подруги после нескольких коротких разговоров. Делает ли это нас подругами в этом новом, темном мире?

Все, что я знаю наверняка, это то, что я не могу показать ей, насколько я слаба сейчас. Если бы я была на ее месте, и меня бы кто-то держал за руку, и я бы видела силу и поддержку на его лице, это означало бы разницу между надеждой и отчаянием.

Мимолётно, я вспоминаю Фаруха и то, как я оставалась с ним до конца. Конечно, он был другим, потому что он был первым выжившим, кого я встретила в мертвом городе. И я думаю, мы стали друзьями.

Но проблема с Фарухом была в том, что, в конце концов, я привязалась к нему. И мне было грустно, когда он умер. Если я позволю себе сблизиться с другими выжившими сейчас, я снова почувствую боль, когда они умрут. И мы все это почувствуем. Это неизбежно.

Федор Семенович прерывает мои мысли.

«Достал.» Он выкидывает в сторону маленькую пулю. Она падает на асфальт и катится в лужу крови, вытекающей из избитых, неподвижных людей, оставшихся без сознания. Думаю, это то, что происходит, когда убегаешь от морков.

Федор Семенович берет шарф в руки, затем расправляет его ловкими пальцами. Он затыкает рану гигиенической прокладкой, вытащенной из кармана. Я серьезно хочу обыскать его карманы и посмотреть, что там еще, затем перевязывает рану шарфом.

«Вера убьет меня за то, что я запачкала ее шарф кровью», – стонет Эвелина, и мне удается слегка улыбнуться ее духу. Думаю, я была права, когда подозревала, что Эвелина относится к жизнерадостному типу людей.

Эвелина не отпускает мои руки, но ее хватка ослабевает. Она лежит на земле, закрыв глаза, пытаясь восстановить хоть немного своих сил. Пройдет совсем немного времени, прежде чем мы снова отправимся в путь.

Люди, которые сражались раньше, теперь все убиты. Трупы разбросаны по дороге, как маски и листовки, оставшиеся после эвакуации.

Кровь течет по улице, как красная река. Мои штаны покрыты кровью, немного крови в волосах и на подбородке. Мне так не хватает душа и ванны – всего, чтобы смыть с себя эту дрянь.

Я поворачиваюсь к Федору Семеновичу и вижу, что он все еще смотрит на избитую пару. Когда я изучаю их лица, становится ясно, что я была права, они отец и сын.

У них одинаковые светлые волосы и слабые подбородки и носы с горбинкой. Чем больше я их изучаю, тем лучше вижу родинки – и то, что их три, и в виде полумесяца. От этого у меня по спине пробегает холодок.

«Я не могу им помочь.» Федор Семенович смотрит на меня, на его лице запечатлено серьезное выражение. «Теперь им никто не может помочь.»

Он неправильно истолковывает мой ошеломленный взгляд. Он думает, что я потрясена тем, как сильно их избили, а не родинками на их щеках, которые идентичны таким же, что есть на моем теле.

Я стряхиваю с себя шок и хмуро смотрю на Федора Семеновича. «Почему вы не можете им помочь?»

«Они пытались сбежать», – говорит он, сурово глядя на меня, и я помню, как он схватил меня за лодыжку, чтобы не дать мне убежать. Он говорит мне этим взглядом больше, чем может сказать словами. «Им уже не помочь», – добавляет он.

Чтобы показать, что я понимаю, я коротко киваю, затем смотрю на Эвелину. Она выглядит такой умиротворенной. Ее глаза закрыты, а дыхание стало мягким и ровным.

Она не спит, но расслабляется, когда Федор Семенович достает пузырек Пенталгина из кармана ее джинсов, а затем засовывает две зеленые таблетки в ее приоткрытый рот.

Она глотает их без помощи воды. Глоток, который говорит мне, что она, возможно, привыкла глотать другие таблетки. Может быть, она использует их, чтобы заглушить боль разума, боль, которая преследует нас всех в этом новом мире.

Избитые сын с отцом перестали стонать. Крики битвы затихли. И всё, что осталось – это треск и рев пожаров, когда темные морки тащат свои огненные факелы по городу.

Вскоре охранники заставляют нас двигаться. Они пинают нас в бока и тычут в нас кончиками своих мечей. Федор Семенович и я помогаем Эвелине подняться.

Но с моей больной лодыжкой и ее простреленным плечом, никто из нас не может поддерживать друг друга. Федор Семенович идет между нами ровным шагом. К счастью, морки не движутся слишком быстро, так как им еще нужно пройти через весь город и сжечь дотла все, что можно.

Но, несмотря ни на что, мы продолжаем идти. Я продолжаю хромать рядом с ним, а Эвелина преодолевает боль и головокружительную потерю крови.

В течение нескольких часов нам приходится идти по пути разрушения, проложенному армией темных морков. Мы идем сквозь облака поднимающегося дыма, прежде чем он становиться слишком густым, чтобы его можно было увидеть, и оставляем после себя пепел и слезы.

Путь, ведущий к концу света.