Было самое начало зимы. Дни стояли морозные и солнечные. Ослепительно белый и ещё пушистый снег покрывал землю ровным ковром, снежинки сверкали на солнце крошечными холодными искорками. Воздух был прозрачный, и на бодрящем морозце дышалось легко и как будто даже прибавлялось сил. Высокие стройные сосны и тяжёлые мрачные ели выделялись на белом фоне. Следующее становище было в Дубненском поселении. Дни были короткие, и ехать до него предстояло с двумя ночёвками в лесу. Князь дремал под медвежьей шкурой. Иногда на кочке его встряхивало, он открывал глаза, осматривался и незаметно снова погружался в сон. Буяр ехал рядом с княжеским возком, предаваясь приятным воспоминаниям. Кмети крутили головами, чтобы не просмотреть каких-нибудь татей. Приближался вечер. Где-то далеко раздался низкий, глубокий вой. Он был тесно сплетён с воем ветра, но временами человеческое ухо выхватывало его очень четко, и дрожь продирала по спине от мысли: это воет не ветер, а какое-то опасное существо. Тягучей, холодной и тяжелой волной голос Зимерзлы суровой богини, дышащей холодом, струился откуда-то сверху, и казалось, что она ждёт где-то близко, прямо за пеленой мечущихся в страхе снежных хлопьев. Князь поёжился под медвежьей шкурой, велел воеводе встать на ночлег, окружив стан возами, развести побольше костров и поддерживать огонь всю ночь. Дозорных было назначено больше обычного. Все небо было затянуто тучами, кое-где сквозь них просвечивала темнота неба, в котором не было ни луны, ни звёзд. Князь крутился в своём шатре с боку на бок и никак не мог уснуть, уж было решил встать и пойти посидеть с кметями у костра, как тут же провалился в сон. Проснулся утром от запаха каши с мясом и однотонного гула голосов кметей. Встал, откинул полог и вышел. Вся дружина уже сидела вокруг костров и завтракала. Князь присоединился к воям, ему тут же подали миску с кашей и кружку с сытой. Долго задерживаться не стали, после завтрака быстро свернулись, и обоз тронулся в путь. День прошёл без происшествий, ночь так же прошла спокойно, на следующий день к полудню лес начал редеть, еще один поворот и дорога вышла на открытое место. С пригорка был виден частокол, а за ним избы, над которыми вился из труб дымок. Два дня пути прошли незаметно, и вот уже дружина, а следом за ней и возы въезжают в Дубненское поселение, обоз сразу двинулся к становищу. У братчины кмети спешились.

Князя встретил волхв Богумил. В медвежьей шкуре, с личиной²³ на лице, с посохом, оберегами и бубенчиками, он был настоящим Вещим Дедом, стражем границы между Явью и Навью. Богиня Лада ушла на отдых до весны, уступив место Богине Морене²⁴, и теперь в поселении праздновали её приход в Явный мир, и дубынинский род встречал Богиню зимы. Всю ночь шёл снег, к утру небо прояснилось и похолодало, но это никого не останавливало. Все были в разных костюмах специально сшитых и в личинах. Следом за волхвом вышел встречать князя старейшина племени, Дубыня. При виде князя, он быстро снял личину, и устремился к нему навстречу. Кмети, напоив коней, стреножили их и пристроили к возам с сеном. Девушки сразу подхватили воев и потащили в хоровод. Кмети не сопротивлялись, они рады были размяться после долгого пути в седле. Буяр снял с князя медвежью шкуру, встряхнул и помог ему выбраться из возка.

– Добро пожаловать, княже! – Дубыня склонился перед Нискинином.

– Будь здрав, Дубыня! – промолвил князь, разминая ноги.

– И тебе поздорову, княже! Как добрались? Все ли здоровы?

– Благодарствую! Всё хорошо! Дань готова?

– Давно вас дожидатца! Щас бани затопят, столы бабы накроют. Заходи, княже, в братчину, отдохни покуда.

– Как тут у вас, всё спокойно? Тати не озоруют?

– Да всяко быват, но отроки у нас урок сполняют, дозором по ночам ходят, ежли чё стучат в било, мужики бегут кто с вилами, кто с топором, отбиваемся.

– Енто хорошо, но тебе, Дубыня, надобно обзавестись хоть небольшой дружиной, пущай живут в братчине, учатся военному делу и охраняют поселение. Плату за службу положишь не обидную, чтобы другие отроки тянулись на службу.

– Да где же мне стоко кун взять, княже, помилосердствуй!

– Найдёшь, ежли не хошь, чтобы я сам у тебя их поискал! Ты должон радеть о своих соплеменниках, а ты чё делашь? Вишь каку избу себе отгрохал, а смерды в каких избах живут! Почти в землянках! Смотри, Дубыня, однова подожгут твои хоромы и тебя поднимут на вилы. В следующий раз приеду, посмотрю, как ты помог вдовам с детьми, какие избы отремонтировал, какие новы поставил и для кого. И про дружину не забудь, а то в поруб попадёшь!

– Всё сделам, княже, не сумлевайся!

– А я и не сумлеваюсь! У меня, для таких, как ты, есть поруб, кнут и дыба!

Встретив Морену, Богиню Зимы, кметей повели в братчину, где были уже накрыты столы. Все были радостные, раскрасневшиеся и, похоже, уже наметились парочки. Начался пир в честь прихода Морены, люди ели мясо жертвенных барашков, пили хмельной мёд. После праздника начиналась зимняя жизнь – спокойная, с посиделками длинными вечерами. Князь пробыл в поселении три дня. Встретив вместе с дубненцами приход зимы, забрав дань, обоз поехал дальше. Весь путь по древлянским землям во время полюдья занимал около полутора месяцев, если не возникало непредвиденных ситуаций. Как бы князь ни спешил, никогда не получалось вернуться домой раньше полутора-двух месяцев. Следующая остановка в Даргановском поселении, до него было чуть более двух дней пути.

Князь Нискинин укутавшись в соболью шубу, сидел в возке. Вокруг лежали снега, приближался конец года. Он тосковал по дому, думал о сыне Лютовое и благодарил богов, что сын остался жив, хотя с такой раной казалось невозможно выжить. Кудесник Горазд вытащил его с порога Навьего Мира, значит, Вещие Вилы²⁵ не решились отрезать нить его жизни, видно время ещё не пришло, и князь был им благодарен. Кто-то догнал и поравнялся с княжеским возком. Обернувшись, князь увидела Буяра.

– Чё-то хотел сказать, воевода?

– Новогодье на носу, княже, нам бы успеть добраться до Полабского Займища.

– Через два дни Даргановское поселение. Там пробудем дня три, а дальше без остановки до Полабского побежим. Пересидим новогодье и последний переход до Глинянского поселения, а потом домой отправимся.

– Княже! Може остановимся уже на ночёвку? Скоро темнеть начнёт, а кметям надобно ишшо какого-нито оленя добыть на ужин.

– Ну, так командуй, токо место подбери, чтобы просматривалось со всех сторон, да дозорных выставь.

– Княже, здесь наши земли, кого нам бояться? – удивился воевода.

– Ага! Лютовой тожеть по своим землям бежал, а вона чё получилось.

Воевода выбрал поляну недалеко от дороги. Одних кметей отправил добывать пропитание, других хворост собирать для костров. Возки поставили в круг, конюхи кормили и поили коней, а дозорные, прячась за возами, зорко всматривались в лесную чащу. Нискинин сидел в возке, ждал, пока разожгут костры. Когда они запылали, освещая вокруг деревья, не проникая вглубь тайги, из леса вышли кмети с огромной оленьей тушей на плечах, рога которой тащились по снегу и оставляли глубокие борозды, воевода подошёл к князю и, кивнув в сторону кметей, восхищённо воскликнул:

– Смотри, княже, какого красавца кмети добыли!

Вои, увидев сослуживцев с добычей, кинулись им на помощь, приняли на свои плечи тушу и помогли донести до стана. Одни сразу начали снимать шкуру с оленя, другие, помогая поварам, резали мясо на полоски. Сквозь тёмную чащу ночного леса свет большого костра был виден далеко, но если бы кто-нибудь и заметил его, то не посмел бы подойти. В предновогодье всякое может быть, толи путники остановились на ночлег, толи лешие празднуют конец старого года. Кмети жарили над костром куски оленьего мяса, но разговоры всё время прерывались, и каждый невольно вслушивался в тишину зимнего леса. Дозоры не дремали, обеспечивая безопасность стану, но каждый боялся не тайком подобравшихся татей, а чего-то совсем другого. Хуже ничего и не придумаешь – ночевать в глухом лесу в самом конце старого года, когда вся нечисть входит в наибольшую силу.

Вскоре по поляне разнёсся дразнящий и возбуждающий аппетит, запах жареного мяса. Князь вылез из возка, подошёл к костру и остановился, наблюдая за кметями, как они радостно переговариваются, предвкушая обильный горячий ужин, и протягивают миски повару. Он посмотрел куда-то вглубь чащи и задумался, вспоминая ту Купальскую ночь и волка-оборотня. Он почему-то всё чаще стал это вспоминать и постоянно ждал, глядя на сына каких-нибудь изменений в нём, но пока, слава богам, ничего не происходило.

Нискинин вздрогнул, когда воевода его тронул за плечо.

– О чём задумался, княже? Мясо готово, садись снедать, а то остынет.

Князь придвинулся ближе к костру, сел, взял кусок оленины, но аппетит куда-то исчез и он ел, просто потому что надо было, кто знает, когда будет следующая остановка. Буяр сидел рядом и с удовольствием и большим аппетитом поглощал куски мяса, запивая сытой. По давно установленному князем правилу в дорогу хмельных медов с собой не брали, кроме небольшого количества для использования в медицинских целях. Недалеко от костра был поставлен шатёр для князя. Он доел мясо, вытер руки о край шубы и пошёл в шатёр, но перед входом обернулся к воеводе.

– Буяр! Не забудь проверить дозорных, откинул полог и вошёл в уютный шатёр. Весь пол был устлан медвежьими шкурами, на стенах шатра тоже висели шкуры, защищая от ветра. Вдоль одной стены лежали мешки с сеном, накрытые тоже медвежьей шкурой, а сверху лежало тёплое одеяло, подбитое соболями.

Не снимая шубы, князь лёг на приготовленное ложе, подсунул под голову подушку и закрыл глаза. Думал, что уснёт раньше, чем голова коснётся подушки, но сон исчез, как только удобнее устроился в предвкушении хорошего отдыха после долгой дороги. В голову полезли разные мысли. Ему хотелось женить Лютовоя, чтобы породниться с кем-нибудь из соседей и эта мысль не давала ему покоя, да и супруга Радослава не отставала «Када сына женим!» «Ага! Ты енто сурьёзно? – думал князь, – он вона, ядрёна канитель, токо чуть свет уже в седле и понёсся с кметями незнамо куды! Айда, беги, догонишь, можа и женишь!» Хотя после того как чуть не потерял сына, было огромное желание послать на дреговичей полки и выжечь все их поселения, веси и печища, и присоединить их земли к своим. Но нельзя, нет у него такой огромной рати, поэтому надобно за его сына отдать свою дочь Заряницу. «Хорошо было бы, чтобы сын Драговита Пересвет понравился моей Зарянице, не могу я её неволить, а ежли отрок ей будет не по душе, придётся проявить твёрдость и всё одно отдать её замуж к дреговичам. Нет! Не могу я свою жужелицу отдать супротив её воли… Може к волынянам тада её пристроить! Там у волынского князя тожеть имеется сын, и тада он не будет заглядываться на наши земли. Ох! Голова кругом идёт! Наверное, придётся подождать, пущай Заряница ишшо в родительском доме поживёт, а ежли кто пришлёт сватов, тада и будем думать. А вот Лютовоя придётся женить на дочери Радима, скоре всего. У радимичей много воев, можно будет объединиться и противостоять Киеву в присоединении. А ежли норвежская дружина конунга Одда Хельги²⁶ возьмёт Киев и решит скрестить мечи с нами, то мы его задавим быстре, чем он кого-то призовёт в помощь».

Нискинину не спалось, он встал, потоптался на месте, оглянулся вокруг, чем бы заняться, ничего не увидев, кроме медвежьих шкур вокруг, откинул полог и вышел из шатра. Увидел дозор, сидящий у костра на стволе сломанного дерева, и пошёл к ним.