СПИСОК ГЕРОЕВ

Клаудио АББАДО

Юрий АЛЕКСАНДРОВ

Ирина АНТОНОВА

Валерий АФАНАСЬЕВ

Ольга БОРОДИНА

Александр ВЕДЕРНИКОВ

Андрей ГАВРИЛОВ

Владимир ГАЛУЗИН

Юг ГАЛЬ

Галина ГОРЧАКОВА

Валерий ГЕРГИЕВ

Наталья ГУТМАН

Жозе ван ДАММ

Анатолий ИКСАНОВ

Евгений КИСИН

Джеймс КОНЛОН

Гидон КРЕМЕР

Сергей ЛАРИН

Мария ЛЕМЕШЕВА

Брижит ЛЕФЕВР

Зубин МЕТА

Кент НАГАНО

Анна НЕТРЕБКО

Джесси НОРМАН

Елена ОБРАЗЦОВА

Николай ПЕТРОВ

Михаил ПЛЕТНЁВ

Нина РАУТИО

Геннадий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Евгений СВЕТЛАНОВ

Владимир СПИВАКОВ

Юрий ТЕМИРКАНОВ

Владимир ФЕДОСЕЕВ

Дмитрий ХВОРОСТОВСКИЙ

Георгий ЦЫПИН

Важа ЧАЧАВА

Дмитрий ЧЕРНЯКОВ

Максим ШОСТАКОВИЧ

Марк ЭРМЛЕР

Марис ЯНСОНС

Невеселый юбилей Евгения Светланова
Великому русскому дирижеру завтра исполняется 70 лет

Сегодня в Стокгольме празднуют день рождения первого русского дирижера Евгения Светланова, главного дирижера нашего Государственного оркестра, которого с оркестром Шведского радио связывают больше двух десятилетий творческого содружества. Завтра, как признается сам Светланов, в день своего 70-летия, он собирается порыбачить в местечке Долорэ под Стокгольмом, где проводит летние месяцы. До Москвы юбиляр доедет лишь через месяц – 9 октября праздничный вечер дирижера пройдет в Большом театре. До этого аналогичные концерты пройдут в Гааге и Париже. Евгений Светланов любезно согласился дать нашей газете интервью.

– Евгений Федорович, в случае со всеми выдающимися музыкантами принято говорить, что в 60 лет они в самом расцвете сил, а в 70 уже патриархи. Вы ощущаете свою роль патриарха в истории отечественной музыки?

– Такая роль у меня была осознанной, но это было в районе 50—60 лет, между этими датами… После 60 я с каждым днем все больше и больше начинаю сомневаться в том, что я правильно оцениваю свою работу и ее значение. А сейчас, придя к 70 годам, я полностью разочарован и считаю, что прожил не ту жизнь, жизнь не того человека, и занимался совсем не тем, чем нужно. Я говорю абсолютно как на духу, ведь больше мне, наверное, не придется так откровенно говорить…

Это впечатление складывается, помимо субъективных моментов и ощущений, еще и под большим влиянием всего окружающего нас мира. Сюда входит масса компонентов. И тот вывод, к которому я пришел, не случаен. Здесь и субъективное, и объективное тесно связаны друг с другом. И, видимо, влияют друг на друга. Но я думаю, что на мое субъективное мнение и восприятие больше влияет окружающая действительность. И, к сожалению, не я один исповедуюсь в таком горестном ключе. Весной по европейскому телевидению было показано огромное интервью (в моей памяти – первое и последнее такое интервью) нашего гениальнейшего музыканта Святослава Теофиловича Рихтера. Представьте себе, человек, который вообще никогда не говорил, во всяком случае всегда уклонялся от всяких разговоров, от высказывания мыслей, в течение двух с лишним часов говорил по-русски (почти все по-русски), что он сожалеет о том, как прожил свою жизнь. Хотя я не достиг такого возраста и таких вершин (да и вообще сравнения здесь неуместны), я понимаю, почему он так говорил. Для нас это интервью было подобно взрыву водородной бомбы: всемирно признанный, неповторимый, уникальный заявляет, что он глубоко разочарован. И разочарован прежде всего в себе самом. Он не говорил об окружающей среде, о политике, он обходил это стороной, но лейтмотивом было то, что он недоволен сам собой.

– Пессимистичные настроения, наверное, всегда свойственны любому интеллигентному человеку в тот момент, когда он переходит временной рубеж. Но пройдет юбилей, жизнь возьмет свое – концерты, турне, репетиции, которые запланированы и их нельзя отменить… Повлияют ли на ваши дальнейшие планы этот юбилей и ваше сегодняшнее настроение?

– Больше всего я хотел бы, чтобы эта дата была листком календаря, который я переворачиваю каждый день, и более ничем. Не знаю, удастся ли мне это осуществить. Во всяком случае, я выдаю желаемое за действительное. Что я хочу сказать – не хочу обращать на это никакого внимания, не делаю из этого конец света, который нам предсказывают в Священном писании в 2000 году. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», и кто-то из наших юмористов (наверное, Ильф и Петров) подметил, что юбилей – дело рук самого юбиляра. Я не хочу к этому юбилею прикладывать никаких рук, но я не могу запретить делать это другим – только могу высказать пожелание, чтобы это было незаметно. Знаю случаи, когда выдающиеся деятели разных профессий только и ждали юбилея, чтобы сделать большой разбег, достичь кульминации и потом как можно дольше держаться на этой кульминации. Эти люди не вызывают у меня отрицательных эмоций, я их по-прежнему люблю и уважаю, в первую очередь – великих музыкантов. Они в этом видели смысл. Я, наоборот, хочу перейти этот рубеж незаметно. Для меня лучший праздник – сыгранная и неизвестная никому симфония. Вот это настоящий юбилей! И такие события мне доставляют истинное удовольствие и радость. Когда, например, мне удалось открыть – и для себя, и для людей – новые прекрасные сочинения, совершенно незаслуженно забытые. Чему я, собственно говоря, и посвятил свою дирижерскую деятельность. Это было отправным пунктом, а не карьера дирижера. Ибо по-прежнему, репетируя сейчас свою симфонию в Стокгольме и (чего я никогда не делал) слушая записи других своих сочинений, прихожу к выводу, что я прожил неправильную жизнь. Мне бог дал талант композитора, и я его не развил и считаю, что это большой грех. Но этого уже, увы, не исправишь.

– Вы говорите об открытии новых сочинений, но тем не менее для своего юбилейного вечера в Большом театре вы выбрали Вторую симфонию Рахманинова, второй акт «Золотого петушка» Римского-Корсакова. К тому же в минувшем сезоне вы играли в Большом зале консерватории Пятую симфонию и «Ромео и Джульетту» Чайковского, «Колокола» Рахманинова. Причем все без исключения отметили, что ваши интерпретации русской классики изменились. Означает ли это, что вы после записи цикла симфоний Малера решили вновь вернуться к русской классике?

– Я должен совершенно откровенно сказать (да и все, что я говорю вам, это все надо воспринимать как исповедь, мне уже необходимо исповедаться): не могу себя причислить к музыкантам, которые вновь готовы открывать в уже известных и много раз сыгранных сочинениях новые горизонты. Но я не могу себе позволить в условиях, когда я меняюсь (жизнь прожита!) и все вокруг меняется, возвращаться к уже сыгранному. У меня были другие цели – все время идти вперед, ибо остановка даже на одной из вершин – это есть уже шаг назад, с моей точки зрения. Вы подметили, что я играл Чайковского и Рахманинова в прошлом сезоне. Но это было только в связи с трагическими событиями. На концерте памяти Рихтера мне захотелось весь вечер посвятить Чайковскому, которого Рихтер очень любил. «Колокола» были исполнены по просьбе Государственной хоровой капеллы, которая отмечала юбилей Саши Юрлова. Они очень просили исполнить любимые им, да и мною не менее, «Колокола», которые вместе с Юрловым мы много, много раз делали вместе… Но если бы не было этих дат – не было бы и исполнения этих произведений. Для концерта в большом я выбрал «Золотого петушка» Римского-Корсакова, поскольку это была моя последняя оперная работа в Большом театре, и вторую симфонию Рахманинова, которая была когда-то моей дипломной работой (Гаук дал мне тогда продирижировать БСО). У меня не хватает времени на повторы. Жизнь коротка, и с каждым десятилетием она стремится все больше вперед и достигает после 70 лет космической скорости. А мне хотелось бы познакомить всех с новым – у меня дома лежит целая гора партитур, никому неизвестных. Мысль об этих партитурах у меня сочетается с горькими раздумьями: успею ли я их показать? Кое-что, думаю, бог мне даст осуществить. Но я еще раз подчеркиваю, что сознательного возвращения к циклу русской музыки я не планирую.

– В прошлом сезоне вы исполнили ряд неожиданных программ: с участием эстрадных звезд, еврейскую музыку. Ожидают ли нас сюрпризы и в дальнейшем?

– У меня есть целый ряд сочинений, не связанных друг с другом ничем, кроме их высочайшего качества: это сочинения разных композиторов, в основном современных, нашего века. Разных стран, разных национальностей, но у нас совершенно неизвестных. Да и не только у нас. Вот я работаю 21 год в Швеции, и мне очень приятно, когда мне удается открыть для шведов их собственную музыку, о чем они потом много пишут, благодарят… Но, открывая для них, я открываю ее и для себя – я эгоист. Это мне хочется показать и нашим слушателям. Я в своей книге недаром написал послесловие о том, что нельзя останавливаться на достигнутом. Стандартная фраза, но это правда – надо идти только вперед. Со мной могут не согласиться, но это мое право – высказать эту мысль.

– Сильно ваша жизнь изменилась после того, как вы стали свободным человеком, больше не связаны нашей государственной системой и можете самостоятельно ездить, без произвола государства выбирать для работы оркестры, программы?

– Может быть, я вас удивлю, ведь мне очень часто задают подобные вопросы. Я всегда отвечаю на них одинаково: я считал и считаю себя всю жизнь свободным в том плане, о котором вы говорите. Никаких помех, препятствий, кроме самостоятельных решений и выбора, у меня не было. Слава богу, я этого избежал. Ко мне не применялись прессинги, запрещения. Я не в претензии к бывшей власти; всегда делал то, что я считал нужным, и то, что я делаю сейчас. Всегда принимал только то, что мне было интересно. Если поступали предложения от западных коллективов, я всегда очень тщательно к ним относился. Если меня не интересовали (а были ведь приглашения от очень престижных оркестров) программы, произведения – спускал эти предложения на тормозах. И наоборот, я ухватывался моментально за то, что меня задевало за живое. И старался ничего не пропустить в этом плане. Выглядело это странно: человек, которого приглашает один из самых известных коллективов мира, отвечает отказом, а в то же время едет, как считается, в провинцию и дирижирует никому не известными произведениями. Но я об этом нисколько не жалею, это было продиктовано моей творческой совестью.

– Но если бы «железный занавес» поднялся раньше, то ваше имя, имена других российских музыкантов (например, Мравинского) были бы так же широко растиражированы на Западе, как имена Аббадо, Мазеля, Поллини. Вы не жалеете об отсутствии такого вида славы?

– Ну что жалеть. Жалеть… Слово «жалеть» не подходит. Когда я говорил о том, что я считаю свою жизнь неправильно прожитой, наверное, в это входит и то, о чем вы сейчас спрашиваете. Живи я на Западе с юношеских лет, я бы сделал громадную карьеру, чисто внешнюю, что происходит с теми, кого вы назвали и кого не назвали тоже. Но что делать? Этого не вернешь, поезд ушел.

– Неужели в вашем нынешнем пессимистичном взгляде нет ощущения чего-то светлого от прошлой творческой жизни?

– Я отвечу словами Сергея Васильевича Рахманинова, который, подобно Рихтеру, никогда не давал интервью. Но в конце жизни, в Америке, играя круглыми сутками, перемещаясь без остановки из города в город до самой кончины, он дал одно интервью. И знаменательно то, что он впервые открыл свою душу, ибо это было ему несвойственно. Он свою душу открывал только через музыку, через свою и чужую. А здесь он сказал очень важные вещи, и в том числе такие слова (привожу не дословно): «Я живу в мире никем не тревоженных воспоминаний». Да будет мне позволено повторить эти слова от своего имени!

– С другой стороны, в наших условиях музыканты не были под влиянием прессинга, связанного с концертным «конвейером» Запада. Была возможность много работать. Это сейчас, к сожалению, тоже уходит. Концерты даются для самого факта, зачастую музыканты выходят просто неподготовленными или не успевшими «прожить» исполняемые сочинения…