Дизайнер обложки Роман Викторович Воронин

© Вадим Журавлев, 2021

© Роман Викторович Воронин, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-4496-2907-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конец прекрасной эпохи
«Сумерки богов» вспоминают полдень музыкальной жизни

Книга, которую вы читаете, не должна была появиться на свет. Мне всегда казалось смешным смешивать журналистику и литературу. То, что безумно интересно было читать сегодня в газете, через десять лет будет скучным и замшелым. И я даже давал себе слово не уподобляться многим своим коллегам, издававшим сборник своих статей или интервью. Поэтому год назад я выпустил «настоящую» книгу – «Дмитрий Черняков. Герой оперного времени». Книги о творчестве больших артистов обычно начинаются с многодневных интервью. В моем случае книга эта обошлась без прямых высказываний режиссера. Видимо, мне просто не хватило этого жанра. И я стал вывешивать в социальных сетях некоторые свои старые интервью.

Публикации эти вызвали огромный интерес подписчиков, что заставило меня задуматься о том, что сегодня, возможно, некоторые рецензии могут казаться устаревшими. А вот прямая речь и эмоциональные высказывания дирижеров, певцов, инструменталистов, театральных режиссеров и менеджеров не только не устаревают, но все вместе создают портрет эпохи. Время это было непростое, я пришел в журналистику в 1992 году, когда только расцветало пышным цветом современное искусство подачи информации.

В 2002 году я ушел работать в Большой театр. Так что моя журналистская жизнь началась в это первое десятилетие становления самого жанра рецензии на оперный спектакль, концерт классической музыки. Да и сам факт появления колумнистов по этим темам тоже формировался всеми нами – теми, кто тогда каждый день писал на эти темы.

За 10 лет журналистской жизни мне удалось поработать во многих национальных изданиях своего времени. Я был штатным корреспондентом первой негосударственной газеты в России – «Независимой газеты». Много писал для «Сегодня», «Коммерсанта», «Время-МН», «Известий», «Ведомостей» и даже для парижской газеты «Русская мысль». А если говорить про интервью, то в конце этого периода, будучи корреспондентом «Ежедневной газеты», я особенно много работал в этом жанре.

Для этого сборника я собрал 50 интервью, которые брал у 37 человек. Среди них легенды музыкального мира, ушедшие уже от нас: Евгений Светланов, Клаудио Аббадо, Геннадий Рождественский, Елена Образцова, Марис Янсонс, Марк Эрмлер, Николай Петров, Сергей Ларин, Важа Чачава. Поэтому любое их интервью уже стало сегодня «голосом с небес».

Среди моих собеседников много тех, кто сегодня вознесся на музыкальный олимп и обладает уникальными талантами, которые заставляют нас всегда прислушиваться к ним и к их мнению: Владимир Спиваков, Кент Нагано, Валерий Гергиев, Михаил Плетнёв, Гидон Кремер, Наталья Гутман, Евгений Кисин.

Многие интервью сегодня перечитываются с улыбкой. Как объяснить, что значило для меня задать три вопроса великой Джесси Норман, которая даже смилостивилась и разрешила задать четвертый? Без улыбки невозможно сегодня вспоминать, как вернулся из Океании в Москву Андрей Гаврилов, тут же дал мне откровенное интервью, которое вызвало массу негативных отзывов у тех, кто пытался и пытается «мумифицировать» в нашем сознании Святослава Рихтера. Или как совсем юная Анна Нетребко приехала на встречу на велосипеде и в порыве откровенности рассказывала мне в кантине Зальцбургского фестиваля про свои романы. На мое замечание, что это не войдет в интервью, она тогда даже не обратила внимания.

Сначала я думал написать к каждому интервью подробное описание. Но потом перечитал их и понял, что главное в этих устаревших на первый взгляд текстах – именно интонация героев, которую я всегда стремился сохранить при публикации. Некоторые интервью по нынешним меркам просто огромные. Например, юбилейная беседа с Евгением Светлановым занимала целую полосу в газете. Сегодня даже невозможно такое представить в нашей жизни! Более поздние публикации уже приведены к современному объему и требовали в свое время большей работы от меня: надо было четче формулировать и заставлять собеседника каким-то образом отвечать так же концентрированно. Что из этого лучше? Сегодня я уже не могу сказать точно, оба формата имеют свои плюсы и минусы. Но было самое главное для меня в тот момент, когда я включал диктофон и задавал вопрос: сделать так, чтобы читатели как будто тоже побывали на этой встрече, почувствовали непередаваемую интонацию каждого из тех, к кому я обращался с вопросом.

Искусство разговорить собеседника дается не всем. И не все люди отвечают твоему желанию раскрыть их историю, их мысли публично. Я в своей жизни, например, так и не смог добиться трех интервью, которые очень страстно желал. Я много раз писал Дмитрию Набокову, который был оперным певцом, а еще американской актрисе Дине Дурбин. Но оба они отказывали годами. Третьего артиста я встретил в Вене на концерте, это был великий дирижер Карлос Кляйбер, который пришел в Музикферайн послушать своих друзей. Я весь антракт дергал его за полу пиджака, рассказывая, что и в России он страшно популярен. Но эти люди, решившие однажды никогда не давать интервью, не изменяли своим принципам.

С другой стороны, в этой книге есть много интервью, которыми можно гордиться: и люди были неразговорчивы, и добиваться встречи с ними приходилось долго. Были и есть такие респонденты, что о них может только мечтать любой журналист: Евгений Светланов, Владимир Спиваков, Геннадий Рождественский. Беседы с ними легко было расшифровывать: четкие мысли, продуманные высказывания, законченные формулировки. Были интервью, которые могли свести с ума, ведь артисты говорили долго, путано и невнятно. Потом надо было потратить много времени и сил, чтобы причесать всю эту конструкцию. Да почти всегда перевод мысли проговоренной в мысль печатную доставляет много хлопот.

Где только не происходили эти интервью: в гостиницах, квартирах, гримерках, репетиционных залах, кабинетах, столовых… Валерий Гергиев, решивший в интервью мне надавить на министра культуры Михаила Швыдкого в связи с реконструкцией театра, например, ел в этот момент горячее хачапури. Анна Нетребко пила жидкий кофе из автомата. А на даче Николая Петрова меня соблазняли бутербродами с икрой, и это в голодные 90-е! Михаил Плетнёв потребовал, чтобы я приехал в аэропорт: перед отлетом на Запад он хотел прямо объявить о том, что уезжает навсегда. Но на следующий день в аэропорту этого не произошло.

Свое первое интервью с Еленой Образцовой я отнес на визирование. И с того момента раз и навсегда отказался от этой унизительной процедуры. Как вы понимаете, артисты сегодня требуют этого, а тогда, много лет назад, я сразу говорил всем, кто спрашивал: я не буду давать вам редактировать мое интервью, для подтверждения сказанного у меня есть запись. Интервью Образцовой я тоже выпустил в свет без ее правки. Сегодня то, что она хотела поправить 26 лет назад, кажется смешным. Думаю, что я правильно сделал, что не уступил примадонне.

Интересно, что со многими своими респондентами я позже встречался в годы своей работы в Большом. И сложившийся на интервью контакт с тем же Геннадием Рождественским позже помог мне уговорить его продирижировать постановкой «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича ровно в день 100-летия со дня рождения композитора. А Зубин Мета, которого я поехал в Мюнхен зазывать на работу в Большой, называл меня «главным журналистом России» и считал, что моя фамилия Zhuravlev происходит от персидского «Зураба», то есть мы с ним наверняка были родственниками. Вот такие были необычные случаи!

Иногда было немного тяжело, конечно, ощущать, что мои интервью становились источником публичного выражения конфликта Гергиева и Швыдкого или Плетнёва и Спивакова в Российском национальном оркестре. С другой стороны, очень часто хочется помочь артистам рассказать о том, что их волнует. Например, для Евгения Светланова было важным рассказать о своих чувствах во время конфликта с его родным оркестром именно мне. Мы в последние его годы были близки, и его отношение к моим текстам – а он в шутку называл меня «молодым Стасовым» и за мою напористость, и за мою бороду – очень помогло мне поверить в свои силы. Хотя из моего опыта следует, что лучшие интервью получаются не с друзьями, а с теми, кого считаешь скорее врагом. Конечно, сегодня многое из того, что нам казалось важным, обесценено. Помню, как уже через несколько лет моей работы на стене отдела культуры «Независимой газеты» появилось объявление: «Слова „таинство“ и „духовность“ запрещены!» Тогда нам казалось странным, что новые русские ходят на концерты, а сегодня многие музыканты собирают в консерваторском зале ворох светских персонажей и олигархов. В свое время случайно снятый в качестве шутки голый торс Владимира Спивакова на обложке «Огонька» вызвал кривотолки, а сегодня тот же Теодор Курентзис специально устраивает сессии в полуголом виде и снимается в фильмах с почти порнографической репутацией. И его же претензии к публике, которая не выключает телефоны, корнями уходят в интервью Валерия Гергиева почти 20-летней давности.

Изменился и сам подход к журналистике. Если в 90-е мы все боролись за новые горизонты и всё воспринимали по гамбургскому счету, то сегодня, насколько я вижу со стороны, критики все распределены и занимаются не критикой, а пиаром любимых артистов, которые платят журналистам, видимо, не только ответной любовью. Интервью с музыкантами сегодня могут быть даже больше, чем в наше время, интернет-форматы это позволяют. Но то, что четверть века назад было нужно для того, чтобы представить артиста, познакомить с ним публику в отсутствие источников информации, сегодня чаще всего используется для пиара артистов. Тогда слово «эксклюзивный» вставляли чуть ли не в каждую публикацию. А сегодня, когда многие артисты просят заплатить им, прежде чем они откроют рот, это смешное слово из 90-х совсем потеряло смысл. Я сохраняю стилистику написания названий и имен, характерную для того времени. Ведь тогда нормальным считалось писать, например, контр-тенор.