Из жизни уродов

Пробуждение было одним из немногих моментов, которые нравились Андрею. В этот короткий промежуток времени между освобождающим сном и неизбежным днем можно было поймать на мгновение ощущение «нормальности», когда лежащему с закрытыми глазами Андрею казалось, что он здоров. «Первое волшебное состояние», как называл это он сам. Потом просыпались нервы, и во все стороны по телу начинали разбегаться тонкие, поначалу даже приятные укольчики. Свои нервы Андрей чувствовал гораздо лучше, чем, скажем, ноги, постоянно подводившие его. Сеточку нервов он представлял себе крыльями, правда, скорее это были крылья дельтаплана, чем самолета, в том смысле, что управлял ими больше ветер, чем пилот. Скоро крылья, пока еще слабо трепещущие, наберут побольше воздуха и понесут его вперед, чтобы ближе к ночи рваными и истрепанными замереть где-то внутри, завершая дневные мучения. Но это потом, а пока мама поглаживала Андрею руку, и он сквозь закрытые глаза представлял себе ее, нежно щурящуюся.

– Вставай, Андрей, тебе на работу пора.

Это была его третья попытка начать зарабатывать тем единственным, что он умел делать. Предыдущие два раза закончились тем, что его вежливо попросили покинуть трудовой коллектив, едва завидев первые проявления болезни. Здесь же на него, казалось, вообще никто не обращал внимания. Месяц назад Андрей честно сказал на собеседовании: «Я больной. Я могу внезапно руками замахать или побежать куда-то…»

– Знаешь, мы все тут немного больные, захочешь бежать – беги, главное – код пиши, – ответил бородатый тридцатилетний директор, поправляя мятую майку.

– В «Сказку» не забудь зайти после работы, – напомнила мама.

Дорога хоть и занимала полчаса, он предпочитал ходьбу общественному транспорту, немного страшась закрывающихся дверей.

Его день начинался с пустынных утренних коридоров офиса, где он был один на один с кофемашиной, похожей на огромное, покрытое серебристой броней насекомое. Его притягивал полумрак, в котором можно было пребывать полчаса-час, пока наконец не начинали подходить его коллеги – хмурые, небритые, пахнущие только что выкуренными сигаретами программисты.

Под вечер пришло СМС с уведомлением о первой зарплате. Сумма показалась Андрею удивительно большой, так что ему даже захотелось сходить в бухгалтерию, спросить, не ошиблись ли, но по плану у него была «Сказка», так что разговор так и не состоялся.

Как она появилась здесь, стройная и рыжая, совершенно немыслимая в интерьере клиники? С девушками у Андрея до сих пор было никак, поэтому, о чем говорить, он не знал, но все равно заговорил, пробубнив что-то совершенно нечленораздельное. Она улыбнулась в ответ.

– Меня Светланой зовут, а тебя? Ты тут новенький?

Андрей представился и объяснил, что они с мамой недавно переехали.

– Что у тебя?

Он рассказал ей, она, в свою очередь, поделилась своими особенностями, которые, впрочем, были хорошо видны и без пояснений: прямо во время разговора лицо девушки внезапно искривлялось, словно в натужной, неестественной улыбке, а голова при этом легко подрагивала.

– Что пьешь?

Он начал перечислять, список был длинный. Она же, к его удивлению, принципиально ничего не употребляла.

– Все равно не помогает, только печень убиваешь. Тебя они этой отравой вылечили, что ли?

Слов было немного, больше – взглядов. Андрей не любил много говорить: сразу вспоминалась пытка чтением стихов перед классом.

– Придешь сюда завтра?

До встречи со Светой в его жизни были, не считая работы, только плавание, которым он занимался с пяти лет, и ноутбук. Плавание давало возможность загрузить мышцы до такой степени, что они через некоторое время отключались от усталости. Ноутбук был для него всем остальным.

Теперь же Андрей, словно «нормальный», ходил вместе со Светой по улицам, побывал с ней в кафе, где с непривычки опрокинул приборы; вдыхал черноту кинозала, откуда вскоре выбежал, почувствовав приближение приступа. По вечерам они гуляли, он осторожно держал ее за кончики пальцев, она обмахивалась веточкой сирени, говорили мало, и то – всякую чепуху:

– Знаешь, мне порой кажется, что у меня крылья есть.

– А у меня – улыбка.

Со следующей зарплаты он собирался купить новый ноутбук и подвеску. «Для моей девушки», – пробовал на вкус невероятные слова, засыпая.

Предложение Светы съездить на дачу ему сразу не понравилось: во-первых, май, да и вообще весна – не его сезон, во-вторых, вода ведь холодная. Все равно послушно поехал с ней на электричке, всю дорогу крепко сжимая зубы и кулаки, чтобы не сорваться.

Ее фигурка – небесная красота восемнадцатилетия, подчеркнутая смелым салатовым купальником, – казалась особенно хрупкой рядом с его широкими плечами, как горящая рыжим огнем спичка в колодце коробка и рук прикуривающего. Андрей смущался и пытался сопротивляться ее попыткам затащить его в воду. Внезапно пришли какие-то парни, местные и противные, мерзко хихикая, кружили в отдалении, потом стали приближаться. Андрей предупредительно вышел навстречу, от чего парни предпочли уйти, один из них, впрочем, оставил напоследок сквозь ухмылку (приглядевшись):

– Уроды.

Дома у Светы пахло зашторенным окном, за которым трамвай брякал колодками об асфальт. От нее шел ток, грозивший коротнуть у него внутри.

– Андрюша, у нас же с тобой отношения…

Чертов май все никак не кончался! Крошечный огонек, вспыхнув, прожег изнутри дырку, и вот потекло наружу раздражение.

– Какие отношения?! Зарисовка из жизни уродов.

Она обнимала его, пытаясь расслабить. Говорили все тише, губы в губы, глаза в глаза.

– А вдруг я вздрогну, ногой махну, ты же знаешь, как я… и… застряну в тебе?

Огонек разбудил крылья, дыхание убыстрялось.

– Ну, значит, будем, как собачки, бродить друг за другом, – улыбнулась она.

– Какие еще собачки?

Легкие уже горят, крылья ищут воздух.

– Застрянь во мне.

«Ну почему сейчас? Отпустите меня, пожалуйста!»

Он держался, сколько мог, стараясь потушить пожар, но стало совсем жарко, и со всех сторон полезли лики: презрительный взгляд учительницы, смешки учеников, гримаса отвращения официантки, противно-деревенские мины парней, жалостливое лицо мамы. Крылья готовы распрямиться и полететь, он же, ведомый, знает, что скоро побежит, и будет бежать долго-долго, пока не устанет, и очнется где-нибудь под кустом в парке, собираясь с силами, чтобы позвонить маме. Но крылья почему-то все не раскрывались, как будто кто-то набросил на него мешок, пытаясь придавить их и погасить пожар. Минута прошла, две, десять?

Андрей почувствовал, что его отпускает: вот он уже может дышать, сначала часто, потом все более мерно, вот он понимает, что стоит на ногах, стоит, а не бежит. Чудесное возвращение в занимаемую точку пространства. Чуть позже он увидит Свету, обнимающую его изо всех сил, тоненькую, наивно полагающую, что сможет удержать его, здорового двадцатидвухлетнего парня, «здорового», впрочем, лишь в одном значении. Света, увидев перемену на лице Андрея, отклеилась от него на мгновение, а потом медленно, но уверенно провела ладонями сверху вниз вдоль его опущенных рук. «Сняла», – первое, что подумал Андрей, «вернувшись». Наступало «второе волшебное состояние», продолжительность которого Андрей мог рассчитать лишь приблизительно. «Хоть бы до утра!» Но гарантий не было никаких, оба это молча понимали. Это молчаливое взаимопонимание, возникшее в первый же день их странного двухнедельного романа, эти зеленые, неотрывно на него смотрящие глаза наполняли Андрея неизвестным ему доселе чувством уверенности, но и не только. Были еще и другие чувства, в которых еще предстояло разобраться. Но сейчас было не до того. Оценив состояние Андрея, Света начала движение. Левой рукой она тянула за собой Андрея, правой пыталась на ходу снять платье. Андрей оставил позади ненужные крылья и без колебаний пошел вперед.

Вадим Юрятин

Май 2016 г.

Кактус

– Вот он, папа!

Шестилетний Игнат гордо держал над головой горшок с растением. Это был невысокий кактус, сантиметров семь-восемь, с зеленым основанием и тремя выпуклостями, выступающими на сантиметр от сердцевины, увенчанный небольшой шарообразной «шапочкой» красного цвета.

– Игнаша, давай скорее.

– А внутри они горькие-горькие, нам воспитательница рассказывала, – Игнат скорчил жуткую гримасу.

Папа торопился и слушал сына вполуха, думая более о том, что надо успеть в перерыве между укладыванием Игнаши в кроватку и собственным засыпанием закончить презентацию.

– Папа, а ты тоже колючий, как кактус, – Игнат положил обе руки отцу на подбородок.

– Игнаша, одевайся, пожалуйста. Мне домой надо быстрее, – голос Папы приобрел умоляющий оттенок.

– А ты знаешь, что у нас дома такой же есть?

Папа не помнил.

– Одевайся, родной.

– Папа, а где мой свитер?

По дороге от садика до дома под ногами приятно хрустел снег, наполняя Папу воспоминаниями о том времени, когда его самого вот так же водил домой дедушка, который тоже все время куда-то торопился, хотя вот куда ему было торопиться, презентухи-то ему клепать не приходилось. Какой-нибудь план, наверное, надо было перевыполнить, чтобы знамя переходящее получить. Где-то вдалеке, над головами Папы и сына на огромном экране рекламный Санта-Клаус погонял лошадок, везущих кока-колы полный воз.

Дома Папа внезапно для себя обнаружил, что кактус-двойник в их жилище действительно обитает, более того, находится он в их с женой спальне. А, судя по пояснению жены, кактус этот с каким-то причудливым и невыговариваемым названием, которое Папа нашел в Интернете, долго повторял, но почти немедленно после запоминания забыл, был подарен Папой Маме на ее день рождения несколько лет назад.

Пытаясь полностью посвятить себя написанию презентации, которую надо было успеть подготовить до Нового года, Папа тем не менее постоянно бросал взгляд на видневшийся за занавеской силуэт. Наконец не выдержал и подошел поближе. Выглядел кактус, надо сказать, похуже, чем его детсадовский собрат. Горшок, в котором обитал кактус «домашний», был заметно меньше, так что даже человеку далекому от ботаники было очевидно, что нужна срочная пересадка. Ко всему прочему земли в этом тесном кактусовом жилище было явно недостаточно. За те несколько лет, что прошли с забытого Папой дня рождения Мамы, кактус съел почти половину грунта. Папа попытался вспомнить, поливал ли он когда-нибудь этот подарок, и, судя по тишине в голове, единственной надеждой на выживание для кактуса была Мама.

– Папа, а ты полежишь со мной?!

Игнат повторил свой вопрос несколько раз, поэтому, несмотря на то что Папа всеми силами пытался продемонстрировать, что ничего не слышит, что его это не касается и что вообще его здесь нет, в конце концов все же не выдержал, закрыл ноутбук и послушно поплелся в детскую.

Сын мертвой хваткой обвил Папины руки, что обещало длительный «плен» и нескорое завершение работы над презентацией.

– Папа, а как называется этот кактус?

– Арагвиус Верициталис, – придумал Папа, чтобы отделаться. Сына эта информация не заинтересовала.

– А ты видел, какая у него красная бамбошка?

Папа подумал, что про себя назвал бамбошку почему-то шанкром.

– Я думаю, Папа, что там у него мозги.

– По-твоему, кактус умеет думать?

– Конечно. А ты заметил, что у него на бамбошке колючек больше, чем на ножке?

Папа мысленно представил кактус: коричневое основание горшка, зеленое треножие, красный шанкр-бамбошка. И действительно, вершинка была густо облеплена колючим пушком и напоминала обритую голову заключенного, в то время как нижняя часть, скорее, была похожа на первую поросль на щеке подростка, то там, то тут проявляющуюся безо всякой логики и симметрии.

– А кактус на что похож?

«Господи, ну на что он может быть похож…»

– На шило, – ляпнул Папа невпопад.

– Которое в попе?

– Что, Игнаша?

– Мне дедушка говорит, что шило в попе не утаишь.

– Дедушке твоему язык бы иногда держать за зубами.

– А дедушка к нам на Новый год приедет? А шило – это что?

– Возможно. Это типа отвертки, только с острой такой штукой.

– А зачем?

– Чтобы дырки делать.

– А чем еще можно дырки делать?

– Компостером.

– Чем?

– Это такая железяка квадратная, которая раньше в билетах дырки делала. А билет – это такая маленькая бумажка, которую давали, чтобы в автобусе проехать. А автобус – это такая машина, где много-много дяденек и тетенек едут на работу.

Игнат какое-то время переваривал ответ Папы, содержавший море неизвестной информации. Папа наивно надеялся, что ребенок засыпает.

– Папа, а кто сильнее: кактус или шило?

– Игнат, спи.

– А ты бы кем хотел стать: человеком-кактусом или человеком-шилом?

– Я бы хотел быть человеком-компостером.

Папа уже почти пятнадцать минут лежал в обнимку с сыном, боясь пошевелиться. Предыдущие две попытки выбраться из полусонных объятий отпрыска привели лишь к тому, что Игнат прижимался к отцу еще сильнее, поэтому отец твердо решил дождаться того момента, когда сын ТОЧНО уснет. Снова задумался о кактусе. Своим обликом он напоминал Папе Дом-книжку на Новом Арбате. Раньше, в Папином детстве, там располагался Совет экономической взаимопомощи, потом – мэрия, а сейчас… вроде бы что-то правительственное, но что точно, Папа не знал.

С приходом ночи наступало время кактусов. Об этом мало кто знает, но кактусы вида Арагвиус Верициталис в темное время суток умеют вселяться как в живые организмы, например в людей или кошек, так и в различные предметы. Кактус из детского сада отделил свою духовную сущность от вещественной оболочки и полетел по следу Игната. Кактус из спальни Папы с Мамой решил на время вселиться в Дом-книжку с Нового Арбата.

Дом-книжка осознал себя кактусом довольно быстро, внешне это проявлялось в том, что Дом, во-первых, позеленел, а во-вторых, сверху на нем стремительно стал расти гигантский нарост из красных рекламных огней, где розовощекий Санта-Клаус в красной шубе погонял упряжку, груженную кока-колой. Приняв новую личину, Дом-кактус оглянулся вокруг. Под «ногами» у него ничего особенно примечательного в этот поздний час не было: автомобили, светофоры, мост. Переместив фокус на предметы, стоявшие чуть дальше, Дом-кактус насторожился: прямо напротив него сиял белыми огнями Дом Правительства.

Детсадовский кактус, ловко уменьшившись до размера комара, тем временем безошибочно вычислил Игнатову квартиру, к которой его вели свежие следы на только что выпавшем снегу, и, влетев на полной скорости в замочную скважину, со всего маха вонзился в голову спящего ребенка. Игнат-кактус стал преображаться: волосы мгновенно встали дыбом и превратились в колючки, руки сначала позеленели, а потом отпали, на теле появились длинные шипы. Игнат-кактус обрадовался своему чудесному превращению и пытался понять, какими же суперспособностями он теперь обладает, а также с каким же злодеем ему предстоит сразиться. Злодей, кстати, не заставил себя долго ждать: на пороге Игнатовой комнаты появилось Шило. Игнат-кактус раньше не встречал живого Шила, поэтому существо это скорее напоминало все-таки отвертку, из ручки которой, помимо собственно отверточного наконечника, торчала еще одна «острая такая штука», направленная чуть в сторону и похожая больше на нож, чем на шило. Но Игнат-кактус не сомневался: перед ним Шило-злодей.

Определив местоположение противника, Дом-кактус потихоньку, чтобы не разбудить спящий в нем персонал, но уверенно, чтобы сразу обозначить, кто тут главный, вытащил правую ногу-стилобатину из грунта и, убедившись, что никто вроде бы ничего не заметил, шагнул по направлению к набережной. Дом Правительства слегка встревожился, но поначалу вида не подал, продолжая смотреть прямо перед собой белыми огнями фонарей. В минуту опасности, когда Дом-кактус подошел совсем уже близко, на расстояние двух десятков этажей, Дом Правительства «ожил», надстроенная параллелепипедно-овальная часть его отползла вверх, левитируя в воздухе и обнажив огромные круглые выдолбы, угрожающе торчащие из основания: Дому-кактусу предстояло сразиться с Домом-компостером.

Человек-шило боролся с человеком-кактусом, швыряя в того острые шипы, которые летели со скоростью пули, а попав в тело врага, начинали облеплять его, разрастаясь и превращаясь в белые бумажные шарики. Шило вертелось, как уж, пытаясь острым своим выступом отодрать прикрепляющиеся наросты.

Доминантой на территории набережной мог быть лишь один. Беда в том, что никто не хотел уступать, поэтому они бились с отчаянной храбростью диких котов. Стекло и бетон летали над городом, падая в Москву-реку и на проезжающие автомобили. Несчастные охранники, которым не повезло со сменой, изо всех сил держались за свои столы, чтобы не вылететь в окна. Дом-кактус старался, максимально нагнувшись, боднуть Дом-компостер в «живот» своей красной неоновой шишечкой, что сделать было невероятно сложно: с одной стороны, Дому-кактусу надо было удерживать равновесие, чтобы не шлепнуться плашмя на набережную, с другой – Дом-компостер, предчувствуя удар соперника, почти всегда вовремя подбрасывал свою верхнюю часть, уходя от удара и на возвратном движении еще и успевая долбануть того по «шанкру» своими гигантскими компостерными точками.

Кактус и Шило в ожесточении боя не заметили, как вылетели в слегка приоткрытое окно и продолжили сражение в воздухе, они неслись по ночному городу, позабыв обо всем на свете. Вокруг них летали осколки стекла и бетона, мелькали огни рекламы, но Кактус с Шилом были увлечены лишь своей битвой. Утомленные, они на мгновение сели на ярко-красный шар, чтобы перевести дух и через минуту продолжить.