4

Дни сменяют друг друга. Среда.

Утром опять скандал. Ночью неизвестный злодей снова вытащил курицу из кастрюли Бахи и Кукукиной. На этот раз Галя уже не бегает по комнатам, а сидит на кухне и проливает горькие слёзы, утирая их Бошариком. Баха, как может, успокаивает соседку. Увидев растрёпанную голову Кирпичонка в дверях, Баха сердито говорит ему:

– Так дальше продолжаться не может. Чужие здесь не ходят, значит, кто-то из наших. Что-то с этим надо делать, Женька.

– Сделаем, – с готовностью кивает Кирпичонок.

– Да что тут сделаешь, – хнычет Кукукина. – Изверги, нелюди же вокруг!

– Успокойся, Галка, – говорит Баха. – Не все нелюди.

– Не плачь, Кукукина. Будет и на твоей кухне праздник. Я знаю, что делать, – понижает голос Кирпичонок.

– Что?

– Только никому ни слова.

Кирпичонок едва слышно рассказывает девчонкам о своём плане.

– Сечёте?

– Думаешь, сработает? – с сомнением говорит Баха.

– Сто процентов!

– Почему у вас мала́я плачет? – строго спрашивает Коневодова, заходя в кухню.

– Они опять курицу прощёлкали, – отвечает Кирпичонок, подмигивая Бахе и Кукукиной. Молчок, мол.

– Какое какашко! И что теперь?

– Ничего особенного. Девушки переходят на хурму. Второе правило веганства: если украли мясо – ешь овощи и фрукты.

Потом было право.

Доцент Фандобный в воинственной рубашке защитного цвета лишает молодёжь индивидуальности: «Встать! Сесть! Так точно! Никак нет! Белозёров, не стройте понапрасну рожи Тростянской!»

Лиза становится красной, как валентинка. Пацаны хихикают. Обморок по-идиотски улыбается.

Фандобный монотонно читает заплесневелый учебник. Всем ясно, что тянет лямку. Ребятам скучно и ничего не понятно, как в экспериментальном кино. От речитатива Фандобного веет безысходностью. Глаза гаснут…

Потом была история.

Занятие опять ведёт Алевтина. У неё сильно развит материнский инстинкт, поэтому она постоянно заменяет вечно хворающего Верёвкина. Со своей статью борца сумо Алевтине легче загарпунить кашалота, чем очаровать нормального парня, поэтому ей остаётся следовать путём интеллектуального развития и вести за собой по этому пути стадо бестолковых абитуриентов. Жизнь – хуже не придумаешь.

– …а я всегда почему-то думал, что Холокост – это еврейский праздник, – озадаченно шепчет Авогадро Обмороку.

– А я считал его сортом клея…

Русалина украдкой посматривает на Родионова. Ей ужасно хочется взять его за руку, поворошить волосы, нежно погладить по обветренной щеке. Но Родионов сосредоточен на лекции. Внимательно слушает могучую аспирантку, конспектирует. Конечно, ему не до сантиментов с легкомысленной веснушчатой девчонкой. Её-то тетрадка пока девственно чиста.

Русалина вздыхает. Она не догадывается, что Родионову ужасно хочется того же самого.

Когда после занятий вконец обалдевший Родионов выходит из Института, чтобы вдохнуть лесного воздуха, он понимает, что утренний скандал ещё не закончился. На улице стоит шум, гам, суета и томление духа. Даже дневной охранник – долговязый и костистый Вася Тупой – оторвался от своих кроссвордов, выглядывает из стеклянных дверей наружу, но ничего не предпринимает. Кстати, «Тупой» – это настоящая Васина фамилия, а не то, что можно подумать.

В общем, Родионов выходит. Источник шума, гама и суеты становится понятен. На раскалённой от белого солнца крыше лады-уморы увесистым шариком прыгает Баха и вопит во всё горло Марамзоеву:

– Признавайся, Рустам, это ты взял наш обед?! Я видела, как ты вечером пускал слюни на Кукукинскую курицу!

– Не брал я вашу долбаную курицу! – кричит Марамзоев, пытаясь сковырнуть Баху со своего «паровоза для пацанов». С каждым приземлением Бахи огонь-машина сильно теряет в цене.

– Это напишут на твоей могиле! – истерично орёт багровая от ярости Кукукина, бегая вокруг лады. – Всех кур украли, всю кровь выпили, нелюди!

– Осторожно, Баха, – предупреждает Кирпичонок, смеясь. – Самоубьёшься. Эта крыша запросто в баян складывается. Она же из фольги. У моего бати точно такой же «чулан» через два месяца зацвёл.

Кирпичонок стоит рядом с Ингой Карибской, которая, презрительно оттопырив нижнюю губку, наблюдает за Бахиными прыжками и Галиными кругами.

– Ты Русалину не видел? – задаёт Родионов вопрос Кирпичонку.

– Не видел. А ты, Инга, не знаешь, где Русалина?

Карибская молча смотрит на парней.

– Что молчишь? Видела или нет?

Карибская корчит гримасу.

– Пытаюсь вспомнить, как она выглядит.

Родионов злится на вредную красавицу, но вот гадство: у этой кобры даже гримаса симпатичная!

На институтском крыльце появляются Красивов, смачно посасывающий неприличного вида незажженную сигару, Верхотурцев с сигаретной пачкой в руке и Фандобный с портфелем. Тоже вышли покурить. Увидев Баху, выделывающую па на ладе джигита (дынц-дынц-дынц!), Фандобный командует:

– Отставить танцы, Сарсенбаева! Что за бордель устроили? Вы бы ещё сняли штаны и над головой ими крутили!

Смутившись, Баха спрыгивает на землю. Кукукина со злостью показывает кулачишко Марамзоеву и уводит подругу в здание. Перевозбуждённый Рустам бормочет им вслед самые страшные горские проклятия.

Ночью Родионова будит топот ног. Кто-то сломя голову несётся по коридору мимо седьмой комнаты. Да не один. Легко различить две пары торопливых ног. Резко хлопает дверь туалета. И тихо. Родионов зовёт соседа:

– Жека, ты не спишь?

Кирпичонок что-то неразборчиво ворчит спросонья. Родионов снова спрашивает:

– Жека, ты сейчас слышал?

– Да спи ты, Родионов! Всё под контролем. Я вечером в куриный бульон впендюрил две пачки слабительного. Для разжигания аппетита. У меня эти пачки давно валялись. Старинные, как знаки различия Красной армии. И да – бульон приобрёл опасные для куриных жуликов характеристики. Вот засранцы теперь и летают в туалет наперегонки. И всю ночь будут летать. Пусть сегодня померкнут те, кто сиял вчера. А ты просто не обращай внимания.

– А кто засранцы?

– Будут возвращаться – узнаешь. Но я и так догадываюсь. Всё, отвали. Третье правило веганства: ночью нужно спать!

Кирпичонок, смежив веки, тут же принимается храпеть, а Родионов лежит, напряжённо прислушиваясь к тишине. Вот тихонько скрипнула дверь туалета и двое засранцев осторожно прошли в обратную сторону. Зашли в соседнюю комнату. Это комната номер восемь. Значит, Обморок и Авогадро. Вот утырки!

Четверг.

Рано утром Родионов и Кирпичонок просыпаются из-за криков в коридоре. Наскоро одевшись, они выглядывают за дверь. У туалета стоят Баха с Кукукиной и ругаются с Обмороком и Авогадро, которые надолго там уединились.

– Три курицы, как с куста! Что за люди! О, где же ты дно?! – риторически вопрошает Кукукина, яростно тряся дверь туалета. Ей вторит Баха:

– Тут вам не шведская семья! Дружба дружбой, а курица врозь!

Из-за двери слышен слабый голос Обморока:

– Что вы докопались до нас, как пьяный до радио: «Спой, да спой?» У нас нет денег на хавчик. Вот мы и спионерили у вас немножко куриц. Что же нам теперь – тапки с чердаков жрать?

– Коржики из кизяка лепите! – визжит маленькая Кукукина. – Откройте дверь! Сейчас как дам с ноги! Будете в унитаз своими костями ходить!

– Не наезжай, Кукукина! У меня же лунатизм, – оправдывается Обморок. – Я нечаянно ваших кур брал. Очнусь в своей комнате, а в руках варёная курица. Ну, мы с Авогадро и приговорим её на двоих, кароч.

– Ага, и так три раза подряд! – ехидно замечает Баха. – Лунатик сраный! Вот уж действительно – хуже наркомана могут быть только два наркомана!

– А травить людей токсичным бульоном – это уголовная статья, – огрызается Обморок.

– Яд – вообще-то средство чокнутых английских аристократок, – добавляет Авогадро.

– Это кто там у вас засел? – строго спрашивает Машка Коневодова, подходя.

– В туалете проходит малый слёт наркош, – сообщает Кирпичонок, по-военному отдавая честь старосте группы.

– Ладно, девчата. С Обмороком и Авогадро потом поговорим. А вообще, плюньте на них. Они же немного придурки. Лучше скажите, вы про Лизу Тростянскую ничего не слышали?

Баха, Кукукина, Кирпичонок и Родионов обмениваются недоумёнными взглядами.

– Нет, а что?

– Алина Пискулина говорит, что Тростянская не ночевала в общежитии. И вещей её нет. Куда она могла деться? Ведь она же не видит.

– Может, Лиза домой уехала? – предполагает Кирпичонок.

Коневодова скептически качает головой:

– Может и уехала, только почему никого не предупредила? Я отчего-то беспокоюсь.

– Вроде Лиза собиралась на мамин день рождения, – неуверенно говорит Русалина. Она вышла в коридор следом за Коневодовой.

– Значит, ты зря беспокоишься, – улыбается Машке Баха. – Что тут с ней может случиться? Скорее всего, Лиза к маме уехала. Наверняка Золужка знает. Нужно у неё спросить.

Шумное собрание возле туалета привлекает даже Алевтину. Массивная аспирантка появляется в коридоре, закутанная в банный халат и с полотенцем, накрученным на голову.

– Что тут у вас творится?

Галя Кукукина возмущённо тараторит:

– Мы Обморока и Авогадро, то есть Белозёрова и Соловых, застукали. Они наших кур воровали! Представляете? Хорошо, Женька Кирпичонок догадался пургена в кастрюлю насыпать. Вот теперь эти нелюди и не могут слезть с унитазов.

Алевтина кривится:

– Да я давно знаю, что Белозёров рыщет здесь по ночам.

Она поворачивается к дверям туалета и гаркает не хуже Фандобного:

– Эй, там за стеной! Потребители пургена! Заканчивайте свои посиделки. У вас скоро русский язык и литература.

Русский язык и литература. Верхотурцев.

Руслан Вячеславович смотрит на ребят поверх очков, потом, толком ничего не разглядев, смотрит на них сквозь очки.

– А где девушка, похожая на, гм, пугало?

– Отсутствует, – кратко отвечает Коневодова.

– Как её имя?

– Лиза Тростянская.

– Я потом запишу, – рассеяно обещает Руслан Вячеславович. Он всегда обещает записать имя, но постоянно забывает это сделать или теряет записи и вечно всех путает.

– Итак, отроки и отроковицы, сегодня у нас поэма Владимира Маяковского «Летающий пролетарий».

Обморок поднимает руку, страдальчески сморщившись.

– Чего тебе, э-э, Белозёров?

– Можно выйти?

Авогадро поспешно присоединяется к Обмороку:

– И мне!

Перед английским Русалина и Родионов подходят к Пискулиной.

– Алина, что случилось с Лизой Тростянской? – спрашивает Русалина.

Пискулина пожимает плечами:

– Не знаю. Я же у тебя сидела после занятий, а когда вернулась в свою комнату, вижу – вещей Лизиных нет и её самой нет. Так и не пришла.

– Странно. Она ведь слепая, словно крот, – замечает Обморок.

– Ума не приложу, куда Лиза могла деться.

– Может, Золужка знает? – подаёт голос Авогадро.

– Золужка тоже ничего про Лизу не знает, – отвечает Машка Коневодова, входя в кабинет английского языка. – Я только что у неё спросила.

– А дуле тут хумать? Нужно сообщить рыжей ведьме, кароч – говорит Обморок.

– Ты это о ком? – с удивлением смотрит на друга Авогадро.

– Про Абстракцию, конечно. Между прочим, нехилое имечко!

– В общем так! Если к ужину Тростянская не появится – схожу в учебный отдел, – решает Коневодова.

К вечеру незрячая абитуриентка так и не появилась, поэтому Машка Коневодова, проведя после занятий небольшое расследование, направилась к Абстракции Аркадьевне. Машка очень зла на Лизу: «вот овца!» и всё такое. Машка – староста группы всего лишь четвёртый день, а уже лишилась одной боевой единицы, пусть даже слепой, как летучая мышь.

– Что тебе, Машенька? – спрашивает женщина-вамп, когда Машка, постучав, просовывает голову в дверь учебного отдела. Абстракция Аркадьевна одета в обуживающий чёрный брючный костюм. На коленях растянулся её любимец Леонард. Абстракция Аркадьевна давно отказалась от попыток избавиться от кошачьей шерсти на одежде. Да и угольное на чёрном совсем незаметно. По столу раскиданы карты Таро. За другим столом сидит Таня Храмытских с таким измученным видом, будто весь человеческий род забрался на её шею и едет, свесив ножки.

– У нас Лиза Тростянская пропала, Абстракция Аркадьевна, – озабоченно говорит Машка, косясь на карты с диковинными рисунками.

– Тростянская?

– Слепая девушка в платье страшного вида. Помните?

– Что значит «пропала»? – вскидывает Абстракция Аркадьевна нарисованную на лбу бровь.

– После вчерашних лекций Тростянскую никто не видел. Ну, как испарилась!

– А у коменданта общежития ты спрашивала или на вахте у Васи Тупого?

– Спрашивала. Никто Лизу не видел.

– Может, попросить Баблояна, чтобы, как следует, осмотрел здание? – безжизненным голосом предлагает Таня Храмытских.

Абстракция Аркадьевна отрицательно качает головой с рыжим пучком на темени:

– Баблоян уже ушёл домой. Чем гадать попусту, пусть лучше карты скажут, куда делась эта Тростянская.

Абстракция Аркадьевна постукивает крашеными ногтями по прямоугольникам атласной бумаги.

– Ух, ты! – восторженно удивляется Машка. – А вы умеете на картах гадать, Абстракция Аркадьевна?

– Абстракция Аркадьевна умеет и никогда не ошибается, – равнодушно вставляет Таня Храмытских.

– Просто карты никогда не врут, – говорит женщина-вамп, тасуя колоду.

– Это колдовство, Абстракция Аркадьевна?

– Ну, что ты, Машенька. Самое невинное гадание.

Абстракция Аркадьевна протягивает колоду Машке:

– Вытащи одну карту, Машенька.

Машка с опаской тянет.

– Теперь переверни и покажи мне.

Показывает. Абстракция Аркадьевна впивается глазами в изображение, словно пытаясь узреть что-то невидимое.

– Что это за карта, Абстракция Аркадьевна?

– Это туз мечей.

– Перевёрнутый туз мечей, – добавляет Таня Храмытских. Она смотрит на гадание со своего места, вытянув шею.

Абстракция Аркадьевна бросает на своего секретаря недовольный взгляд и вставляет карту обратно в колоду.

– А что обозначает перевёрнутый туз мечей? – спрашивает Машка.