Возникнув в древнеиндийской культурной традиции, шахматная игра отразила в себе философский принцип рассмотрения вопросов бытия через интуицию, противопоставление иррационального рациональному, одновременно объединяя их в едином ограниченном пространстве шахматного квадрата.

Игра, в действительности, была изобретена не сразу, не в порыве вдохновения, она возникает (как Священное Писание и всемирная паутина) как результат кропотливой работы автономных и несвязанных групп людей, поэтапное прогрессирование соборного разума. Чатранг, первая истинная версия того, что мы теперь называем шахматами, наконец, предположительно появилась в Персии в V или VI в. Это была военная игра для двух игроков с 32 фигурами на доске в 64 квадрата: 16 изумрудных на одном конце и 16 рубиново-красных на другом. Каждая армия была оснащена одним царем, одним министром, двумя слонами, двумя лошадьми, двумя рухками (по-персидски «колесница») и восемью пехотинцами. Цель состояла в том, чтобы захватить, заманить в ловушку или изолировать короля противника [73].

Чатранг был модифицированным импортом из соседней Индии, где более старая, четырехпользовательская версия игры была известна как чатуранга – которая, в свою очередь, возможно, была завезена из соседнего Китая [160]. Развитие игры, скорее всего, было связано с коммуникативными возможностями знаменитых торговых путей Шелкового пути, которые на протяжении веков несли материалы, информацию и идеи между Дели, Тегераном, Багдадом, Кабулом, Кандагаром и китайской провинцией Синьцзян. По Шелковому пути купцы перевозили корицу, перец, лошадей, фарфор, золото, серебро, шелк и другие полезные и экзотические товары. Происходила культурная диффузия: неизбежно смешивались обычаи, взятые из разных мест [165]. Это была информационная магистраль того времени. Несомненно, многие другие игры были изобретены и перевезены теми же бродячими торговцами, кочевниками. Быстрое распространение шахмат можно объяснить мобильным образом жизни и менталитетом кочевников, для которых было характерно специфическое понимание движения, обусловленное тем, что кочевник не двигался от дома или к дому, а перемещался вместе с домом. Везде, где существовали дороги, там с высокой вероятностью, были и шахматы.

Чатуранга и чатранг отличались от других настольных игр. Они не содержали кости или другие инструменты шанса, воли случая. Только мастерство определяло результат. «Понимание является основным оружием», – провозглашает древняя персидская поэма «Чатранг-намак», одна из старейших книг, упоминающая игру [165, с. 20]. «Победа достигается интеллектом». Эта игра привнесла в мир, в котором ранее царили хаос и насилие, потенциальную идею решения конфликтов посредством возможностей интеллекта.

Очевидно, не случайно появление чатуранги произошло примерно в то же время, что и революционная новая система счисления Индии, основанная на изобретении числа ноль. Ноль как понятие использовался на протяжении веков, но именно индийцы формально приняли ноль как число (как в 5-5=0 или 5×0=0) и т.д. Индийская десятичная арифметика стала основой современной системы счисления, которая служила критическим строительным блоком для развития цивилизации.

Новая система счисления была большим прорывом. Но кто или что могло бы эффективно передать его другим во всех его нюансах? В последующие столетия шахматы несли новую математику по всему миру. «Шахматы были спутником и катализатором культурного переноса нового метода расчета», – пишет венский историк Эрнст Строухаль. Ранний исламский мастер шахмат аль-Адли упоминал об использовании шахматной доски в качестве счетов, т.е. в качестве инструмента для выполнения вычислений на основе новых индийских цифр. Китайцы и европейцы позже использовали шахматную доску точно таким же образом. В средневековой Англии счета велись на столах, напоминающих шахматные доски [74].

Шахматы, как и любой великий инструмент обучения, помогали сделать видимыми возвышенные понятия и сложные системы. Математика и другие абстракции были понятиями, плавающими в воздухе. Шахматы с их простыми квадратами и конечными границами представляли их в визуальном повествовании, разыгрываемом на крошечной, доступной сцене [97].

Неслучайно, индо-персидский период развития шахмат характеризуется, прежде всего, своим символическим выражением. Как гласит индийская пословица: «шахматы – это море, в котором колибри может напиться, а слон – искупаться».

Для правильного понимания диалектического взаимодействия символа и шахмат, в первую очередь, необходимо ответить на вопрос: что такое символ сам по себе? Символика возникла сотни тысяч лет назад во времена позднего Палеолита. Тогда люди жили в пещерах, на стенах которых они пытались при помощи символов рассказать о своих религиозных верованиях и повседневной жизни. Первоначально символы рассматривались как нечто мистическое сакральное, непостижимое для человека, недоступное его сознанию.

Категория «символ» восходит к греческому слову «symballien», что в переводе на русский язык означает «сигнал», «совместное бросание», «смешанные в кучу», «условный знак». Изобретение символа было связано с потребностью выразить и передать связь видимого с невидимым, материального с духовным, явного с тайным, естественного со сверхъестественным, земного с божественным. С помощью символа изображали тонкие идеи, глубокие чувства, сильные эмоции. «Символ – это ключ, позволяющий проникнуть в область большую, чем он сам» [116, с. 1]. Каждый символ имеет свой культурный, религиозный, метафизический контекст, лишь опора, на который позволяет его расшифровать. Приближаясь к истокам формирования символа, удается прояснить маршрут и способы распространения символических свойств предметов и явлений через века [76, с. 62]. Многомерность символа породила исследовательскую мультидисциплинарность: философы, логики, искусствоведы, лингвисты, историки и другие специалисты вносят лепту в познание данного феномена.

Продолжающиеся дискуссии не дали понятного всем толкования, как самого символа, так и символической ценности в целом [80]. Каждая научная дисциплина вкладывала в категорию «символ», в первую очередь, свое собственное содержание, видела в нем отголоски лишь своих интересов и специфических целей.

Нам близка точка зрения Г.В.Ф. Гегеля, утверждавшего, что искусство народов Древнего Востока пронизано символизмом [28, 29, 30]. Давая трактовку символу, немецкий философ писал, что символ должен «рассматриваться как предискусство» [68, с. 25]. Поскольку, по его убеждению, и понятийно, и исторически символ выступает первоначалом искусства, т.е. одухотворенной материи, то ключ к пониманию древневосточного искусства заключается в символическом расшифровывании коллизии между формой и содержанием. Шедевры древневосточного искусства не доставляют зрителям сильного эстетического удовольствия сами по себе, а наоборот, сами требуют усилий по поиску глубокого, широкого и многозначного смысла [68]. Лишь активные созерцатели произведений искусства обогащаются в процессе распредмечивания ценностей, опредмеченных в них.

«Бедностью искусства, нечистотой и безыдейностью самой фантазии» [68, с. 330] объясняется, что художественная форма такого искусства находится в противоречии с художественным содержанием. Однако нельзя исключать и того, что этот феномен обусловлен тем, что через уже известные современные художественные формы таинственное содержание художественного шедевра в полной мере адекватно невозможно выразить. Передача сложных мистических идей, лежащих в основе древневосточных произведений искусства, предполагает архаическую форму выражения, в которой фантастическое соединяется с гротескным.

Апелляция в философии к категории «символ» связана в первую очередь с онтологическим рассмотрением данной категории. Онтологическое восприятие символа сопряжено с концепцией умопостигаемого бытия. Отечественному философу А. Лосеву принадлежит учение о выразительно-смысловой символической реальности. Символ – порождает вещь. Символ отзеркаливает вещь, однако, не пассивно, не мертво, а так, что несет в себе силу и мощь самой действительности. «Всякий символ, во-первых, есть живое отражение действительности, во-вторых, он подвергается той или иной мыслительной обработке, и в-третьих, он становится острейшим орудием переделывания самой действительности» [76, с. 15]. Символ также представляет собой принцип бесконечности, многомерности вещи.

Напротив, в социологическом исследовании символа, большой акцент делается на социальный контекст его генезиса. Он позиционируется как средство построения мировоззрения и влияния социальных институтов на общественное сознание. Позитивист Э. Дюркгейм обращал особое внимание на толкование религии как системы знаков и символов, в которой социологический анализ должен распознать подлинную реальность, выступающую ее основой. В качестве такой реальности Э. Дюркгейм полагал социальную реальность. Теология интерпретировалась социологом как совокупность символов, благодаря которым осуществляется интегративная функция религии, объединяющая людей на почве общих идеалов и норм, с одной стороны, и как прародителя и транслятора культурных ценностей с другой [78].

В первом приближении к данной проблеме Э. Дюркгейм предметом своего анализа избирает тотем, которого аборигены принимали за безличную божественную силу, достойную поклонения. Ученый полагал, что религиозное сознание есть система знаков, исполненная глубоким символическим содержанием, имеющим социальное значение. Трансляция социального опыта в человеческой культуре происходит в форме традиций путем передачи таких предметов материальной культуры как книги, памятники архитектуры, произведения искусства, орудия труда, по которым, как по знакам, можно распредметить сущностные силы человека и таким образом приобщиться к коллективному сознанию определенного исторического периода [107].

Символизация свойственна любой социальной общности. Сама социальная динамика во все моменты своей истории и во всех своих аспектах базируется на обширном символизме. Символы выступают своеобразными метками, фиксирующими определенный уровень развития научного знания, производственного опыта, требований права, религии и морали.

Семиотический анализ термина «символ» исходит из того, что у любого искусства есть свои собственные лингвистические средства. Носителями глубинных культурных смыслов, передающими суть вещей, выступают символы, которые в своей массе образуют целую семантическую сеть. Искать «единственно истинный» смысл символа не представляется целесообразным, гораздо эффективнее делать акцент на многоплановости и многозначности символического мира [80].

По убеждению автора, шахматы, как никакая другая игра, внесла большой вклад в «механизм» символической памяти культуры. Для подтверждения данного тезиса рассмотрим индийское символическое начало в шахматной игре.